Гомо советикус - Зиновьев Александр Александрович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/53
• Следующая

Меня попросили рассказать о подготовке таких советских агентов, как я. Обычный советский человек, сказал я, всем ходом своей жизни обучается три дела делать без специальной подготовки: руководить, критиковать режим и быть агентом КГБ. Допрашивающие посмеялись, но попросили все же рассказать, как меня вербовали и инструктировали. Выполняю их просьбу.

Это был обычный присутственный день, т.е. день недели, в который я обязан был явиться в своё учреждение и расписаться в книге прихода-ухода. Если никаких заседаний в такой день не было, я тут же покидал учреждение и занимался тем и там, чем и где сочту нужным. Обычно я возвращался домой, кое-что писал. Делал я это процентов на десять из тщеславия, процентов на пятьдесят — по привычке и от нечего делать, процентов на сорок — чтобы выполнить мой индивидуальный план в учреждении и сохранить своё удобное положение старшего научного сотрудника. Это положение я занял всего три года назад и очень дорожил им, поскольку моя зарплата резко увеличилась, и я получил два библиотечных дня в неделю. Библиотечные дни — это дни, когда мне не нужно было даже расписываться в книге прихода-ухода. Обычно я в эти дни спал до полудня, а потом использовал время по своему усмотрению. Несколько дней в месяц мне все же приходилось проводить в учреждении. Это дни, когда бывали деловые заседания, партийные и профсоюзные собрания, учёные советы, вызовы в дирекцию и прочие пустяки. Пара вечеров в месяц пропадала на общественную работу, один день — на чрезвычайные события (встреча или проводы важных персон, работа на овощной базе или субботник). Жизнь была, короче говоря, — умирать не надо. Я лишь после того, как лишился этого, понял, что именно потерял. Если бы я здесь получил кафедру или даже целый институт, я не приблизился бы и наполовину к тому блаженному положению, какое занимал в Москве. А вы ещё спрашиваете, почему наш народ поддерживает советский строй.

Итак, это был обычный присутственный день. Пришёл я в учреждение, расписался в графе прихода (и заодно — в графе ухода). Решил по городу поболтаться. Начал компаньона подыскивать. Но мои обычные спутники куда-то исчезли, а с кем попало идти не хотелось. Я позвонил Вдохновителю. «Скучно, — сказал, — может быть, встретимся?» — «Идёт, — сказал он. — Через полчаса у „Националя“.

Вот, между прочим, ещё одно великое достоинство советского образа жизни: если вам нечего делать (а это бывает часто) и вам хочется найти компаньона по безделью (а бездельничать в одиночку трудно), вы всегда найдёте такого же бездельника-трепача, как вы сами, который способен убить на болтовню с вами целый день. На Западе такое исключено. Хочешь с кем-то поговорить, назначай точное время. Полчаса или час прошло, и прощай. Здешние бездельники почему-то все ужасно занятые люди. За все время жизни здесь мне не удалось ни разу побродить-поболтать с местными бездельниками. Только с нашими отечественными. А они под влиянием Запада тоже начали изображать занятость. Скучно, господа! Что это за жизнь? Ради чего все происходит?

Устроились мы с Вдохновителем в «Национале». Немного выпили. Слегка закусили. Заказали ещё. Опять-таки наше советское явление — кутить до последнего и сверх того, в долг. Здесь же — выпили по стаканчику, сожрали по бифштексу, и гуд бай. А там, у нас, — до закрытия, до выворачивания карманов. Это я только сейчас начал понимать достоинства советской жизни. А тогда я это ни в грош не ценил. Как говорится, что имеем — не жалеем, потеряем — плачем.

— Скучно, — сказал я. — Люди по Парижу бродят, устрицы жрут, с негритянками спят, «Плейбой» листают. А мы?! Тоска зелёная. И впереди ничего не светит. Ты помог бы мне, что ли, за границу на пару недель съездить. Кстати, почему меня перестали пускать? Я же языки знаю. Отчёты километрами могу строчить. Не сбегу.

— Кто-то «телегу» на тебя накатал. Но у меня есть идея насчёт тебя. И то, что тебя перестали пускать, в твою пользу. За диссидента сойдёшь.

— Не хочу в диссиденты.

