Нострадамус - Зевако Мишель - Страница 41

• Предыдущая
• 41/112
• Следующая

— Маг, — сказала она, — если ты действительно станешь служить моим интересам, я озолочу тебя! Дам тебе столько, сколько пожелаешь!

Нострадамус улыбнулся без всякого презрения.

— Мадам, — тихо ответил он, — когда опустеют ваши сундуки, приходите ко мне — я снова их наполню…

— Вы?!

— Я. Видите этот стол? Он отлит из чистого золота. И это я изготовил золото. Это я расплавил в своих тиглях материалы, из которых получились те бриллианты, что сверкают на моем Кресте.

— О-о-о! — простонала потрясенная королева. — Значит, вам удалось найти то, что искали столько знаменитых ученых с древности до наших дней?

— Что именно, мадам?

— Философский камень! — прошептала Екатерина, жадно всматриваясь в прорицателя.

Нострадамус сделался задумчив. И заговорил, словно сам с собой. А в голосе его звучала неподдельная горечь.

— Да, я нашел его. Вернее, Загадка открыла мне то, что люди узнают только через два или три тысячелетия. Философский камень — это правда, как и другие истины, еще скрытые от человеческих глаз. Когда человек откроет единственную и универсальную истину, он вычеркнет понятие «смерть» из списка слов, употребляемых людьми. Потому что это слово, лишенное смысла, мадам. Это единственное понятие, которое не является отзвуком высших истин. Это единственное понятие, которое не соответствует ничему. Потому что все живет, мадам, и все продолжается в вечности жизни… Вот чему меня научила Загадка…

— Скажите, вы человек? — прошептала королева. — Может быть, вы ангел? Или демон?

— Я человек, — с бесконечной печалью ответил Нострадамус. — Потому что познание не научило меня подавлять боль, терзающую сердце. Если вы признаете, что все на свете тесно связано, если признаете, что материя едина и универсальна, вы сможете понять, что человеческие слова суть не что иное, как отзвуки уже написанных в вечности слов, что изготовление золота — всего лишь дело простых вычислений и что те, кого вы называете мертвецами, могут явиться на голос умеющего говорить с ними…

Екатерина с ужасом огляделась вокруг.

— Мадам, — сказал Нострадамус, поняв, что королева от страха готова лишиться рассудка, — ничего не бойтесь! Я всего-навсего человек, человек, который страдает… Я очень многое могу сделать для других и очень мало для себя самого… Вы обещали мне ясно изложить вашу нынешнюю ситуацию…

Екатерина медленно и истово перекрестилась.

— Хорошо, — с трудом выговорила она, стуча зубами. — Давайте лучше поговорим обо мне, мессир…

— Что ж, — продолжил Нострадамус добродушно, — у вас есть основания пожаловаться на поведение вашего супруга Генриха II, короля Франции. Не так ли?

Королева не обратила внимания на то, с какой неумолимой ненавистью произнес Нострадамус имя ее мужа. Она не заметила и огненных искр, блеснувших в его глазах, когда он произносил это имя.

— Анри любил многих женщин, — сказала она с сумрачной улыбкой. — Меня это никогда не тревожило. Но та, в кого он влюбился на этот раз, меня просто приводит в ужас. Потому что страсть, которую она внушила королю, способна довести его до…

Екатерина внезапно умолкла. Ее бледное лицо волной залила краска. Нострадамус склонился к ее уху и прошептал на одном дыхании:

— …довести до развода с вами, так, мадам?

Королева содрогнулась всем телом и бросила на мага взгляд, исполненный такого бешенства, что ужаснул бы всякого, только не его.

— Вы обещали быть со мной откровенной, мадам. Но у вас еще есть время промолчать о том, о чем говорить не хочется.

— Нет-нет! — глухим голосом ответила Екатерина. — Слишком поздно для отступления. Это правда. Король обезумел, обезумел от любви. Он готов отдать этой женщине трон, всю Францию… А поскольку я могу послужить тут препятствием, меня надо раздавить! Терпение! Терпение! — добавила она с ужаснувшей бы любого слушателя, но опять-таки не Нострадамуса, усмешкой. — Мой час настанет. И тогда… О, тогда горе тем, кто заставил меня страдать так, как я страдаю!

