Принцесса из рода Борджиа - Зевако Мишель - Страница 30
- Предыдущая
- 30/134
- Следующая
— овальный орлиный камень, на котором был вырезан крылатый дракон и дата: 1559.
1559 — это год, когда Генрих II был убит на турнире ударом копья Монтгомери;
— восьмигранный агат с многочисленными отверстиями;
— прекрасный трехцветный овальный оникс, на котором были выгравированы имена: Гавриил, Рафаил, Михаил, Уриел;
— овальная бирюза на золотой цепочке;
— кусочек черного и кусочек белого мрамора;
— коричневый овальный агат. На одной стороне этого камня были вырезаны крест, жезл и звезда; на другой — созвездие Змеи между Солнцем и знаком Скорпиона, все это в окружении шести планет; на ребре — фигура Иеговы и каббалистические знаки;
— квадратный кусочек кости человеческого черепа;
— овальный кусочек железа;
— маленький слиток золота; на нем были изображены Луна и Солнце;
— и, наконец, оникс, который Руджьери добавил к девяти другим талисманам.
— Вот теперь вы во всеоружии, моя королева, — сказал астролог, закончив работу. Екатерина вновь надела свой волшебный браслет на запястье. — Вот орлиный камень, который поддержит ваш высокий полет; вот агат, который избавит от слабости; вот Уриел, Михаил, Рафаил и Гавриил, призванные защитить вас четырьмя невидимыми мечами; вот бирюза на золотой цепочке, которая дает вам богатство; вот мрамор, обеспечивающий роскошь жилища; вот знаки зодиака на агате, призванные помочь осуществлению ваших замыслов; вот железо, которое защитит вас от болезней крови; вот золото, которое даст вам могущество, равное могуществу таинственных сил; вот, наконец, оникс, который должен вдохновлять вас в опасных переговорах…
— А этот кусочек человеческой кости? — спросила Екатерина.
— Позднее я скажу вам, где я его добыл, — ответил Руджьери глухим голосом. — Итак, вам будут помогать все небесные силы.
— И черные силы тоже! — сказал Екатерина. — Ты забыл о талисмане, который дал мне в прошлом году… Я думаю, он лучший.
И она сняла свой медальон.
— Да, — сказал задумчиво астролог, — возможно, это и впрямь лучший из ваших талисманов, ибо силы ада, быть может, более могущественны, чем силы неба. Я изготовил его в соответствии с вашим гороскопом, добавив в него человеческой крови и крови козла; я выгравировал на нем изображение вашего обнаженного тела, чтоб облегчить вам общение с демонами, которых я призвал.
Екатерина так же самозабвенно, как она молилась святым, прошептала:
— Элюбеб, Асмодей, Гасиел, Ганиел, будьте благосклонны ко мне и помогите одолеть того, кто будет сейчас здесь!
Она вновь, надела медальон и, преклонив колена, обратилась теперь уже к Христу. Руджьери вышел…
— Господин Перетти прибыл? — спросил он у лакея.
— Он ожидает уже десять минут в зале нимф.
Астролог стремительно направился к этому залу, названному так из-за коллекции итальянских картин с изображениями нимф, собранной Екатериной Медичи, страстной поклонницей искусства.
Человек, одетый как скромный горожанин, сидел в кресле, с величайшим отвращением рассматривая картины. Это был седой старик на вид немногим старше семидесяти лет. Но держался он прямо и надменно; гордая посадка головы, высокий лоб, проницательный взгляд выдавали в нем недюжинную натуру.
Это был господин Перетти.
Как только Руджьери вошел, старик вдруг преобразился. Он сгорбился, его взгляд потух. Опираясь на трость, он с кряхтением поднялся с кресла и, почтительно поддерживаемый Руджьери, направился к выходу из зала.
Астролог молча проводил посетителя в комнату, которая соседствовала с часовней королевы. С того места, где расположился господин Перетти, он сквозь потайное отверстие в стене мог слышать все, что говорилось в часовне, оставаясь при этом незамеченным.
Екатерина Медичи едва успела закончить свою странную молитву, в которой архангелы Гавриил и Михаил упоминались наряду с демонами Асмодеем и Элюбебом, когда с улицы донеслись приветственные возгласы.
