Нана - Золя Эмиль - Страница 63
- Предыдущая
- 63/101
- Следующая
— Ах, какое мне дело до Розы!.. — найдя наконец возможность вставить фразу, воскликнул Мюффа. — Я ее немедленно брошу.
Это заявление, казалось, удовлетворило Нана.
— Что же тебя тогда смущает? Борднав — хозяин… Ты, быть может, скажешь, что кроме Борднава есть еще Фошри…
Нана остановилась, она подходила к самому щекотливому пункту в этом вопросе. Мюффа молчал, опустив глаза. Он пребывал в добровольном неведении относительно ухаживания Форши за графиней, постепенно успокаивал себя, питал надежду, что ошибся в ту ужасную ночь, проведенную у неких дверей на улице Тэбу. Но у него сохранилось по отношению к этому человеку чувство отвращения и затаенной злобы.
— Ну, так что же? Ведь не дьявол же в самом деле Фошри! — повторяла Нана, зондируя почву, желая узнать, каковы были отношения между мужем и любовником. — С Фошри можно поладить. В сущности говоря, уверяю тебя, он добрый малый… Ну, решено, ты скажешь ему, что это для меня.
Мысль о подобном поступке возмутила графа.
— Нет, нет, ни за что! — воскликнул он.
Она подождала; с ее языка готова была сорваться фраза: «Фошри ни в чем не может тебе отказать», — но она почувствовала, что подобный аргумент будет слишком резким. Она лишь улыбнулась, и эта улыбка была настолько странной, что ею было сказано все. Мюффа посмотрел снизу вверх на Нана, затем вновь опустил глаза, смущенный и бледный.
— О! Ты не очень-то любезен, — прошептала она наконец.
— Я не могу! — сказал он голосом, полным тоски. — Все, что хочешь, только не это, моя любимая. Прошу тебя.
Тогда она уже не стала останавливаться на дальнейших рассуждениях. Запрокинув своими маленькими ручками его голову, она наклонилась к нему и прильнула губами к его губам в долгом поцелуе. Его охватила дрожь, он трепетал под ее поцелуем, теряя голову, закрывая глаза. Затем она заставила его подняться.
— Ступай, — сказала она просто.
Он направился к двери. Но когда он выходил, она снова обняла его, приняла покорно-лукавый вид и, закинув голову, стала тереться, как кошечка, своим подбородком о его жилет.
— Где этот особняк? — спросила она очень тихо, смущенным и смеющимся тоном ребенка, желающего получить вкусные вещи, от которых он сначала отказывался.
— На авеню де Вилье.
— И там есть экипажи?
— Да.
— Кружева? Бриллианты?
— Да.
— О, какой ты добрый, мой котик! Знаешь, сейчас все это было только из ревности… А теперь, клянусь тебе, я не буду такой, как тогда, потому что ты, наконец, понял, что нужно женщине. Раз ты даешь мне все, я ни в ком не нуждаюсь… И тогда я буду тоже только для тебя! Вот, вот и еще вот! Когда Нана выпроводила Мюффа за дверь, осыпав страстными поцелуями его лицо и руки, она на минуту перевела дух. Боже, какой ужасный воздух в уборной этой неряхи Матильды! Здесь было очень хорошо, температура была ровная и теплая, как бывает обыкновенно в квартирах Прованса при зимнем солнце; но, поистине, уж очень пахло испорченной лавандовой водой с примесью других неприятных вещей. Нана отворила окно и снова облокотилась о подоконник, рассматривала стекла пассажа, чтобы убить время.
Мюффа, шатаясь, спускался по лестнице; в ушах у него шумело. Что же он скажет, как приступит к делу, которое его совершенно не касается? Подходя к сцене, он услышал спорящие голоса. Кончали второй акт. Прюльер горячился, так как Фошри хотел вычеркнуть одну из его реплик.
— Уж вычеркивайте все, — кричал он, — так будет лучше! У меня всего каких-нибудь двести строк, и их будут еще урезывать!.. Нет, с меня довольно, я отказываюсь от роли.
Он вытащил из кармана маленькую измятую тетрадь, лихорадочно повертел ее в руках, делая вид, что хочет бросить на колени Коссару. Его бледное лицо судорожно подергивалось под влиянием задетого тщеславия, губы сжались, глаза горели, и он не мог скрыть внутренней борьбы. Как, он, Прюльер, кумир публики, будет играть роль в двести строк!
— Почему же не заставить меня тогда подавать письма на подносе? — с горечью продолжал он.
