Сын шевалье - Зевако Мишель - Страница 45
- Предыдущая
- 45/160
- Следующая
— Мне помог случай, монсеньор, — объяснил Парфе Гулар. — Я только что проводил домой Равальяка, доставившего мне много хлопот. Тот внезапно впал в самое мрачное отчаяние и начал говорить, что бросится в реку с Нового моста.
— Что привело его в такое состояние? — спросил Аквавива с интересом.
— Это необыкновенно чувствительная натура. Он воспылал дружескими чувствами к Жеану Храброму и казнился тем, что едва не убил своего друга, приняв его за короля.
— Истоки этой дружбы?
— Не удалось выяснить, монсеньор. Как-то он обмолвился, что многим обязан молодому человеку… Когда он отрешится от своих галлюцинаций, то говорит лишь то, что считает нужным.
Нацарапав что-то на своих табличках, Аквавива выставил стиль в сторону брата Гулара и задал следующий вопрос:
— Вы уверены, что он отказался от злосчастной мысли покончить с собой?
— Полагаю, я сумел его разубедить.
— Но вы все-таки не уверены? — настаивал Аквавива.
И он начертал на табличках еще несколько строк в дополнение к предыдущим,
— Я устрою так, чтобы он получил суровую отповедь от своего духовника. Вернемся к господам Пардальянам, отцу и сыну.
— Так вот, монсеньор, — продолжил свой рассказ брат Гулар, — расставшись с нашим приятелем, я повстречал вооруженных людей, сопровождавших какую-то молодую женщину, и сразу узнал в них Жеана, а также троих головорезов, преданных ему душой и телом.
— А молодую женщину?
— Невозможно было разглядеть ее лицо… Я прошел мимо, словно бы не заметив этот маленький отряд… а затем украдкой вернулся назад. Жеан с молодой женщиной вошли в дом господина д'Андильи. Я затаился и стал наблюдать. Увидел, как сначала вышел господин де Пардальян… Жеан появился позже. Молодая женщина, несомненно, осталась в герцогском дворце.
— Поскольку они вышли порознь, можно предположить, что отец не узнал своего сына.
Парфе Гулар озабоченно покачал головой.
— Случилось одно происшествие, которое меня… заинтриговало. А именно: Жеан, выйдя на крыльцо, зарыдал. А этот юноша, монсеньор, выкован из железа… Сказывается порода: по крайней мере, в этом отношении он достойный сын Пардальяна и Фаусты. Чтобы вышибить слезу у такого человека, нужна либо сверхчеловеческая мука, либо… нестерпимая радость.
— Разве не вы сказали мне, что он влюблен в девушку с улицы Арбр-Сек?
— Вы правы, монсеньор.
— Так вот, надо бы выяснить… Подождите! Каковы чувства девушки к молодому человеку?
— О, она его обожает… возможно, сама того не сознавая.
— В таком случае, надо выяснить, находится ли эта юная особа по-прежнему на улице Арбр-Сек. Если ее там нет, то именно она встретилась вам вместе с молодым человеком.
— Я сегодня же загляну к хозяйке дома Колин Коль и от нее все узнаю.
Аквавива вновь погрузился в раздумья, а затем сказал:
— Если это она, то слезы сына Фаусты получают самое простое объяснение: молодые люди признались друг другу в любви. Некоторые натуры, будучи нечувствительны к боли, с трудом выносят сильную радость. Вероятно, таков и этот юноша.
Поразмыслив еще какое-то мгновение, он добавил:
— Сверх того, я напрасно не уделил должного внимания этой девочке. Она встречается с людьми, за которыми мы обязаны, во имя интересов нашего ордена, следить самым пристальным образом. Следовательно, и о ней мы должны знать все. Вам надлежит произвести тщательные разыскания. Нужно выяснить, кто она, как ее зовут — Бертиль не может быть ее полным именем, — откуда приехала, на что живет и к какой семье принадлежит. Ни единой мелочью не пренебрегайте, все может оказаться важным.
— Надеюсь, что через ту же Колин Коль я раздобуду все необходимые сведения.
— Хорошо. Известите меня, как только получите их. Действуйте быстро. Возможно, мы слишком поздно решили заняться этой девочкой.
Гулар поклонился в знак повиновения.
