Слишком много клоунов - Збых Анджей - Страница 22
- Предыдущая
- 22/30
- Следующая
Спавач съежился, как бы стараясь уменьшиться, оттянул бабочку, словно она его душила.
– У меня все накладные в порядке.
– И все же вы им платили. Скоро выясним почему. В ресторане с вами был еще кое-кто. Вы помните?
– Это мой старый знакомый.
– Который работает ревизором в ГТИ и зовется Тадеушем Роваком. Подумайте, кто мог знать о некоторых, скажем, нарушениях правил торговли, выявление которых причинило бы вам неприятности? Ваш магазин всегда ревизовал Ровак?
– О нет. Ревизоры ГТИ сменяются довольно часто. Только за последние два года это дело стабилизировалось, если можно так выразиться.
– Меня интересует как раз последнее время.
– Несколько лет назад приходил покойный Сель-чик. Могу вас заверить, что он ни разу не обнаружил у меня никаких нарушений. Если бы вы были с ним знакомы, вы бы знали, что этот скрупулезный человек не пропускал ничего. Торговые работники боялись его как огня. Когда он начал работать, некоторые пытались делать ему подарки, но Сельчик пригрозил, что, если это повторится, он передаст дело прокурору. Кажется, раз или два он выполнил свою угрозу.
– А ревизор Ровак не сообщал в милицию о попытках делать ему подарки? Или ему подарков не предлагали?
– Об этом я ничего не знаю. Я говорил уже вам, что Ровак мой старый знакомый. – К Спавачу постепенно возвращались спокойствие и уверенность.
– Думаю, что мы еще встретимся, пан Спавач. Очевидно, с вами захотят поговорить работники отдела борьбы с хозяйственными преступлениями. На всякий случай прошу вас не выезжать из города без нашего на то согласия.
– В чем меня подозревают?
– Мы уже говорили об этом. Сокрытие преступления – тоже преступление: это предусмотрено уголовным кодексом. Естественно, многое зависит от вашей откровенности. Всего хорошего, пан Спавач. – Невольно Оль-шак впал в тон сидящего против него человека: – Мне очень неприятно, что пришлось отнять у пана столько времени…
Рывок поезда на повороте вывел Ольшака из задумчивости. Три снабженца понизили голоса, рассказывая что-то друг другу шепотом и разражаясь смехом. Содержание одного анекдота, рассказанного чуть громче остальных, дошло до Ольшака, и он улыбнулся: ему еще не приходилось его слышать. Официант, передвигающийся по вагону с ловкостью канатоходца, убрал тарелку из-под супа и сразу же принес отбивную. Оль-шак задумался: может ли он позволить себе еще одну чашку кофе? День сегодня выдался исключительно трудный, и поэтому инспектор решил заказать.
Когда он вернулся от Спавача, в управлении его уже поджидал Келка, проверявший в гостиницах по списку пассажиров рейса Париж – Варшава. У сержанта было довольное лицо – значит, вернулся не с пустыми руками.
Только один из пассажиров рейса № 114 посетил их город и останавливался в гостинице «Центральная». Номер зарезервировал Конрад Сельчик за два дня до приезда французского подданного Жана Ромбе.
Француз появился третьего числа около половины десятого. Счет оплатил на следующее утро купонами «Орбиса». В тот же день он покинул гостиницу. Порты; припомнил, что вызывал для иностранца такси и что тот приказал отвезти его на вокзал.
Ольшак выслал срочную радиограмму в бюро регистрации иностранцев при Главном управлении в Варшаве и через два часа получил ответ, что Жан Ромбе остановился в гостинице «Европейская» и занимает № 37 на четвертом этаже…
Именно поэтому Ольшак едет сейчас в поезде. До отхода экспресса у него оставалось не более двадцати минут. Инспектор не успел даже позвонить Гражине, попросил только секретаршу сообщить ей, что вернется завтра утром.
Кофе, принесенный официантом-эквилибристом, неожиданно оказался хорошим. Ольшак пил его очень маленькими глотками, чтобы продлить удовольствие, и чувствовал, что с каждым глотком уходит сонное состояние, вызванное обильным обедом.
Что же общего у Жана Ромбе и Конрада Сельчика? Конечно, этот француз мог оказаться тем человеком в «смешных» ботинках, которые запечатлелись в памяти дворничихи, мывшей пол в лифте! Она видела эти ботинки в половине десятого, а поезд приходит в 21.07. Все сходится. Впрочем, связь между этими людьми не вызывает сомнений, ведь Сельчик заказывал номер. Неужели француз приезжал специально к Сельчику. А если да, то почему он ночевал в отеле?