— Послушайте, Прюльер, будьте благоразумны, — сказал Борднав, считавшийся с ним ввиду его успеха у публики лож. — Не подымайте скандала… Можно будет вставить фразу для эффекта. Не правда ли, Фошри, вы добавите что-нибудь для эффекта? В третьем акте можно даже удлинить сцену.
— Тогда, — заявил актер, — пусть мне дадут последнюю реплику перед занавесом. В этом мне нельзя отказать.
Фошри своим молчанием как бы выразил согласие, и Прюльер, все еще взволнованный и недовольный, снова спрятал роль в карман. Боск и Фонтан во время объяснения хранили полное равнодушие; каждый — за себя, это их не касается. Они были безучастны. И все актеры окружили Фошри, задавали ему вопросы, выпрашивали одобрения. А Миньон прислушивался к последним жалобам Прюльера, не теряя из виду графа Мюффа, возвращения которого он выжидал.
Граф, очутившись снова в темноте, остановился в глубине сцены; он не хотел быть свидетелем ссоры. Но Борднав заметил его и поспешил к нему навстречу.
— Ну и народ! — прошептал он. — Вы не можете себе представить, граф, сколько у меня неприятностей с этой публикой. Все они — один тщеславнее другого, к тому же алчные, желчные, всегда готовы затеять какую-нибудь грязную историю, и все были бы в восторге, если бы я переломал себе ребра… Простите, я погорячился.
Он умолк. Воцарилось молчание. Мюффа соображал, как перейти к делу, но ничего не мог придумать и в конце концов сказал прямо, чтобы скорее покончить с этим:
— Нана хочет получить роль герцогини.
Борднав подскочил, воскликнув:
— Да бросьте! Это безумие.
Но, взглянув на графа, он увидел такое бледное и взволнованное лицо, что сам тотчас же успокоился.
— Черт возьми, — только и сказал он.
Вновь последовало молчание. В сущности, ему было безразлично. Пожалуй, будет даже забавно — толстушка Нана в роли герцогини. Притом, благодаря этой истории, он будет крепко держать графа в руках. Поэтому его решение последовало очень быстро. Он повернулся и позвал:
— Фошри!
Граф сделал движение, желая остановить его. Фошри не слышал. Фонтан припер его на авансцене к занавесу и стал ему объяснять, как он понимает роль Тардиво. Актер представлял себе Тардиво марсельцем, говорившим с акцентом, и подражал ему, повторяя целые реплики. Ну как, правильно? Он казалось, сомневался и предоставлял судить автору. Но Фошри принял это очень сухо, возражал ему, и Фонтан не замедлил обидеться. Отлично! Раз ему непонятен дух роли, будет лучше для всех, чтобы он ее и не играл.
— Фошри! — снова позвал Борднав.
Тогда молодой человек скрылся, радуясь случаю освободиться от актера, оскорбленного его поспешным отступлением.
— Не стоит здесь оставаться, — сказал Борднав. — Идемте, господа.
Чтобы избавиться от любопытных ушей, он повел обоих в бутафорскую, за сценой. Миньон с удивлением смотрел, как они скрылись. Пришлось спуститься с нескольких ступенек. Они попали в квадратную комнату с двумя выходившими на двор окнами и низким потолком. Сквозь грязные стекла проникал лишь тусклый полумрак подвала. Здесь, в ящиках, загромождавших всю комнату, были навалены всевозможные предметы, точно у какого-нибудь барышника с улицы Лапп, распродающего весь свой товар. Беспорядочная груда всевозможных тарелок, кубков из золоченой бумаги, старых красных зонтов, итальянских кувшинов, стенных часов всевозможных стилей, подносов и чернильниц, огнестрельного оружия и трубок — все это, покрытое слоем пыли толщиной в палец, было неузнаваемо, надбито, сломано, свалено в кучу. Невыносимый запах старого железа, тряпья, отсыревшего картона подымался из этой груды, где в течение пятидесяти лет собирались остатки реквизита игранных пьес.
— Войдите, — повторил Борднав. — По крайней мере, мы будем одни.
Граф, чувствуя себя очень неловко, отошел в сторону, чтобы дать возможность директору без него сделать это рискованное предложение. Фошри удивился.
— В чем дело? — спросил он.
— Видите ли, — сказал наконец Борднав. — У нас явилась идея… Только не приходите в ужас. Это очень серьезно. Что бы вы сказали о Нана в роли герцогини?
- Предыдущая
- 63/101
- Следующая