Аквавива, поднявшись с кресла, вновь стал расхаживать по комнате, склонив голову с озабоченным видом. Остановившись перед Гуларом, он мягко сказал:
— Мы приближаемся к цели, сын мой… после двадцати лет упорных трудов! Еще одно усилие, и миллионы Фаусты, предмет стольких вожделений, достанутся нам. Еще одно усилие, и вы навсегда расстанетесь с ролью, которая тяготит вас, я знаю.
Гулар сделал протестующий жест, но старик мягко возразил:
— Не оправдывайтесь, это более чем естественно. Наш орден вам многим обязан, сын мой. Эта огромная сумма в десять миллионов, что позволит нам за несколько месяцев свершить дела, которые потребовали бы долгих лет и неустанных, терпеливых трудов, перейдет к нам во многом благодаря вам. Именно вы два месяца назад раскрыли, что Жеан сын Фаусты, тогда как я начинал бояться, что того уже нет в живых.
— Раскрыл по чистой случайности, монсеньор, большой моей заслуги здесь нет.
— Разве случайно пришла вам в голову великолепная мысль, о которой я не подумал… и вы превратились в снисходительного исповедника всех негодяев Франции. Но именно благодаря этому вы узнали истину, дав отпущение грехов Саэтте. Да и сегодня… Я в течение полутора месяцев тщетно разыскивал Пардальяна, а вам удалось встретить его. Вы не хуже меня знаете, что случай выпадает лишь на долю тех, кто умеет им пользоваться.
Возобновив свою неторопливую прогулку по комнате, он стал размышлять вслух:
— Начиная с сегодняшнего дня необходимо установить постоянную слежку за Пардальяном и его сыном. От меня не должно ускользнуть ни единое движение этих двоих… К несчастью, большего с ними сделать нельзя… с отцом, во всяком случае, дело обстоит именно так. Нравственному воздействию он не поддается… и на исповедь, конечно же, надежды нет.
— В этом отношении сын похож на отца, — уверенно сказал брат Парфе Гулар.
— Очень жаль! К счастью, порой поступки помогают проникнуть в мысли человека. Но все это означает, что мы вступаем в открытое сражение с Пардальяном. Опасно, весьма опасно… Мы уже столького добились, и нам остается сделать самую малость… однако эта малость превращается в почти непреодолимое препятствие, поскольку речь идет о столкновении с Пардальяном.
Он на мгновение задумался, уставясь в пол, затем поднял голову, и глаза его вспыхнули устрашающим огнем. Холодным непреклонным тоном он произнес:
— Мы должны с этим покончить. Так нужно… к вящей славе Господней!
На лице его вновь появилось выражение кроткой безмятежности, ибо решение было принято и приговор произнесен. Опустившись в кресло, он пояснил свою мысль:
— Невозможно, чтобы Пардальяну не было известно о существовании сокровища Фаусты. Скажу больше: кроме Фаусты и умершей Мирти, только один Пардальян знает точное место, где сокрыт этот изумительный клад. Аббатисе Монмартрской обители, как и всем остальным, неведомо, в каком именно месте аббатства нужно искать. Отец Котон, ее духовник, уверяет, что она уже начала сомневаться, существует ли пресловутое сокровище на самом деле.
— Однако, монсеньор, — заметил брат Гулар, — госпожа аббатиса, принимая бразды правления от Клодины де Бовилье, подписала бумагу, в которой признает, что сокровище является собственностью принцессы Фаусты и обязуется передать его в руки той особы, что укажет тайник, одновременно показав аббатисе железный перстень Фаусты.
В обмен на это поручительство ей обещана сумма в двести тысяч ливров… Но она ждет целых двадцать лет и почти перестала верить. Пардальян же знает место… знает с тех пор, как вернулся из Испании, иными словами, уже около двадцати лет… И этому человеку, прозябающему в бедности, не пришла в голову мысль зачерпнуть хоть немного из груды золота и драгоценных камней… а ведь сокровище в какой-то степени принадлежит и ему, раз это собственность его сына. Долгое время я питал надежду, что он не устоит перед искушением… и тем самым раскроет мне тайник. Ибо по моему приказу за аббатством неустанно следят все эти двадцать лет. Меня постигло разочарование. Этот человек воплощает собой верность и честность.
Аквавива задумчиво умолк, быть может, пораженный силой духа, устоявшего перед обольщением золота.
- Предыдущая
- 45/160
- Следующая