— Не дури. Если надо, и диссидентом станешь. Ходит слух, что ты — полуеврей.

— Чушь!

— Знаю. Слух есть, и это хорошо. А что, если ты захочешь на родину предков?

— Ни под каким видом!

— Израиль — только для проформы. Осядешь в Европе. Мир посмотришь. Устриц пожрёшь. С негритянками переспишь. Свобода. Романтика. Красота. Что тебе ещё нужно?!

— Кто мне пришлёт приглашение? И кто поверит, что я — еврей?!

— Приглашение получишь в два дня.

— Моя бывшая жена не даст разрешения. Все алименты потребует вперёд.

— Это мы уладим.

— Но меня же там сразу арестуют!

— Не надейся.

— А цель?

— Вот тебе телефончик. Позвони завтра утречком.

На другое утро я позвонил по телефону, который мне дал Вдохновитель. Через час я сидел в кагэбэвс-кой квартире, предназначенной для встреч офицеров КГБ с интересующими их людьми и с осведомителями, и беседовал с... Назову этого человека, допустим, Генералом. «Мы вас изучаем давно, — сказал Генерал. — Ваша кандидатура одобрена самим... Что от вас потребуется сейчас? Познакомьтесь с... (он назвал имена диссидентов, делающих какой-то нелегальный журнал). Дадите им в журнал критическую статью. Подпишете какое-нибудь обличительное письмо или воззвание. Из партии вас исключат, с работы уволят. Будет обыск, допрос, в общем, все, что положено для создания репутации диссидента. Указать точное место жительства на Западе мы вам не можем — это зависит от стечения обстоятельств. Ваша задача — зацепиться где-то, осесть достаточно прочно и найти источники существования. Живите. Наблюдайте. Знакомьтесь с людьми. Одним словом, действуйте сообразно обстоятельствам... Вы должны раз и навсегда понять следующее. Миру предстоят невиданные ранее битвы за жизнь. Мы обязаны быть готовыми к ним в любую минуту и прежде других. Потому мы должны уже сейчас проникнуть во все поры Запада. Мы должны знать о нем все. Должны использовать любые возможности, чтобы ослабить и деморализовать его, разрыхлить, разъединить, посеять хаос и растерянность, запугать. Должны взять у него все, необходимое нам для существования и подготовки к будущим сражениям с ним. Вы — солдат нашей Великой Армии, наступающей на Запад, авангард нашей атакующей армии...» Потом Генерал велел помощнику устроить мне встречу с бывшим советским шпионом, работавшим много лет в Западной Германии.

— Почему вы работали в Западной Германии? Вы же русский. Неужели восточногерманских шпионов не хватает?

— Хватает. Но они используются нами в основном для отвлечения внимания и политических акций. Самые важные дела мы делаем сами.

— Странно. Мне казалось, что...

— То, как у нас представляют деятельность наших шпионов на Западе, не имеет ничего общего с реальностью.

— Так уж и ничего. Хотя бы что-то похожее должно быть...

— Конечно, в каких-то пустяках сходство есть. Но по существу, повторяю и настаиваю, ничего похожего. Я ведь больше десяти лет проработал в Западной Германии.

— А где вы там были?

— Жил в М. Город сравнительно небольшой. А знаете, сколько там было наших штатных разведчиков? Больше десяти было только в моей группе. А кто знает, может быть, там были ещё и другие. И по крайней мере двадцать человек оказывали нам отдельные услуги.

— Кошмар! На такой городишко — и такая огромная шпионская сеть! Это же очень дорого!

— Кто это вам сказал, что дорого?! Нашему государству это ни копейки не стоило. Мы же все работали в немецких учреждениях и фирмах и получали за это немалые денежки. Так что нас содержала сама Германия. Более того, многие из нас даже сдавали часть заработанных денег государству. Нашему, конечно. Один из наших агентов, например, работал профессором в университете. Имел пять тысяч марок в месяц. После выплаты налогов, страховки и платы за квартиру у него оставалось чистыми две с половиной тысячи. Так вот тысячу он сдавал. А другой наш агент прошёл даже в правление крупной фирмы и сдавал ежемесячно три тысячи марок.

• Предыдущая
• 16/53
• Следующая