Нострадамус - Зевако Мишель - Страница 34
- Предыдущая
- 34/112
- Следующая
IV. Еще один неизвестный
— Не открывайте!!! — снова, как пять минут назад, завопили в один голос разбойники, вскакивая со своих мест.
— Да не открою, не открою, — принялся успокаивать их хозяин, — на этот раз голос хоть и грубый, но человеческий… Убирайтесь ко всем чертям, кем бы вы ни были! — прокричал он, обращаясь к незнакомцу за дверью.
Стук стал еще сильнее, дверь сотрясалась под ударами. Казалось, у нового гостя вместо кулака был железный молот. Из-за двери слышался глухой поток проклятий и ругательств, не менее крепких, чем удары, сотрясавшие дверь.
— Dio-sapone, la madona lavandaia! — прогремел Корподьябль. — Если малютка Флориза подъедет в этот самый момент, а сеньор Сент-Андре свистнет в свисток, нам будет трудновато сделать свое дело!
— Ага! На этот раз он прав, рохля пьемонтский! Надо бы нам избавиться от этого бешеного, пока не появилась малышка!
— Откроем сами! — решил Тринкмаль. — Господа, будем действовать тихо, пусть за нас говорят кинжалы. Вперед!
— Ага! Forwertz!
Не успел трактирщик и глазом моргнуть, как все засовы были сняты, замки отперты, железная полоса вырвана с корнем. Дверь снова распахнулась, и, вместе с порывом ветра, загасившим прикрепленный к стене факел, в комнату ворвался еще один незнакомец. Четыре кинжала сверкнули во тьме… В то же самое мгновение раздался грозный рык, за ним последовали четыре вопля… Четыре бандита в беспорядке отступили, да что там отступили, они попросту разлетелись в разные стороны! Корподьябль выплюнул два сломанных зуба. Тринкмаль судорожно хватал воздух открытым ртом, стараясь вновь обрести дыхание, потому что был полузадушен. Страпафар поднимался с пола, потирая бока. Буракан кашлял, расправляя вмятую в позвоночник грудь.
— Вот это удары! — воскликнул Страпафар.
— Только он один способен, — прошепелявил, утирая кровь с губы, Корподьябль, — за раз выбить челюсть!
— Руаяль де Боревер! — проревел Тринкмаль.
— Он самый, мои ягнятки! Страпафар и Буракан, живо помогите моему старичку Брабану спуститься с лошади и притащите его сюда, ко мне! Корподьябль, огня! Тринкмаль, запри дверь!
Разбойники засуетились, выполняя приказы. Молодой человек, не снимая мокрого плаща, прошел прямо к накрытому столу, схватил бурдюк с вином, сделал солидный глоток, потом злобно и презрительно швырнул бурдюк в угол, вытер тыльной стороной кисти рот и обратил налитые кровью глаза и зверскую физиономию к трактирщику.
— Эй ты! — взревел бандит. — Что это еще за дрянь? А ну, вина! Хорошего, черт тебя побери! Ах ты, дьявольское отродье! Тебе бы следовало отрезать уши к чертям собачьим! А вы, жалкие ублюдки, сброд из сброда! Вы у меня сейчас узнаете, как не впускать в дом Руаяля де Боревера! Чтобы он скулил под дверью, словно паршивый пес!
— Капитан! — смиренно произнес Тринкмаль. — Мы же не знали…
— Обязаны знать, когда речь идет обо мне! — проревел молодой негодяй, изо всех сил вонзая в столешницу кинжал.
Тринкмаль поклонился ему до земли. Корподьябль, Страпафар и Буракан почтительно, с немым восхищением наблюдали за происходящим.
— Трактирщик! Комнату! Лучшую постель! И вина! Самого лучшего, какое найдется в твоем чертовом погребе. А вы — чего стоите, болваны? Мой бедняга Брабан вот-вот отдаст концы, держите, держите же его! Чертово семя!
Старый Брабан, которого только что полуввели, полувнесли в комнату, действительно потерял сознание. Четверо бандитов подхватили раненого и двинулись вперед. Дрожащий трактирщик указывал дорогу. Умирающего уложили на кровать в одной из комнат второго этажа, после чего хозяин харчевни побежал в погреб за вином.
— Теперь катитесь вниз, мои ягнятки! — буркнул Руаяль. — Подождете меня там, нам надо поговорить. — И, когда бандиты на цыпочках вышли, обратился к умирающему. — Эй! Брабан! Старина Брабан, ты слышишь меня?
