Яблоко Немезиды - Жаренов Анатолий Александрович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/49
• Следующая

— Лики очень изменилась после смерти Бредли, — сказал Билли. — Я не знал ее раньше. Но Бредли рассказывал, что его сестра была веселой девушкой. А сейчас она зачастила в церковь. К ней ходят какие-то женщины. Суют книжечки, в которых говорится о Страшном Суде…

— Вот как…

— Да, — сказал Билли огорченно.

— Это плохо, малыш. Тебе надо отвлечь ее.

— Я не знаю как, — жалобно произнес Билли. — Я думал, это пройдет… А она… Она говорит теперь странные вещи… Ей внушают, что… Я не знаю, как это выразить, инспектор… Словом, ей говорят, что Бредли был плохим человеком. Что смерть чуть ли не искупление за его грехи… Лики верит этому. И не слушает меня, когда я говорю о правосудии. А вы… Вы ведь тоже не хотели…

— Стой, малыш. Следовало с этого начинать. Тебе известно, что болтают о Бредли? И кто?

— Я никогда не видел их. Они приходят к Лики, когда я на службе. Но я знаю: это — блюстительницы нравственности, противные бабы, которые всюду суют свой нос. А болтают они о том, что Бредли будто бы был красным шпионом.

— Вы ведь земляки с Бредли?

— Я его совсем не знал.

— Ты что же, веришь этому, малыш?

— Я боюсь за Лики.

— Это не ответ, — сказал Коун жестко.

— Сейчас много болтают о красных шпионах.

— Такое же вранье, как россказни про музей уродов, — сказал Коун. — Кому-то на руку забивать наши мозги, малыш, этими бреднями. Я служу в полиции двадцать лет и не видел еще ни одного живого шпиона. Зато своего дерьма попадалось с избытком. Может, они и есть у нас, эти шпионы. Нынешний мир устроен так, что без разведки ни одна страна существовать не может. Но все это проще, малыш. Гораздо проще…

И в то же время сложнее. Бредли не годился на эту роль. Можешь мне поверить…

— Я верю, — тихо произнес Билли. — Поэтому я и хотел поговорить с вами.

— Ты, кажется, хотел помогать мне?

— Да.

— У Бредли на столе стояла одна безделушка. Статуэтка восточного божка. Расспроси у Лики, только аккуратно, что это за вещь. Когда она появилась? Может, Бредли упоминал о ней в разговорах. Может, У этой вещи были какие-нибудь особенности. Возможно больше подробностей. Сумеешь?

— Это та штука, про которую вы говорили на суде? Которую украл Перси?

— Да, это именно та штука.

Они расстались на углу Кинг-стрит и Сиккордей-авеню. Коун повернул обратно к управлению, а Билли двинулся к “Ориону”. Моросил мелкий дождь. Коун поднял воротник плаща, сунул руки поглубже в карманы. Разговор с Билли натолкнул его на одну мысль, которую следовало не только обдумать, но и проверить. Конечно, Бредли не мог быть красным шпионом. Это чушь. Однако до этого Коун как-то не задумывался о политических убеждениях Бредли. Символ веры этого человека был неясен, туманен. А ведь, может, именно тут зарыта собака? Может быть, мотивы поведения Бредли станут яснее, когда Коун узнает, какому Богу молился этот полицейский?

Коун подумал о Фримене. Журналист чаще общался с Бредли, чем Коун. Бредли работал в другом отделе. С Коуном они едва ли обменивались парой фраз, знали друг о друге только понаслышке. Бредли был молчаливым человеком, ни с кем из сотрудников не водил дружбы. Вот и все, что, в сущности, знал о нем Коун. Грегори, под началом которого служил Бредли, хвалил агента, считал его способным криминалистом. Господин Мелтон тоже. А еще что?

Он позвонил Фримену. Журналист сказал, что вечер у него свободен. Договорились о встрече в кафе.

— Если бы я был фаталистом, — сказал Фримен, Усаживаясь за столик, — то я бы проклял тот день, когда ввязался в это дело.

— Почему?

— Меня тихо выпихивают из “Трибуны”. Мои репортажи не доходят до набора. Скоро мне нечем будет заплатить за жратву. А дома жена и двое маленьких. И все потому, что обругал шефа. Между прочим Коун, виноваты во всем вы.

— Не преувеличивайте моих заслуг.

