Парфюмер. История одного убийцы - Зюскинд Патрик - Страница 15
- Предыдущая
- 15/53
- Следующая
Они пересекли лавку. Бальдини открыл заднее помещение, расположенное со стороны реки и служившее одновременно кладовой, и мастерской, и лабораторией, где варилось мыло и взбивались помады и в пузатых бутылях смешивались нюхательные жидкости.
— Сюда! — сказал он и указал на большой стол, стоявший под окном. — Клади их сюда!
Гренуй вышел из тени Бальдини, положил шкурки на стол, потом быстро снова отпрыгнул назад и встал между Бальдини и дверью. Бальдини некоторое время стоял неподвижно, отведя свечу немного в сторону, чтобы ни одна капля воска не упала на стол, и скользил костяшкой пальца по гладкой лицевой стороне. Потом перевернул верхнюю шкурку и погладил бархатную, грубую и в то же время мягкую изнанку. Она была очень хороша, эта кожа. Прямо создана для лайки. При сушке она почти не сядет, а если ее правильно разгладить, она снова станет податливой, он почувствовал это сразу, как только зажал ее между большим и указательным пальцами; она смогла бы удерживать аромат пять или десять лет. Это была очень, очень хорошая кожа — может быть, он сделает из нее перчатки, три пары себе, три пары жене, для поездки в Мессину.
Он отвел руку и с умиление взглянул на свой рабочий стол — все лежало наготове: стеклянная кювета для ароматизации, стеклянная пластина для сушки, ступки для подмешивания тинктуры, пестик и шпатель, кисть, и гладилка, и ножницы. Казалось, вещи только заснули, потому что было темно, а утром они снова оживут. Может, забрать этот стол с собой в Мессину? И кое-что из инструментов, самое основное?.. За этим столом очень хорошо работалось. Он был изготовлен из дубовых досок — и крышка, и рама с косым крепежом, на этом столе ничего не шаталось и не опрокидывалось, он не боялся никакой кислоты, никакого масла, никакого пореза ножом… Перевезти его в Мессину? Это обойдется в целое состояние! Даже если отправить морем! И поэтому он будет продан, этот стол, завтра он будет продан, и все, что на нем, под ним и рядом с ним точно так же будет продано! Ибо хотя сердце у него, Бальдини, мягкое, но характер — твердый, а посему он исполнит свое решение, как бы тяжело ему ни было, он отрешится ото всего со слезами на глазах, но он все же сделает это, ибо знает, что это правильно, ему было дано знамение.
Он повернулся, чтобы уйти. Тут он заметил в дверях этого маленького скрюченного человечка, о котором чуть не забыл.
— Хорошо, — сказал Бальдини. — Передай своему мастеру, что кожа хорошая. В ближайшие для я зайду расплатиться.
— Я передам, — сказал Гренуй и не двинулся с места, загородив дорогу Бальдини, собиравшемуся покинуть свою мастерскую. Бальдини несколько опешил, но, ни о чем не подозревая, усмотрел в поведении мальчика не дерзость, а робость.
— В чем дело? — спросил он. — Ты должен еще что-то мне передать? Ну? Выкладывай!
Гренуй стоял потупившись и глядел на Бальдини тем взглядом, который якобы выдает боязливость, но на самом деле скрывает настороженность и напряженность.
— Я хочу у вас работать, мэтр Бальдини. У вас, в вашем магазине я хочу работать.
Это было высказано не как просьба, но как требование, и, собственно говоря, не высказано, а выдавлено, как шипение змеи.
И снова Бальдини принял чудовищную самоуверенность Гренуя за детскую беспомощность. Он ласково ему улыбнулся.
— Ты ученик дубильщика, сын мой, — сказал он. — У меня нет работы для ученика дубильщика. У меня есть свой подмастерье, и мне ученик не нужен.
— Вы хотите надушить эти козловые шкурки, мэтр Бальдини? Эти шкурки, которые я вам принес, вы их хотите надушить? — прошелестел Гренуй, словно не приняв к сведению ответа Бальдини.
— Именно так, — сказал Бальдини.
— «Амуром и Психеей» Пелисье? — спросил Гренуй и склонился еще ниже.
По телу Бальдини пробежала слабая судорога ужаса. Не потому, что он спросил себя, откуда этому парню все известно с такой точностью, но просто потому, что название ненавистных духов, состав которых он сегодня, к своему позору, не смог разгадать, было произнесено вслух.