Она поднялась и, прислушиваясь к радостным крикам, оскорбленно произнесла:
— Генрих де Гиз явился! Это его приветствуют! Он сын Давида… А мой сын — Ирод, мерзкий тиран Ирод. Но не все еще кончено… Я справилась с гугенотами, с Колиньи, с Беарнцем… Я справлюсь и с Лотарингцем!..
Шум на улице усилился, потом внезапно стих: Генрих де Гиз вошел во дворец королевы. Через несколько мгновений Екатерина услышала звуки шагов многочисленной свиты, звякание шпор по паркету; дверь часовни отворилась. Но прежде чем появившийся лакей успел что-то сказать, королева произнесла громким голосом:
— Скажите господину герцогу, что мы соблаговолим дать ему аудиенцию, как самому верному подданному Его Величества короля…
— Благодарю Ваше Величество, — сказал герцог, входя, — что вы удостоили меня титула «верноподданного». Для преданного дворянина нет титула прекраснее.
Дверь закрылась. Свита де Гиза осталась в соседней комнате.
Королева села в свое кресло. Гиз остался стоять. Однако весь его вид говорил о том, что пришел он не как подданный, а как повелитель.
Гиз ожидал увидеть Екатерину униженной, смиренной, готовой молить его пощадить ее сына. Но она держалась с величественным достоинством.
— Кузен, — сказала королева спокойно, — каковы ваши намерения? Мы одни. Никто не может нас услышать. Я готова вас выслушать и понять. Я — королева без трона; супруга, которую супруг ожидает на небесах; мать, чьи дети умерли один за другим, а последний, оставшийся в живых, лишился всего, что имел; я старуха, находящая успокоение лишь в молитве; я, быть может, единственная, с кем вы можете говорить откровенно… Вы победили Валуа, герцог, и я спрашиваю вас: чего вы хотите добиться своей победой?
Генриху де Гизу было известно коварство Екатерины, Он всегда относился к ней настороженно. Однако на этот раз ее благородная простота, совершенная ясность ее слов, ее душевное спокойствие ввели его в заблуждение.
«Я сильнее, — подумал он. — Старая королева устала от войн и интриг и отказывается от борьбы. Если я дрогну, я потеряю то, что сумел завоевать. Если я буду говорить как победитель, я получу все!»
— Сударыня, — сказал он наконец, — не я, как вам известно, воздвиг баррикады. Это сделали парижане, которых я тщетно пытался остановить. Что подняло народ, вы, сударыня, тоже знаете: это безумие вашего несчастного сына, предоставившего господину д'Эпернону право взимать чрезмерные налоги… Горожане устали платить, сударыня.
Королева кивнула.
— Что ожесточило Париж, — продолжал Гиз, распаляясь, — так это — простите, сударыня, что я до такой степени подчиняюсь вашему приказу быть откровенным! — это лицемерие короля, который становился то на сторону Лиги, то на сторону гугенотов, и его непостижимая распущенность. Все подданные, сударыня, требовали настоящего короля!
— И настоящий король… это вы?
— Я, сударыня! Я, или кто-то другой! — воскликнул Гиз, оставив свою сдержанность. — Ересь душит нас. Нужно повторить ночь Святого Варфоломея! У народа больше нет денег; права горожан забыты, дворянство унижено; надо спасать Францию!
— И спаситель ее… вы?
— Я, сударыня!.. Я… или кто-то другой! Какая разница, лишь бы величие Франции не померкло.
Королева вновь кивнула в знак согласия, чем невероятно удивила Гиза.
— Я много думала о том, что вы сейчас сказали, — произнесла она. — Тысячу раз я предупреждала моего сына. Тысячу раз я умоляла его сместить этого д'Эпернона. Увы! Он меня не послушался… Не будем больше говорить об этом — я слишком стара и утомлена, у меня нет сил сражаться. Но, уверяю вас, что я умру с отчаянием в душе, если мне когда-либо доведется увидеть на троне еретика, этого проклятого Беарнца, который сейчас собирает в Ла-Рошели армию…
От этих слов Екатерины Гиз побледнел. Генрих Беарнский, король Наваррский был единственным, кто мог противостоять ему.
Королева, вначале дав понять Гизу, что считает французский трон свободным, нанесла ему затем страшный удар, внезапно напомнив об этом грозном сопернике.
- Предыдущая
- 30/134
- Следующая