— Ох, Коун. Я шучу, но это скверные шутки. В редакции на меня смотрят, как на идиота. Как на собаку, потерявшую чутье да еще взбесившуюся. Черт меня дернул сочинить эту статью про синдикат сумасшедших литераторов. Я ведь накидал в нее столько теплых слов в адрес профессора Кирпи. Статью с маху набрали. А наутро в номере на месте статьи я обнаружил винегрет из сообщений корреспондентов. И побежал к шефу. С этого и началось. Сгоряча я толкнулся в “Экспресс”. Там любят остренькое. Но они потребовали доказательств.

— Надо дать им их.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Да нет. Но полагаю, что будет. Даже могу предсказать кое-какие события.

— Ну-ну, — заторопил Фримен. — Вы были у Броуди?

Коун откинулся на спинку стула.

— Нет. Просто захотелось стать оракулом. Только, Фримен, договоримся сначала. Я вам сообщу свои прогнозы при одном условии. Вы мне подробно расскажете о том, что знаете о Бредли. Вспомните все, что можете. Мне хочется понять, каким человеком был Бредли. Вы ведь с ним часто встречались.

— Занятно, — протянул Фримен. — А зачем это? Я ведь дал себе слово быть осторожным, инспектор.

— Я тоже давал себе такое слово, — откликнулся Коун. — А потом решил нарушить.

Фримен усмехнулся.

— Ну что ж, — сказал он. — Откровенность за откровенность, инспектор. Бредли, между нами говоря, всегда казался мне чуточку красным.

— Вот как, — произнес Коун.

Профессор Кирпи остановил свой “кадиллак” у ворот виллы господина Мелтона. Оставив машину на попечение слуг, профессор прошел в дом. Господин Мелтон принял его в кабинете. Молчаливый лакей принес сигары и бутылку яблочного сидра (Кирпи не любил крепких напитков, а сидр предпочитал всем дорогим винам). Профессор считал себя последователем вспыхнувшего недавно учения о рациональном питании. В этом учении главная роль отводилась яблокам, которые, по мысли создателей теории, должны постепенно вытеснить из рациона человека чуть ли не все продукты питания. Профессор Кирпи к теории отнесся критически, но здравую ее основу уловил и взял на вооружение. Господин Мел-тон к подобным увлечениям относился равнодушно. Его желудок давно отказался следовать моде и признавал диету другого рода. Поэтому шеф полиции попросил себе только чашечку кофе. Минуту они сидели молча.

— Итак, Феликс, — начал профессор, осушив первый бокал, — ничего нового?

Давняя дружба позволяла профессору Кирпи называть господина Мелтона по имени. Соответственно поступал и шеф полиции.

— Увы, Эдуард, — развел руками господин Мел-тон. — Я изучил десятки досье. Ничего заслуживающего внимания.

Профессор наклонился к ящичку с сигарами, выбрал одну и стал сосредоточенно обрезать кончик. Господин Мелтон положил в чашку кусочек сахара и принялся легонько помешивать кофе ложечкой. Это был уже не первый их разговор. И начинался он со ставшего традиционным вопроса профессора и лаконичного “увы” господина Мелтона.

— Между прочим, — сказал после паузы шеф полиции, — между прочим, я вновь просмотрел документы, касающиеся этого Бредли.

— И?.. — протянул профессор.

— Ни одного факта, за который можно бы зацепиться. Эта загадка мучает меня хуже желудка. Коуна тоже имейте в виду.

— Вы допустили ошибку, Феликс, — заметил Кир, пи, справившись с сигарой. — Нужно было оставить это дело за Грегори. Мы бы не понесли столько жертв. У Коуна хватка акулы.

— Вы забываете, Эдуард, что этого дела могло и не быть.

Наступила продолжительная пауза. Молчание нарушил профессор.

— Все потому, что я не придал этому значения в свое время. О шашнях Эльвиры с шахом я узнал слишком поздно. Ведь только в тот вечер, когда это случилось, она призналась, что запуталась. Утром я немедленно позвонил вам. Помните?

— Да, — кивнул Мелтон. — Вы оторвали меня от завтрака.

— Я был зол. Но вы же не выполнили мою просьбу, Феликс. Надо было сразу арестовать Перси.

— Вы наивны, Эдуард. Неужели вы полагали, что я брошусь в “Орион” и начну ловить Перси? Или прикажу это Коуну? Коун сам должен был добраться до него. И добрался.

— Поздно, — вздохнул профессор.

• Предыдущая
• 36/49
• Следующая