— Как тебе пришла в голову абсурдная идея, что я использую чужие духи, чтобы…
— От вас ими пахнет, — шелестел Гренуй. — Они у вас на лбу, и в правом кармане сюртука у вас лежит смоченный ими платок. Они нехорошие, эти «Амур и Психея», они плохие, в них слишком много бергамота, и слишком много розмарина, и слишком мало розового масла.
— Ага, — сказал Бальдини, который был совершенно потрясен таким поворотом разговора в область точных знаний. — Что еще?
— Апельсиновый цвет, сладкий лимон, гвоздика, мускус, жасмин, винный спирт и еще одна вещь, не знаю, как она называется, вот она, здесь, смотрите! В этой бутылке! — И он показал пальцем в темноту.
Бальдини переместил подсвечник в заданном направлении, его взгляд последовал за указательным пальцем мальчика к полке, где стояла бутыль с серо-желтым бальзамом.
— Стираксовое масло?
Гренуй кивнул.
— Да. Оно там. Внутри. Стираксовое масло. — И он скорчился, как от судороги, и по меньшей мере десять раз пробормотал про себя слово «стиракс»: «стиракс-стиракс-стиракс-стиракс-стиракс»…
Бальдини поднес свечу к этому человекоподобному существу, бормотавшему «стиракс», и подумал: либо он одержимый, либо мошенник и шут гороховый, либо природный талант. Ибо вполне возможно и даже вероятно, что названные им вещества в правильном сочетании могли составить духи «Амур и Психея». Розовое масло, гвоздика и стиракс — эти-то три компонента он так отчаянно искал сегодня целый день; остальные части композиции — ему казалось, что он их тоже угадал, — сочетались с ними как сегменты прелестного круглого торта. Оставалось только выяснить, в каком точном отношении друг к другу следовало их сочетать. Чтобы выяснить это, ему, Бальдини, пришлось бы экспериментировать несколько дней кряду — ужасная работа, пожалуй, еще хуже, чем простая идентификация частей, ведь надо было измерять, и взвешивать, и записывать, и при этом быть дьявольски внимательным, ибо малейшая неосторожность — дрожание пипетки, ошибка в счете капель — могла все погубить. А каждый неудавшийся опыт обходился чудовищно дорого. Каждая испорченная смесь стоила небольшое состояние.. Ему захотелось испытать маленького человека, захотелось спросить его о точной формуле «Амура и Психеи». Если он знает ее с точностью до грамма и до капли — тогда он явно мошенник, который каким-то образом выманил рецепт у Пелисье, чтобы втереться в доверие и получить место у Бальдини. Но если он разгадает ее приблизительно, значит, он гений обоняния и как таковой заслуживает профессионального интереса Бальдини. Не то чтобы Бальдини ставил под вопрос принятое им решение удалиться от дел! Даже если этот парень раздобудет их целые литры, Бальдини и не подумает ароматизировать ими лайку графа Верамона, но… Но не для того же человек становится на всю жизнь парфюмером, не для того же он целую жизнь занимается составлением запахов, чтобы в один момент потерять всю свою профессиональную страсть! Теперь его интересовала формула проклятых духов, и более того, он желал исследовать талант странного мальчика, который прочел запах с его лба. Он желал знать, что за этим скрывается. Простая любознательность, не больше.
— У тебя, кажется, тонкий нюх, юноша, — сказал он после того, как Гренуй прекратил свое кряхтение. Он вернулся назад в мастерскую, чтобы осторожно поставить подсвечник на рабочий стол.
— У меня лучший нюх в Париже, мэтр Бальдини, — зашепелявил Гренуй. — Я знаю все запахи на свете, все, какие есть в Париже, только не знаю некоторых названий, но я могу их выучить, все названия, их немного, всего несколько тысяч, я их все выучу, я никогда не забуду названия этого бальзама, стиракс, бальзам называется стиракс, стиракс…
— Замолчи! — закричал Бальдини. — Не перебивай, когда я говорю! Ты дерзок и самонадеян. Ни один человек не знает тысячи запахов по названиям. Даже я не знаю тысячи названий, а всего несколько сотен, ибо в нашем ремесле их не больше, чем несколько сотен, все прочее не запах, вонь!
- Предыдущая
- 15/53
- Следующая
