Охотник на санги - Жаринова Елена - Страница 27

• Предыдущая
• 27/77
• Следующая

Услышав это название, я не смог удержать улыбку.

– Запорожье – это в смысле «за Порогом», да?

– Молодой человек, тут нет ничего смешного! – возмутилась Яна и замолчала.

Но ситуация действительно не казалась мне серьезной. Я не понимал, отчего так паникуют эти дамочки – будто они по-прежнему на Земле и пережили налет вражеской авиации. Но ведь мы в Атхарте! Что означает здесь слово «убивали»?

– Мне очень жаль ваш Райцентр, – вздохнул я. – Но ведь все поправимо? Какие проблемы: придумаете себе новые дома, краше прежних. А люди… Уверен, те, кто пострадал, смогут создать себе новые тела. Ведь душам-то повредить невозможно.

– А вам известно, молодой человек, – в низком голосе Мирры появились учительские интонации, – вам известно, что душа воплощается в материю Атхарты? И эти существа, похоже, знают секрет ее уничтожения. Вместе с материей исчезает душа.

– В каком смысле – исчезает? – хрипло произнес я.

– Похоже, в этом самом, – кивнула Мирра. – По крайней мере, никто из погибших не вернулся.

Поверить в это было трудно, но мое легкомыслие как рукой сняло.

– Смерть нашла нас и здесь, – прошептала Яна. – Мы безоружны против них!

– Яна, держи себя в руках, – пробасила Мирра. – Ради детей.

– Да-да, ради детей… – Яна всхлипнула.

– Ну-ну, – усатый предводитель похлопал ее по плечу, – поживете пока с детишками здесь. Мы их к вам в Хани-Дью привезли, – пояснил он мне, – а сами назад, в Запорожье.

– Вы там живете? – На этот раз я не улыбнулся, услышав забавное название.

Но усатый улыбнулся сам, показав щербинку в передних зубах.

– Да, это наше поселение. Порядок у нас военный, живут одни мужчины. Баб – извините, дамы, – не держим. Чем не казачий Дон? Лошадей вот выпросили у Матхафа. Поддерживаем спортивную форму – тренировки каждый день обязательно. Телу, даже такому, поблажек нельзя давать. Потому как на бога надейся, да сам не плошай. Раз в месяц у нас футбол: играем с немцами из Валгаллы. Это соседи наши. Но сейчас, боюсь, будет не до игр. Балласт – извините еще раз, дамы, – оставим, и назад. Надо решать: сниматься с насиженных мест или все-таки дать отпор гадам. Очень они близко. Мы и вашего главного предупредили, чтобы был начеку. Он, кстати, пообещал, что детей и женщин пристроит.

– Главного? Какого главного? – не понял я.

– Ну попа вашего главного. У него еще имя какое-то библейское… Ной, что ли?

– Нэй, – машинально поправил я.

Меня даже не возмутили эти нелепые притязания: Алан Нэй – главный поп! Меня ужасно занимала эта щербинка под темными с проседью усами. Где я видел это лицо?

Предводитель заметил мои терзания. Он отправил Яну с Миррой резать огурчики-помидорчики и, когда мы с ним остались вдвоем, прищурился:

– Так ты говоришь, Гобза твоя фамилия? Вот как… Знал я одного Гобзу. Дочка моя за него замуж вышла, внуков мне родила. Старшая, Ксюха-то, меня бы сразу вспомнила. А ты, Егор, совсем малой был…

Я хлопнул себя по лбу. Ну конечно. Дед. Мамин отец, про которого она часто рассказывала. Когда он умер, мне не было и трех лет, я помню только фотографии… Дед прошел всю войну и где-то под Будапештом потерял руку. В Атхарте он восстановил руку и, по сравнению с последней фотографией, помолодел лет на двадцать.

Надо сказать, Сурок, такие встречи – очень большая редкость. Атхарта бесконечна, и невозможно предугадать, в каком Приемном Покое окажется человек, умерший спустя много лет после тебя. Лично я никаких родственников и вообще людей из своей земной жизни раньше не встречал. Так что я смотрел на деда разинув рот.

– Значит, и ты здесь уже… – Он покачал головой. – Рановато. Как получилось-то?

Я рассказал.

– А мать что? Убивалась, наверное?

Я объяснил, что еще в девяностом году мать уехала во Владивосток к дочке с зятем – нянчить внуков. С тех пор мы виделись раз пять. К моменту моей смерти у сестры было уже трое детей.