Раненый лежал на спине с полуоткрытым ртом и закатившимися глазами. Руаяль некоторое время молча рассматривал его бледное лицо, седые волосы, смоченные выступившим на висках предсмертным потом, глубокие морщины, каждая из которых была, вполне возможно, прорезана мыслью о злодеянии… Потому что умирающий был настоящим бандитом: он грабил, он убивал…
«Я обязан ему жизнью, — подумал Руаяль де Боревер. — Он был мне отцом все эти годы…»
Внезапно он задрожал, острые белые зубы приоткрылись в хищной и, одновременно, горькой усмешке.
— Отец! — сказал он вслух. — Да был ли у меня вообще хоть какой-нибудь отец?
В эту минуту в оставшуюся приоткрытой дверь заглянул чрезвычайно бледный, похожий на привидение человек. Это был никому не известный путешественник, появившийся в харчевне первым.
Что за любопытство двигало им? Зачем ему нужно было подглядывать и подслушивать?
— Эй! — продолжал между тем Руаяль. — Славный мой старичок, откликнись! Это ты всегда был мне самым настоящим отцом! Слушай меня, ради всего святого! Ответь! Хочешь пить?
Руаяль схватил из рук подбежавшего как раз вовремя и тут же унесшего ноги трактирщика бутылку и засунул горлышко в полуоткрытый рот умирающего. Брабан, как ему показалось, немножко ожил.
— Он приходит в себя! — прошептал молодой человек.
Брабан сделал над собой героическое усилие и улыбнулся.
— Да, мой мальчик, прихожу, но только затем, чтобы скоро уйти обратно…
— Нет, адом тебя заклинаю! Я не хочу! Ты не умрешь!
— Тра-та-та… Сегодня я, завтра ты… Каждый из нас умрет, сынок…
Лицо Брабана исказилось — скорее от ярости, чем от боли. Но в момент, когда раненый произносил последние слова, его взгляд остановился на двери, и он увидел там, в проеме, нечто ужасающее, нечеловеческое, призрак, какой способен породить лишь воспаленный агонией мозг…
— Смерть! — пробормотал Брабан. — Вот и она! Там! Там! Посмотри!
Он с трудом приподнял руку и указал на дверь. Руаяль мгновенно обернулся, схватившись за кинжал. Но не увидел никого. Парень подскочил к двери, выглянул в коридор: темно, пусто, напротив — еще одна дверь, плотно закрытая.
— Никого там нет, — сказал Боревер, возвращаясь к постели умирающего. — Тебе привиделось.
— Привиделось? Ну, что ж… Значит, начинается бред… Никого нет… Но там же было что-то… был кто-то, да, кто-то… с лицом, белее, чем мел…
Голос раненого становился все более хриплым, он задыхался. Неосознанными движениями рук он будто пытался сдвинуть с груди тяжелый груз. И вдруг он расхохотался.
— Черт побери, что это я вижу на твоих глазах? Слезы? Не-ет, ты недостоин того, чтобы называться моим львенком, моим Руаялем де Боревером с сердцем твердым, как скала! Плакать?! С ума ты сошел, как я погляжу! О чем бы тебе плакать? Послушай, мальчик мой, ты должен быть твердым, не позволяй себе никакой слабости, пусть дураки плачут! А ты надейся только на свою руку и свою шпагу. Сражайся за свое место под солнцем кулаками, ногами, зубами, бей, кусайся, грабь, иначе тебя будут бить, кусать и грабить. Сердце? Что за дребедень! Прощай, я ухожу, малыш… Нет, послушай меня еще немножко до того, как я скажу последнее «прости»… Кто ты? Ты часто спрашивал меня об этом. Сейчас скажу. Я… Ох! Опять! Смерть! Вон она! Она смотрит на меня! Вон! Вон там… В дверях…
Руаяль де Боревер живо обернулся. И на этот раз в проеме двери было пусто. Он никого не увидел, выругался и снова склонился над умирающим.
— Послушай, — сказал молодой человек, — это просто обман зрения. Все дело в свете. Смотри! Больше ты не увидишь этой тени без кровинки в лице!
Руаяль резким движением загасил факел и отшвырнул его в сторону. В комнате разом стало темно.
— Как хорошо! — вздохнул Брабан. — Так мне легче подготовиться к вечной ночи…
— Я слушаю! — задыхаясь, напомнил Руаяль.
Агонизирующий старик на убогом ложе… Юноша, склоненный над ним… Грозный мрак вокруг… Вой ветра, рассказывающий о вещах, которых не понять людям… Да, все вместе представляло собой поистине чудовищную картину! А там, за дверью, еще кто-то! Умирающий ясно видел его! И этот «кто-то» — незнакомец, который неизвестно какой таинственной силой, так, словно он умел, но сейчас почему-то не захотел проходить сквозь стены, заставил трактирщика распахнуть перед собой дверь…
- Предыдущая
- 34/112
- Следующая
