Жиган - Зверев Сергей Иванович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая

Закончив осмотр, доктор уселся за стол, записал что-то в медицинской карточке Жигана и напоследок сказал:

– Благодарите бога и родителей, голубчик, за то, что они наградили вас крепким здоровьем. Руку постарайтесь не нагружать.

– Это уж от меня не зависит.

– На ваш счет, голубчик, я переговорю с руководством нашего учреждения. На приступы головокружения, кстати, не жалуетесь?

– Нет.

– Что ж, хорошо, вам действительно повезло. Многих последствия контузии тревожат еще очень долго. Если будут какие-то проблемы со здоровьем, не стесняйтесь, приходите прямо ко мне. А теперь извините, меня ждут другие.

Зоновская столовая, или помойка, как ее называли обитатели колонии, показалась Жигану вполне пристойной. По крайней мере в армии условия были ничуть не лучше.

Тот же запах пережженного масла, та же кирза – перловка в качестве основного гарнира, те же мослы – кости с ошметками мяса, та же тушеная капуста и тот же компот из сушеных яблок.

Новички прибыли в столовую вместе со всем отрядом. Не было только блатных и воровской кодлы. Им это западло. Еще со времен пребывания в следственном изоляторе из рассказов Архипа Жиган знал, что на зонах воры и блатные за пайкой посылают лошадей из своего окружения. Лошади к мужикам не относятся. Обычно это шныри, которые обслуживают авторитетную публику.

Если руководство колонии строго относится к установлению правил внутреннего распорядка (которое зеки промеж собой кличут большой иконой), то лошадь могут и наказать. Известно ведь, что в России всегда виноват не тот, кто виноват, а тот, кого поймают.

Вору или блатному бояться нечего. Он сам себе в зоне хозяин, живет по понятиям, а не по большой иконе. Не важно, какая это зона, воровской закон везде одинаков.

Конечно, есть в России места, где и ворам несладко. Но достоинство можно сохранить везде – в крытке (крытой тюрьме), на строгаче (колонии строгого режима), на особняке (в колонии особого режима), даже в карцерах – штрафных изоляторах, бараках усиленного режима, помещениях камерного типа.

Конечно, легче всего ворам и блатным на общаге (колонии общего режима), особенно если удалось договориться с администрацией, с хозяином и пастухами.

Пастух, он же начальник отряда, в который попал Жиган, своих блатных не трогал. Он прощал им буквально все ради порядка в подчиненном ему подразделении. Вот по этой причине блатные из отряда капитана Белянина не утруждали себя хождением на помойку.

Однако один из них все-таки оказался здесь. Правда, Жиган увидел его не в самой столовой, а у входа. Это был все тот же здоровенный амбал в прохорях сорок пятого размера, который с самого прибытия положил глаз на Жигана.

На сей раз он базарил о чем-то с черенком – раздатчиком пищи в столовой. Увидев проходившего в нескольких метрах от него Жигана, бугай замолчал и проводил его тяжелым взглядом.

Ничего хорошего этот взгляд не сулил.

«Снова начинается, – почти равнодушно подумал Жиган. – Ладно, не привыкать…»

Первый вечер в зоне проходил без приключений. После ужина в клубе устроили собрание, проходившее в лучших советских партийных традициях.

Открыл его председатель совета отряда – понуpый тощий старик из числа мужиков. При одном взгляде на него Жигану стало ясно, что никаким авторитетом в отряде он не пользуется и вообще все это полная туфта, брехаловка.

Если бы не присутствие на собрании попа – какого-то майора из политчасти и замначальника отряда лейтенанта Жуковского в сопровождении нескольких вертухаев, собрание не продлилось бы и одной минуты.

Блатные демонстративно зевали, показывая полное равнодушие к происходящему. Вслед за ними начали зевать и мужики, отпахавшие смену на промке и мечтавшие только об одном – как бы побыстрее добраться до шконки.

После председателя совета отряда («Должность-то какая, – подумал Жиган, – совсем как у пионеров») выступил поп. Он долго и нудно княвал что-то о высоких материях – воспитательном процессе в колонии, подходе Коммунистической партии к исправлению оступившихся, особой роли труда как средства целебного воздействия на душу заключенных и прочее в том же духе.