Правда, в квартире Сельчика была одна довольно-таки узкая тахта, но в таком случае польское гостеприимство обязывало принять гостя в доме, а самому переночевать у кого-нибудь, ну хотя бы у Иоланты.
Кстати, об Иоланте. Почему она не вспоминала о приезде иностранца? Только сказала, что Сельчик посмотрел на часы, сорвался и убежал, прихватив ключ от машины. Сельчик был неразговорчивым и скрытным. Так она его охарактеризовала. Скрытным. Но ведь приезд иностранца – исключительное событие в жизни магистра экономики, а уж невеста должна была об этом знать.
Инспектор вернулся в купе. У него было только два попутчика: ксендз, занятый чтением требника, и пожилая женщина, с увлечением поглощавшая потрепанный детектив. Инспектор узнал обложку серии «Серебряный ключ» и подумал, что было бы интересно когда-нибудь прочитать в книге о деле, которое он обязан распутать, хотя он прекрасно понимал, что в ней все выглядело бы совсем по-другому. Вместо него, Ольшака, наверняка выступал бы элегантный детектив с трубкой, который с самого начала имел бы несколько версий, из коих выбрал бы наиболее правдоподобную и ошеломил бы читателя неожиданной концовкой. У него же нет никаких версий, сплошные сомнения и туманы, факты не увязываются, никакой логической конструкции в них усмотреть невозможно. И вообще, следствие развивается помимо его воли. Кажется, что кто-то руководит его действиями, а он всего лишь марионетка, паяц. Да, да, именно игрушечный клоун в чьих-то руках.
Когда он изучал обстоятельства смерти Сельчика, тряпичный клоун на тахте ничего ему не говорил. Правда, кукла выглядела какой-то лишней в вылизанной квартире магистра, но откуда могло быть известно, что у нее есть определенное назначение? Потом Козловский, необычное происшествие на вокзале и адрес: «Солдатская, девятый этаж». Так получилось, что парень хотел говорить именно с ним, в то время когда инспектор мысленно был на девятом этаже дома по Солдатской улице. А потом оказалось, что в записке вовсе не адрес Сельчика, а, предположим, Баси Кральской. Но вместо прояснения новое осложнение. Козловский дает девушке снотворное и выходит с ее ключами. И происходит это именно в ночь убийства, ибо Ольшак уже не сомневается, что это убийство.
Теперь еще этот Бабуля, пожалевший часы, которые могут разбиться при падении с девятого этажа. Лясо-чак решил, что Бабуля заговаривается. Кто станет выбрасывать часы с девятого этажа? Но Ольшак знает, что их могли выбросить вместе с владельцем. «Я отдал ключи Сташеку», – сказал Козловский, и больше инспектор ничего не успел от него узнать. Так кому же он передал эти ключи? Бабуле? Нет, имя Бабули – Зенон. Значит, кто-то, кого зовут Сташек, отдал их Бабуле. Тот вошел в квартиру и выбросил Конрада Сель-чика из лоджии, предварительно сняв с него часы. Теоретически это возможно. Сельчик был довольно худощавый, весил шестьдесят пять – семьдесят килограммов, и Бабуля мог шутя перебросить его через барьер. Потом ему необходимо было выйти, но двери были заперты изнутри, даже цепочка заложена. Через лоджию и квартиру Кральской? Может, для этого и усыпил ее Козловский?
Это уже кое-как увязывается. Если бы не одна мелочь: прощальная записка самоубийцы. «Прошу никого не винить». И ошибки здесь быть не может – это почерк Сельчика. На большом листе бумаги вполне ясные буквы. Автор детективной повести облегчил бы себе дело, написав, что Сельчика, например, загипнотизировали. Ольшак не может себе этого позволить. У Керча и Стефаняка это не пройдет. Конечно, Сельчика можно было усыпить, тогда выбросить его на улицу не составляло бы труда, а обнаружить незначительную долю снотворного через несколько часов почти невозможно. Впрочем, опять эта записка. Выходит, что Сельчик написал ее, выпил снотворное и ждал, пока его кто-нибудь выбросит из окна? Чепуха!
- Предыдущая
- 22/30
- Следующая