– Не было у нее времени убиваться, – сказал я.

– Мать есть мать, – возразил дед. – Сколько бы ни было детей, все равно горе. И когда я умер – тоже горе было. Нам здесь хорошо, но ведь не напишешь, не позвонишь…

Очень даже напишешь, подумал я. Как оказалось. Еще немного – и все бы узнали, как можно жить, не боясь смерти. Ни своей, ни чужой. Правда, неизвестно, хорошо ли это… Но обсуждать эту тему с дедом я не стал – он до обидного быстро утратил ко мне интерес. Сразу после обеда «станичники», посадив в седла женщин и детей, вновь тронулись в путь. А я одиноко побрел по дороге в сторону своего дома – с путаницей в голове и неприятной оскоминой на сердце.

Храм экологов святого Терентия гудел как улей. Со сцены звучало примерно следующее: «Братья и сестры! Это знак! Терпение Создателя лопнуло. Атхарта стонет от скверны…» В зале раздавались панические причитания: «Пришельцы!», «Конец света!», «Война миров!» Мне показалось, сегодня здесь собрался весь Хани-Дью. И не только: я заметил колоритных мужчин в американской военной форме – ни дать ни взять вьетнамские ветераны. Мелькали разнообразные офицерские мундиры, а потом я увидел самурая. Сияние исходило от молчаливой группы ангелов, среди которых я узнал Хархуфия. А на одном из кресел в боковом ряду сидела Фаина. За ее спиной стоял Алан Нэй.

Как вышло, что я оказался в храме? Честно говоря, случайно. Я добрался до дома, но отсиживаться там не собирался. Я понимал, что должен что-то предпринять. В первую очередь надо было обсудить с кем-нибудь полученную информацию. Наверное, мне, как адъюту, следовало отправиться в «Шамбалу» и поговорить с Виратой. Но я почувствовал, что хочу человеческого общения.

Я сел в машину и поехал к сэру Перси. По дороге, заметив суету вокруг храма экологов, решил на минутку заскочить туда. Вдруг узнаю что-нибудь важное?

Увидев Фаину и Нэя, я понял, что совершил ошибку.

Наклоняясь, Нэй что-то говорил ей. Фаина улыбалась и покачивала ногой. Я сразу отметил перемены в ее облике: короткое платье, похожее на ночную рубашку, туфли на каблуке, вызывающе темная помада.

Я вдруг понял, что по-настоящему ненавижу Нэя. И тут же осознал природу своего чувства: такое можно испытывать только к человеку, которого ты однажды смертельно испугался.

Словно почувствовав что-то, Нэй посмотрел в мою сторону. Я выдержал его взгляд не моргая. Ужасная, тягостная связь установилась между нами…

Я пытался утешить себя: Нэй не станет звонить направо и налево о моей трусости. Такие тайны дорого стоят.

Через минуту Фаина была уже одна. Я заработал локтями, как будто ехал в переполненном трамвае. О чем я собирался говорить с Фаиной – не знаю. Но я не мог не подойти к ней, после того как она говорила с Нэем. Желание переметить территорию…

– Хорошо выглядишь, – сказал я.

Фаина не обернулась.

– Ты разочарован? Меня не надо больше опекать?

– Знаю, что не надо, – согласился я. – Ведь ты подружилась с Нэем?

– Какая у вас, однако, взаимная любовь, – усмехнулась Фаина. – Сначала Алан говорил о тебе так приторно, что я сразу поняла: он тебя терпеть не может. Теперь ты произносишь его фамилию, как матерное слово. Что вы не поделили, мальчики?

Я промолчал. Она снова усмехнулась и продолжила:

– Впрочем, в одном Алан прав. Он сказал, что ты хороший парень, но не герой.

Гадина, подумал я про Нэя. А вслух сказал:

– Вот как? Но уж он-то непременно герой?

Фаина кивнула:

– Алан – незаурядная личность.

– И он теперь у нас главный? – не унимался я. – Вот как. Спасибо, что не Табаки.

Фаина посмотрела на меня через плечо.

– Главный? Можно и так сказать. Знаешь, Егор, как становятся главным? В минуту опасности берут ответственность на себя. Кто первый, тот и молодец.

Она все поняла. Она видела, что меня заводят разговоры о Нэе, и с удовольствием язвила в больное место. Женщины очень жестоки в таких случаях, Сурок…

• Предыдущая
• 27/77
• Следующая