Спустя четверть часа Жиган почувствовал, что глаза у него начинают слипаться, а слух уже не улавливает ничего. Вспомнив свое армейское бытие, он подпер подбородок рукой и стал спать с открытыми глазами. Эта способность спать с открытыми глазами даже на ходу часто выручала Жигана прежде, понадобилась и теперь.

Не прошло и нескольких секунд, как он совершенно отключился. Но никто вокруг и подумать не мог, что этот молодой, бритый наголо парень со шрамами на лице, затылке и темени крепко спал, когда выступали бригадиры-бугры, нарядчики, еще какие-то повязочники.

Наконец собрание закончилось. И в то же мгновение Жиган очнулся…

Он с наслаждением вытянулся на кровати, но заснуть сразу не смог. Перед глазами вертелись бессмысленные картинки: клуб, промзона, столовая, запретка, солдаты с автоматами на вышках… Все было зеленого цвета, как форма у конвоиров.

С соседней шконки доносился богатырский храп. Но многие еще не спали. Жиган слышал, как зеки ворочаются, тяжело вздыхая. Кто-то перешептывался в углу.

В комнате, на противоположной стороне барака, разговаривали погромче. Сегодня в ночную дежурил прапорщик Моргунчик, которого бывалые зеки четвертого отряда между собой называли «жопой».

Прапорщик Моргунчик – личность по-своему любопытная. Толстый, раскормленный, с длинными обвислыми усами и вечным запахом перегара. Недавно он обнаружил в себе писательский дар.

Все материалы в отрядной «дацзыбао» (стенгазете) принадлежали его перу. Об этом он сам гордо рассказал на вечернем собрании, которое Жиган благополучно проспал.

Сейчас к Моргунчику в комнату зашел погреться с мороза кто-то из караульных офицеров. Хотя дверь его комнаты была заперта, до слуха Жигана донесся явственный звон стаканов. Пьют, сволочи.

Потом офицер ушел, а Моргунчик наверняка завалился спать.

Жиган тоже заснул. Но толком отдохнуть в эту первую ночь пребывания в зоне ему так и не дали.

Часа через полтора он услышал какой-то истошный вопль, после чего барак наполнился шумом и гамом. Зеки вскакивали со шконок, натягивали на ноги прохоря и бежали ко входу.

Кто-то схватил Жигана за руку и начал трясти.

– Эй, брусок, подъем!

– Что? – Жиган приподнялся на кровати.

Рядом с ним стоял зек с нижней шконки. Они познакомились только вечером, перед отбоем. Зек этот по имени Василий был из числа мужиков. Сидел за автоаварию. По этой причине блатные звали его Рикша.

– Вставай, – торопил он, – надо бежать к двери.

– Зачем?

– Замес начался.

Мужики, шныри и чушки бежали к двери, где стояли несколько бойцов из числа блатных и молотили всех подряд кулаками и ножками от табуреток. Бойцы делали свое дело споро и умело.

Несколько ударов, пендаль в задницу – и свободен. Задерживаться им было некогда – у двери образовалась целая очередь желающих получить свою порцию.

– Это что, для всех? – хмуро спросил Жиган.

– А ты что, блатной? – вопросом на вопрос ответил Василий.

– Тебе надо, ты и иди.

– Так это ж для порядка. Они каждый месяц это делают.

Увидев, что его слова не возымели никакого действия, Василий обреченно махнул рукой.

– Эх, парень, теперь богу молись.

Из комнаты прапорщика Моргунчика, который должен был следить за порядком, не доносилось ни единого звука. Да и на кой черт ему встревать, еще не ровен час самого замесят.

– Куда прешь, чушок? А ну, осади!

– Так ведь я…

– Захлопни пасть!

Среди тех, кто покорно дожидался своей очереди у двери, Жиган увидел всех отрядных активистов-повязочников, в том числе и председателя совета отряда. Вся их власть исчезла, растворилась в холодной морозной ночи.

Сейчас, без вертухаев и пастухов, они были такими же мужиками, как и все остальные. Настоящая власть была у других.

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая