Принцесса из рода Борджиа - Зевако Мишель - Страница 3
- Предыдущая
- 3/134
- Следующая
Генрих III, бледный от ярости, хотел что-то возразить ему, но тут его спутники тоже увидели кавалеристов и взяли лошадь Генриха за поводья, увлекая его за собой. Вскоре беглецы исчезли, как облако пыли, уносимое ветром.
Карл Ангулемский в задумчивости смотрел на Париж. Что происходило в его душе? Почему этот юноша не следил ненавидящим взглядом за королем, которому он только что бросил в лицо такие обвинения? Почему его взгляд, обращенный к большому городу, был полон не гнева, а нежности? Одно имя трепетало на его губах. Это имя было — Виолетта.
Постепенно последние следы ярости исчезли с лица Карла и сменились слабой улыбкой. Так тихие сумерки сменяют яркое солнце дня. Он восхищенно прошептал:
— Париж! Да, я пришел сюда мстить, но здесь я также надеюсь и обрести свою любовь. Безумец! Признайся наконец самому себе, что если бы Виолетта была до сих пор в Орлеане, ты бы не примчался сюда. Париж! Я непременно отыщу тебя, малышка, пленившая мое сердце. Виолетта! Нежная фиалка любви.
В это мгновение шевалье де Пардальян приблизился к юноше и положил руку ему на плечо. Другой рукой он указал на Париж и, пристально глядя сыну Карла IX в глаза, произнес:
— Сударь! Трон ожидает вас.
Карл Ангулемский вздрогнул, как человек, чьи самые сладкие мечтания неожиданно прервали, и пробормотал:
— Трон?! Как? Вы стремитесь завладеть троном Франции?
— Не для себя, сударь, — сказал шевалье спокойно. — У меня есть другие дела… Я уже целую вечность ищу случая сказать два слова некоему Мореверу… Кроме того, я люблю комфорт, а этот трон так шаток… Кто знает, вдруг он рухнет, если я вздумаю сесть на него?
Возможно, герцог Ангулемский, как и спутники Генриха III, знал грозное прошлое этого человека: самые невероятные планы казались выполнимыми, если зарождались они в его мозгу.
— Но вы, — продолжил шевалье, — вы другое дело. Ведь он ваш по праву.
— Пардальян! Пардальян! Что вы такое говорите? — растерянно пробормотал молодой герцог.
— Я всего лишь сказал, что Генрих Валуа уже не король Франции, что Генрих де Гиз не более, чем король Парижа, что Генрих Наваррский бросает сюда взгляды коршуна, высматривающего добычу… Три вора претендуют на одну корону! И было бы хорошо, если бы эта корона помогла мне — ведь, возложив ее на вашу голову, я заплатил бы вашей матушке долг признательности.
И с этими словами Пардальян устремился к одной из дорог, опоясывающих Париж, пересекающих селения Руль и Монсо и ведущих на Монмартр.
— Виолетта, — прошептал молодой человек, — у меня и впрямь нет трона, чтобы отдать его тебе.
И взволнованный, ослепленный тем, что он смутно предвидел, Карл Ангулемский бросился догонять своего спутника.
В это время большая группа всадников, спешившая из Парижа, поднималась на склоны Шайо. Во главе ее был мужчина лет сорока, прекрасно сложенный и хорошо одетый; на его красивом лице застыло мрачное и высокомерное выражение, лоб пересекал глубокий шрам. Манеры его отличались величием и суровой сдержанностью. Это был Генрих Лотарингский, герцог де Гиз.
— Господа, — сказал он, останавливаясь, — король уже далеко. Нам следует отказаться от намерения вернуть монарха его подданным…
— Одно ваше слово, — глухо сказал ехавший рядом с ним дворянин, — да десяток хороших лошадей — и я доставлю его вам, живым… или мертвым!
— Моревер, ты безумец, — сказал герцог тем же тоном. — Оставим все как есть, пусть бежит. Итак, господа, — прибавил он громко, — мы сделали все, что смогли… А это что еще за видение ада?
В самом деле, на проселочной дороге показалась длинная и тяжелая, полуразвалившаяся, скрипучая, облупившаяся от солнца и дождя карета, а вернее — пыльный фургон, влекомый тощей лошадью.
Рядом с измученным животным шагала цыганка в красной маске. Она держалась со странным достоинством; роскошные волосы цвета расплавленного золота ниспадали на плащ, в который она куталась. Королевская осанка, размеренный шаг, ни одного лишнего жеста — в своей красной маске она казалась вызывающим дрожь привидением.
Цыганка остановилась, но не произнесла ни слова.
— О небеса! — вскричал герцог. — По-моему, эта чертовка издевается над нами!..
Он не договорил, ибо в эту секунду из отвратительной повозки послышалась музыка. Невыразимо чистый голос выводил под аккомпанемент гитары какую-то мелодию. Приглушенные чарующие звуки волновали и восхищали.
Герцог де Гиз, внезапно побледнев, замер и прислушался.
— О! Этот голос! Это ее голос! Это она! Гадалка, кто там поет? Говори! Ты что, глухая или немая?
В это мгновение какой-то человек выскочил из повозки и с чрезмерным почтением склонился перед герцогом.
— Цыган Бельгодер! — прошептал Генрих де Гиз. Лицо его порозовело. Он попытался скрыть волнение, охватившее его.
— Скажи мне, цыган, что это за женщина в маске, более молчаливая, чем ночь, и более таинственная, чем могила?
— Простите ее, милостивый государь! Это Саизума, несчастная безумица, которую я подобрал в день, когда она вышла из тюрьмы… Она все время закрывает лицо, чтобы никто не видел ее позора, но она с радостью погадает вам!
— Не надо! А сам ты кто? Откуда и куда идешь?
— Откуда я иду, сударь? С края света. Куда я иду? В Париж, столицу мира. Кто я такой? Бельгодер — единственный и непревзойденный жонглер-фокусник, шпагоглотатель и мастер на все руки. Желаете увидеть представление? Так я готов!
— Довольно, цыган!.. Скажи мне, не был ли ты в Орлеане три месяца назад?
— Я там был, сударь! — сказал Бельгодер, пряча улыбку, — Я там был со всей моей труппой и отыскал чудо из чудес, певицу Виолетту, которая, как господин Орфей, очаровывает своим пением даже скалы, даже диких зверей! Да что я говорю — даже принцев! Сударь сейчас ее увидит. Виолетта! Виолетта mia! Покажись же! А, вот она!
На передке повозки появилась замиравшая от волнения девочка лет пятнадцати:
— Я тут, хозяин… я тут…
Шепот восхищения пронесся в группе всадников, окружавших де Гиза, сам же герцог, казалось, онемел от восторга.
«Да, это она! — пронеслось у него в голове. — Я испытываю такое же волнение, как тогда, когда увидел ее в первый раз. Святые небеса! Однако что это я так смущаюсь… Если я захочу, эта цыганочка сейчас же будет моей!»
Девочка была не просто чудом, как говорил Бельгодер. Она была сказочно прелестна! Ее золотистые волосы — странно похожие на волосы цыганки Саизумы — рассыпались по полуобнаженным плечам, в ярко-голубых глазах отражалась чистота летней зари, а застенчивая гордость, таящаяся во взгляде, заставляла вспомнить о полевых цветах, прячущихся в траве.
Она склонила голову, увидев незнакомцев, устремивших на нее сверкающие взоры. Затем она встретилась глазами с герцогом де Гизом и пришла в ужас. Она отпрянула, спряталась за кожаными занавесками и прижалась к женщине, лежавшей на тюфяке. Та была бледна, как умирающая, и дышала с трудом.
— Матушка! Матушка! — прошептала Виолетта. — Человек из Орлеана! Он тут! О! Я боюсь! Несчастье кружит надо мной.
Слово «матушка» казалось неуместным, когда столь изящная девушка обращалась с ним к такой заурядной, хотя и исполненной доброты женщине.
— Бедное дитя! — прохрипела больная. — Скоро меня здесь не будет… чтобы защитить тебя… Если бы небеса сжалились над тобой и послали тебе заступника…
— Заступника, матушка? Увы! Увы!
— Надейся, Виолетта. Этот юноша, который ни разу не отважился заговорить с тобой… думается, я прочла в его душе, что он любит тебя…
Виолетта вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Виолетта! Виолетта! — орал цыган. — Ужо дождешься у меня, я до тебя доберусь!
— Оставь дитя в покое и отвечай мне, — приказал герцог де Гиз, склоняясь к Бельгодеру. — Ты идешь в Париж?
— Да, милостивый государь, и завтра, в день большой цветочной ярмарки, я буду на Гревской площади… с Виолеттой.
— Это хорошо. Держи!
Цыган поймал на лету кошелек, полный золота. Генрих де Гиз вновь склонился к нему:
- Предыдущая
- 3/134
- Следующая
