Последний год - Зуев-Ордынец Михаил Ефимович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/71
• Следующая

Племя шло на юг, а навстречу племени шла весна. Под снежными сугробами забормотали ручьи, снег, словно облизанный оттепелями, отражая солнце, блестел нестерпимо, и люди одели на глаза очки из волосяного сита; на вершинах, на угревах, линяющие лисы оставляли на лежках рыжую ость, а с высокого весеннего неба падали, медленно кружась, перья прилетевших на гнездовья птиц. А когда племя подошло к вставшим мрачной стеной великим лесам, подала свой веселый голосок пуночка и запорхали суетливо пестрые американские дрозды. Наступил май, месяц Светлых Ночей.

Племя остановилось на большой поляне на берегу лесного озера. Здесь просил Хромой Медведь похоронить его. Летние шатры-яххи ттынехи не ставили. Племя задержится здесь на один только день, для похорон.

Андрей сидел одиноко у своего костра и тоскливо думал, что вот уже ровно год, как он слышал в последний раз русскую речь и видел родные русские лица. Тоску нагнало похоронное пение женщин, тонкие завывающие рыдания и вопли. Встревоженные этими криками, собаки рвались с привязей и тоже выли, протяжно, тоскливо, на разные голоса.

Пение женщин вырвалось неистовым взрывом горестных воплей. И тотчас в глубине леса вспыхнуло пламя, дымно-красное, косматое, какое-то угрюмое и дикое. Это зажгли погребальный костер. Мужчины первые двинулись к лесу, за ними пошли, приплясывая и вопя, женщины. На фоне освещенного леса они казались демонами. Убежали в лес и ребятишки Русский остался один.

На поляне, освещенной двигающимися, шевелящимися отсветами погребального костра, было мрачно и тихо. Глухие вопли, доносившиеся из глубины леса, были как крики о помощи людей, которых душат. Все вокруг чуждо, неясно, обманчиво, угрожающе. Андрей вздрогнул от пронзившего его чувства одиночества и бессознательного страха. Все в нем напряглось, задрожало, как от нестерпимой боли, от нестерпимого желания увидеть то простое, привычное, понятное и милое сердцу, что мы называем родным.

— Господи, боже, где я? Зачем я здесь? Как сюда я попал?..

Он зажег трубку и жадно выкурил ее. Затем поднялся и пошел в лес.

Огромный погребальный костер горел так ярко, что видны были верхушки гигантских сосен и расплывшийся над ними в неподвижную тучу синий дым. Посередине костра, на связках сухого лапника, лежал Хромой Медведь, зашитый в шкуры, а поверх их одетый сразу в две парки — беличью и оленью. Пламя уже подбиралось к нему, и мужчины племени торопились проститься с умершим. Они подходили к костру и коротко, но пышно говорили о военных и охотничьих доблестях умершего. И если верить их речам, то оказывалось, что немолодой, тщедушный и колченогий Хромой Медведь затмил своими доблестями всех охотников и воинов племени. Закончив речь, мужчины клали на костер кто лук, кто копье, томагавк, ножи, взгромоздили нарту и пяток убитых собак. В огненную могилу было отправлено все необходимое для странствий покойника по стране теней. Но самое важное, самое нужное должна положить его невеста, так и не ставшая женой.

Выступив из толпы женщин, Айвика подошла к костру. Одетая в лучшие свадебные наряды, тоненькая и гибкая, скорее девочка, а не девушка-невеста, она начала подниматься на костер, выкрикивая: «Я иду!.. Я иду!.. »

Пламя, будто преграждая девушке путь, выбросило навстречу ей клуб черного дыма и сноп искр, взлетевших высоко над лесом. Летящая Зорянка протянула руку в дым, в искры, в пламя и оставила в ногах покойника мешочек с кремнем, огнивом, сухой берестой и трутом, выпаренным из древесного гриба, чтобы Хромой Медведь мог на полях Счастливой Охоты зажечь свой костер, а не стоять за спинами других греющихся, ранее умерших. На плечах и груди девушки затлелась ее ровдужная парка. Девушка откинула назад голову от тянувшихся к ней огненных языков и, закрыв одной рукой лицо, другой волосы, сделала еще шаг вперед. Из связок сухого лапника вымахнула со свистом струя белого пламени и ударила в ноги девушке. Ярко вспыхнул подол ее парки.

