Смертельные враги - Зевако Мишель - Страница 22
- Предыдущая
- 22/140
- Следующая
– Но, сударыня, речь идет не о короле Филиппе и не о его подданных!.. Речь идет о короле Генрихе и о его тайных агентах – а это французы, и, поверьте мне, они обращают столько же внимания на покровительство великого инквизитора, сколько Бюсси-Леклерк – на удар шпаги.
В этот момент всадник на равнине, с которого Фауста не спускала глаз почти во все время своей беседы с Леклерком, достиг горы и, продолжая свой путь по дороге, извивавшейся по склону, исчез за поворотом.
– Я полагаю, вы правы, сударь, – ответила наконец Фауста. – И посему я принимаю предложенную вами охрану и заранее одобряю условия, возможно, оговоренные вами от моего имени. Кто эти дворяне?
– Трое самых храбрых и самых бесстрашных из Сорока Пяти – те, кого называли личной гвардией короля.
И представил их одного за другим:
– Господин де Сен-Малин, господин де Шалабр, господин де Монсери.
Говорили ли что-нибудь эти имена Фаусте?.. Знала ли она о роли, которую общая молва приписывала им в трагической смерти де Гиза?.. Весьма вероятно. Но ей было известно и то, что герцог убит на честной дуэли и что смертельный удар ему был нанесен тем самым человеком, которого она обожала и ненавидела одновременно. Все остальное, по-видимому, не имело для нее значения.
И потому она с улыбкой ответила троим дворянам, склонившимся в глубоком, почтительном поклоне:
– Я постараюсь, господа, чтобы служба у принцессы Фаусты не заставила вас слишком сожалеть о службе у покойного короля Генриха III.
И обратившись к Бюсси-Леклерку, спросила:
– А вы, сударь? Вы тоже поступаете на службу к Фаусте?
Если в этом вопросе и звучала ирония, то Бюсси-Леклерк ее не уловил, настолько естественно он был произнесен.
– С вашего дозволения, сударыня, я хотел бы на некоторое время сохранить свою независимость. Тем не менее я буду иметь честь сопровождать вас ко двору короля Филиппа, где у меня самого есть дела, и до тех пор шпага Бюсси-Леклерка принадлежит вам.
В этот момент всадник появился на склоне горы. Теперь он пустил лошадь шагом и ехал не торопясь.
– Примите мою благодарность, сударь... Но, Боже мой, послушать вас, так и впрямь можно подумать, что король Генрих напустил на меня целую банду убийц.
– Сударыня, – отвечал Бюсси очень серьезно, – если бы дело обстояло именно так, я не предстал бы перед вами таким обеспокоенным, а сказал бы: «Этого дворянина (тут он указал на Монтальте) и его слуг будет вполне достаточно, чтобы защитить вас.»
– О! О! – произнесла Фауста, впрочем, очень спокойно. – Неужели король Наваррский посылает против нас целую армию?.. А ведь этот бедный монарх никак не может сыскать достаточно войска, чтобы завоевать то самое французское королевство, о котором он так мечтает.
– Будем надеяться, что и не сыщет, сударыня! Нет, на вас идет не армия!.. Это человек, один-единственный человек!.. Но тот, кто идет на вас, своим дьявольским гением превосходит целую армию. Это не человек – это молния, которая поразит вас... Это Пардальян!
– А вот и он, – холодно сказал Фауста.
– Кто?! – взревел ошарашенный Бюсси-Леклерк.
– Тот, о ком вы мне только что сообщили.
– Пардальян! – прорычал Бюсси-Леклерк.
– Пардальян! Наконец-то!.. – прогремел Монтальте.
– Шевалье де Пардальян! – повторила троица.
Их было пятеро дворян, все пятеро были храбрецами, и храбрость свою они доказали на множестве дуэлей и во множестве битв. Их окружал вооруженный отряд. Они прибыли из далекой Франции и из далекой Италии, желая встретиться с Пардальяном...
Пардальян показался, они посмотрели друг на друга и увидели, что их лица заливает смертельная бледность... Каждый смог прочесть в глазах другого то же чувство, которое пробирало его самого до мозга костей. Они посмотрели друг на друга и увидели, что им страшно!
А Пардальян тем временем – один, сидя в седле очень прямо, с насмешливой улыбкой на устах – спокойно приближался к ним.
Когда он был уже в двух шагах от Фаусты, все пятеро одинаковым движением схватились за шпаги и приготовились к нападению.
– Назад!.. Все!.. – закричала Фауста, взмахнув рукой.
Голос ее был столь резким, что они застыли как вкопанные и недоуменно переглянулись.
И повинуясь еще одному жесту – еще более повелительному, еще более властному, – они недовольно отступили, так, что до них не долетали голоса Пардальяна и Фаусты, оставшихся лицом к лицу.
Пардальян поклонился со свойственным ему горделивым изяществом; в его глазах светилось лукавство:
– Сударыня, я с радостью вижу, что вы выбрались живой и невредимой из Палаццо-Риденте, превратившегося в огромный пылающий костер.
Фауста спокойно ответила:
– Я вижу, что и вы сумели избежать гибели.
– Кстати, сударыня, известно ли вам, чья злодейская... или просто неловкая рука запалила тот исполинский пожар, в котором, как я долго полагал, вы расстались с вашей драгоценной жизнью?
– А разве вам самому это неизвестно, шевалье? – произнесла Фауста самым естественным тоном.
– Мне, сударыня? – ответил Пардальян с простодушным видом. – Ох, Господи, да откуда же, по-вашему, мне знать?
– В таком случае, откуда же я могу знать то, что неизвестно даже вам?
– Дело в том, что из моей памяти до сих пор не изгладилась некая сеть... Помните ли вы, сударыня, ту премилую вершу на дне Сены, которую вы приказали установить специально для меня и в которой мне пришлось провести целую ночь?
Ресницы Фаусты чуть дрогнули, что, по всей видимости, не ускользнуло от Пардальяна, ибо он сказал:
– Да! По вашему лицу я вижу, что вы тоже ее помните... Железо, огонь, вода, направленные вами против меня, предали вас... И теперь я хотел бы знать, – продолжал он со смехом, – какую стихию вы сможете вызвать сегодня, чтобы и ее натравить на вашего покорного слугу.
На секунду на его лице промелькнуло выражение величайшей грусти, и он в задумчивости умолк, в то время как принцесса смотрела на него с тайным восхищением. Затем он вновь заговорил, возвращаясь к своему беззаботному и иронически-веселому тону:
– Должен вам сказать, что я имею привычку выходить целым и невредимым из самых разных передряг... Но вы?.. Поверите ли вы мне, если я скажу, что меня убедили, будто вы нашли ужасную смерть в этом пожаре?.. Поверите ли, если я скажу, что при этом известии я испытал смертельную тоску?
- Предыдущая
- 22/140
- Следующая