Екатерина встала. В этот момент она была похожа на ангела ненависти, она дрожала, она дрожала от боли. Наверное, очень давно она не пыталась вот так открыть кому-то душу, и собственная искренность поражала королеву. Почему она доверилась этому человеку? Она снова умолкла, провела рукой по влажному лбу, села в свое кресло и прошептала, не в силах сопротивляться этому странному желанию сказать все до конца:

— Эта женщина, мессир, может причинить мне непоправимое зло! Женщина? Какая она женщина! Девчонка! По существу, она еще дитя, но это опасная и извращенная тварь, умеющая отказывать, чтобы добиться всего…

— Могу я узнать имя девушки? — спросил Нострадамус.

— Ее зовут Флориза, — ответила королева. — Флориза де Роншероль…

Нострадамус не пошевелился. Он не вздрогнул, ни одна морщинка не легла на его чело. Но внутри у него все бушевало.

«Флориза! — только что произнесенное королевой имя поразило его, как молния. — Флориза! Дочь Роншероля! Генрих влюблен в дочь Роншероля! О! Мне смутно видятся страдания этого человека, страдания, подобные пережитым мною самим, потому что Флоризу любит или скоро полюбит Руаяль де Боревер, а Руаяль де Боревер — сын Генриха! Король Франции, палач той, кому я поклоняюсь, вот наконец твое наказание! Люби эту Флоризу! Если сможешь, люби ее еще в тысячу раз сильнее, чем я когда-то любил мою Мари!»

Все эти мысли, как безмолвное, но страшное заклятие, вихрем пронеслись в мозгу Нострадамуса, и душа его сразу же успокоилась. Он облокотился на золотой стол так, чтобы оказаться поближе к очень тихо говорившей королеве, и прислушался. Он слушал очень внимательно, но мысль его работала, как никогда, напряженно, но фантазия его была необузданной.

— У меня есть только одно средство для защиты, — почти шептала Екатерина. — И я хотела бы испробовать это средство на Анри: приворотное зелье! Я слышала, что это помогает… Я и сама… — добавила она, побледнев, — я сама пользовалась любовными напитками — и не без успеха… Маг, я безгранично верю вам… Я жду!

Нострадамус встал и, обогнув стол, подошел к королеве. Он навис над ней, как грозовая туча, как предвестник несчастья. И когда она, подняв на него глаза, увидела искаженное страшным волнением лицо, то всем своим существом почувствовала: вот-вот прогремит гром. Она ждала, тяжело дыша. И Нострадамус произнес:

— Королева! Ты ненавидишь этого человека, который унижает тебя, который пытается тебя сломить… Ты ненавидишь короля… И ты просишь меня дать тебе приворотное зелье! Подумай сама… Разве такого наказания заслуживает человек, который унизил тебя, который подверг тебя таким пыткам? Нет, куда более грозного! Но, если ты хочешь испробовать такое средство, попытайся вернуть его себе любовью. Используй, как когда-то прежде, свое очарование, используй магнетизм твоего тела… Потому что ты красива, Екатерина, ты еще хороша, хотя начинаешь блекнуть и увядать, как заброшенный цветок… Да, попробуй, если хочешь, провести новую изощренную атаку на сердце и чувства Генриха, но я тебе в этом не помощник! Я не хочу в это вмешиваться…

Екатерина скрипнула зубами и хотела что-то ответить.

— Молчи! — оборвал ее порыв Нострадамус. — Тебе надо усвоить как следует: Генрих будет любить Флоризу! Его страсть дойдет до высшей точки. Ты окажешься накануне развода, и тебе придется пережить эту ужасную минуту…

Из груди королевы вырвался хриплый стон. Но маг, не обращая на это внимания, безжалостно продолжал:

— И только тогда, только в эту ужасную минуту судьба вторгнется в твою жизнь. Вот тогда появлюсь я, и я спасу тебя… Екатерина, развода не будет, Екатерина, ты останешься королевой! Ты воцаришься на престоле вместе с сыном твоего сердца… Да поразит меня молния, да смешает она меня с прахом, если я не выполню своего обещания!

Раздался душераздирающий крик, вопль, выражавший одновременно все чувства, испытываемые в тот момент королевой: горечь, злобу, чудовищную надежду, в которой она никогда бы не решилась признаться даже себе самой. Нострадамус чуть отступил и погрузился в размышления, сумерки в его душе временами озарялись проблесками света.

• Предыдущая
• 41/112
• Следующая