Андрей оттолкнул стоявшего впереди мужчину и бросился к костру. Но чья-то цепкая рука ухватила его плечо, из глаз его посыпались искры, такие же яркие, как и в костре, а рот наполнился горячей соленой кровью. Мужчина, которого он оттолкнул, ударил его головой в лицо. Это был Громовая Стрела. Вождь Волков кричал:

— Убью и за волосы в чащу уволоку! На приманку зверям!

Крикнув еще что-то, Громовая Стрела выдернул из ножен длинный охотничий нож Жаркий туман бешенства застлал Андрею глаза. Он тоже выдернул нож и услышал жесткий и повелительный голос Красного Облака:

— Уходи, касяк! Ттынехи убьют тебя… Уходи!

Андрей, будто просыпаясь, глубоко вздохнул и медленно отер тыльной стороной ладони кровь сочившуюся изо рта на подбородок. Громовая Стрела все еще стоял перед ним, не отводя от лица касяка бешеных, немигающих глаз. Он закрывал Андрею костер. Русский властно отстранил его и поискал глазами Айвику. Девушка стояла уже у подножия костра. Женщины срывали с нее клочья тлеющей парки.

Андрей улыбнулся чему-то и пошел от костра медленным спокойным шагом. В небрежной его походке был вызов. Не утерпев, он оглянулся. Громовая Стрела стоял спиной к нему, глядя на полыхавший костер.

На ночь он положил рядом с собой Молчана. Неизвестно, что затаили против него индейцы. Может быть, он, сам того не зная, совершил кощунство, святотатство, желая спасти Айвику от огня. И когда Молчан привалился к его груди теплой спиной, он крепко и ласково обнял пса. Ведь это русская собака, выращенная русскими людьми в «Сибирской России».

Глубокой ночью его разбудил женский вопль. Он вскочил, нащупывая штуцер. Но Молчан был спокоен, не поднял даже головы, лежавшей на вытянутых лапах. Андрей прислушался. Вопли и причитания доносились из леса, и он узнал голос Айвики. Она оплакивала жениха, горестно выкрикивая его имя. Андрею показалось, что в криках Летящей Зорянки нет искреннего горя.

Утром на месте погребального костра были вбиты четыре невысоких столба и на них повешен берестяной ящик, выкрашенный красной краской, с пеплом Хромого Медведя. А племя, круто повернув, опять пошло к юконским равнинам. Андрей знал, что индейцы идут к Сидящему Быку — так называлась одинокая вершина на берегу Юкона. Но зачем понадобился племени Сидящий Бык, тогда Андрей еще не знал.

Во время этой кочевки он не раз ловил себя на том, что ищет глазами Айвику. Но увидеть девушку ему так и не удалось.

Андрей опустил на колени пушкинский томик в самодельном переплете из мягкой лосиной замши. Этот драгоценный томик он привез из Петербурга, а здесь не расставался с ним даже во время самых дальних своих бродяжеств. Недаром же на многих страницах красно-бурые пятна раздавленной мошкары и комаров или дырки, прожженные искрами походных костров.

Он поднял глаза от книги.

Не Арагва шумела перед ним, а широкий, как море, Юкон могуче и свободно мчался к океану. Противоположный гористый его берег проступал на горизонте узенькой чертой. И не холмы Грузии, а великая равнина, радостная, по-весеннему молодая, в пышном уборе майских трав и цветов, зеленым морем окружила одинокого Сидящего Быка, куда Андрей уходил, спасаясь от проклятого гнуса. И не ночная мгла стояла в этом цветущем, ликующем мире, а северная ночь негасимых зорь с голубыми нежными тенями и серебристой дымкой. В ней и неясная тревога, и покой, и грусть.

Он снова опустил глаза на страницы книги.

Печаль моя светла… Нет! Черной тенью лежит на душе подозрение и, как отрава, жжет и гложет. Это, как заноза, с годами она притупилась, но бывает вдруг, вот как сейчас, снова вонзится в душу острой, разрывающей болью.

• Предыдущая
• 11/71
• Следующая