Кладбище сердца - Желязны Роджер Джозеф - Страница 4
- Предыдущая
- 4/15
- Следующая
«Берджис Сервис — Гражданские Контракты» прислала превосходного консультанта, оплатила судебные издержки, а также медицинские счета за сломанный нос Мура. (Диана перебила его «Основами искусства демонстрации», увесистым иллюстрированным фолиантом, который она носила в пластмассовом футляре, — Мур спал у бассейна, — пластмассовым футляром и всем остальным.) Так что к началу месяца марта Мур чувствовал себя ко всему готовым, умудренным и способным встать лицом к лицу с последней представительницей ХIХ столетия.
К маю, однако, он начал ощущать переутомление. Он собрался взять у психиатра направление на месячный отдых, но вспомнил слова Леоты насчет истории болезни. Он отменил свое решение и стал думать о Леоте. Мир вокруг остановился, пока он размышлял. Он виновато обнаружил, что не вспоминал о ней уже несколько месяцев. Он был слишком занят самообразованием, новой работой и Дианой Деметриос, чтобы помнить о королеве Круга, своей любви.
Он усмехнулся.
Тщеславие, решил он; я стремлюсь к ней, потому что все к ней стремятся.
Нет, это тоже неправда, неточность… Он стремился — к чему?
Он стал пересматривать свои желания и мотивы.
И тогда он обнаружил, что его намерения изменились. Средство стало целью. Что его по-настоящему влекло, прежде всего и более всего, скрыто и неявно, так это возможность попасть в Круг — в пожирающий столетия стратоплан, класса люкс, проносящийся сквозь завтра и послезавтра и все прочие дни, — и лететь высоко над миром, как древние боги, появлявшиеся только на обрядах равноденствий и спавшие весь остальной срок, возрождавшиеся с каждым новым сезоном, пока большая часть человечества влачила свое существование сквозь непрерывную череду дней. Быть частью Леоты значило быть частью Круга — и именно к этому он стремился. Это, безусловно, тщеславие. Это любовь.
Он громко рассмеялся. Его автосерфер вырезал вензеля по голубому стеклу океана, как алмаз с человеком внутри, отбрасывая холодные острые стружки вверх и ему на лицо.
Возвращаться от абсолютного нуля, воскрешаясь подобно Лазарю, не больно и поначалу даже не неприятно. Ощущений попросту нет, пока не доберешься до температуры обыкновенного трупа. А к этому времени инъекция нирваны уже расходится по вскрывающимся телесным рекам.
Только когда начинает возвращаться сознание, думала миссис Муллен, возвращаться к ясности, достаточной для того чтобы понимать, что произошло,
— что вино в ненадежном погребе простояло еще один год, и выдержка его стала еще редкостнее, — только тогда невыразимый страх вселяется в будничные очертания мебели… на мгновение.
Это какой-то суеверный предрассудок, какая-то внутренняя дрожь от мысли, что состав жизни — твоей собственной жизни — подвергся чужому воздействию. Пройдет микросекунда, и лишь смутное воспоминание останется от дурного сна.
Она передернулась, словно холод еще таился в ее костях, и стряхнула с себя память о ночном кошмаре.
Теперь ее внимание обратилось к стоящему рядом человеку в белом халате.
— Какой сегодня день? — спросила она.
«Он лишь горсточка пыли под ветром времен…»
— 18 августа 2002 года, — ответила горсточка пыли. — Как ваше самочувствие?
— Превосходно, спасибо, — заявила она. — Я только что вступила в новый век, — всего получается три, в которых я побывала, — отчего же мне не чувствовать себя превосходно? Я собираюсь побывать еще во многих.
— Я в этом уверен, мадам.
Ее руки, похожие на фрагменты географической карты, разгладили одеяло. Она подняла голову.
— Расскажите, что нового в мире.
Врач отвел глаза в сторону, когда зрачки ее вдруг вспыхнули ацетиленовым пламенем.
— Мы наконец высадились на Нептуне и Плутоне, — рассказывал он. — Они совершенно необитаемы. По-видимому, в Солнечной системе мы одиноки. Проект «Озеро Сахара» опять увяз в проблемах, но к весне, кажется, работы могут начаться: эти дурацкие претензии французов почти улажены… — Взгляд старухи расплавлял пыль на стеклянных панелях.
— Новый соперник, «Веселое будущее», три года назад вступил в гибернационный бизнес, — он перечислял, пытаясь улыбнуться, — но мы достойно встретили врага и одолели его: Круг выкупил их фирму восемь месяцев назад. Между прочим, наши бункеры стали теперь намного соверше…
— Повторяю, — сказала она. — Что нового в мире, доктор?
Он покачал головой, стараясь не встречаться с направленным на него взглядом.
— Мы теперь можем продлевать ремиссии, — сказал он наконец, — заметно дольше, чем при старых методах.
— Лучшее продление? — переспросила она.
— Да.
— Но не излечение?
Он покачал головой.
— В моем случае, — сказала она ему, — продление и так ненормально затянулось. Старые снадобья уже не действуют. Надолго ли помогут ваши новые?
— Трудно сказать. У вас редкая форма рассеянного склероза плюс осложнения.
— Но вы хоть приблизились к излечению?
— Это может потребовать еще двадцать лет. Возможно, скоро у нас появится что-то новое.
— Понятно. — Яркость ослабла. — Можете идти, молодой человек. Перед уходом включите ленту моего советника.
Он был рад позволить машине одержать верх.
Диана Деметриос набрала код библиотеки и заказала альманах Круга. Погоняла указатель страниц и остановилась.
Она смотрела на экран, как в зеркало, и на ее лице менялись различные выражения.
— Я выгляжу ничем не хуже, — решила она вскоре. — Даже лучше. Тебе следует заменить твой нос, а уж линия бровей…
— Если бы они не были лицемерными фундаменталистами, — сказала она изображению, — если бы они не дискриминировали пластическую хирургию, леди — я была бы на твоем месте, а ты на моем.
— Сука!
Миллионный баррель опресненной морской воды вылился, холодный и свежий, из Очистителя Мура. Выплескиваясь из тандем-камеры, вода пошла по трубопроводу — чистая и пригодная для использования, не подозревающая о своих качествах. Новая порция соленого океана подкачивалась с другой стороны.
Побочные продукты использовались в производстве псевдокерамики.
Человек, разработавший Очиститель двойного назначения, стал богачом.
Температура на Оаху была 82( по Фаренгейту.
Выплеснулся миллион первый баррель.
Элвина Мура оставили среди фарфоровых собак.
Две стены от пола до потолка были увешаны полками. Полки были заполнены синими, зелеными, розовыми, желтыми (не говоря уже о пурпурных, малиновых, шафранных и охряных) собаками, в большинстве покрытыми глазурью (хотя встречались и тусклые примитивы), размером от крупного таракана до карликового бородавочника. В комнате пылал адским пламенем настоящий камин, бросая метафизический вызов бермудскому июлю.
Над пламенем находилась каминная полка, также уставленная собаками.
Перед камином находился стол, за которым сидела Мэри Мод Муллен, закутанная в зеленый с черным тартан. Она просматривала досье Мура, лежащее на скатерти. Разговаривая с ним, она не поднимала глаз.
Мур стоял возле стула, который ему не предложили, и делал вид, что разглядывает собак и море отражающихся в них огней, захлестывающее комнату.
Мур не был большим любителем живых собак, хотя и зла им тоже не желал. Но когда он на секунду прикрыл глаза, на него накатила клаустрофобия.
Это были не собаки. Это были пришельцы, немигающе смотревшие на клетку с последним человеком на Земле. Мур пообещал себе, что не скажет никакой любезности насчет этой крикливо-радужной стаи (собранной, возможно, для охоты на нефритового оленя размером с чихуахуа); подобная мысль, решил он, могла зародиться разве что у ненормального маньяка, либо у человека с очень слабым воображением и минимальным уважением к собачьему роду.
Переспросив об основных моментах биографии, изложенных в его прошении, миссис Муллен подняла на него свои выцветшие глаза.
— Как вам мои собачки? — спросила она.
Она смотрела на него — узколицая, морщинистая старуха с огненными волосами, курносым носом и невинным выражением лица, каверзный вопрос искривлял ее тонкие губы.
- Предыдущая
- 4/15
- Следующая
