Вальпургиева ночь - Завозова Анастасия Михайловна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/102
- Следующая
Я наклонилась к деду и прошипела:
— Непортите людям праздник! Они же вас почти похоронили! Ну-ка…
Дедок старательно захрипел и «помавал руцейк — Поминайте, аспиды, жрите, пейте!
— От люблю я старого! — загомонила бабка с колом, первой вылетая к столу. Народ плавно потянулся за ней…
— Дверь закрой! — строго сказал дед. — А потом subere!
— Дедушка, только давайте без латыни! — взмолилась я, закрыв дверь. — Ну, недоучил я, грешен, mea culpa и все такое.
— Студент? — грозно кашлянул дедуля.
Я покаянно кивнула, готовясь вовремя увернуться от дедушкиного лаптя, коим он привечал врунов вроде меня. Но дедулька неожиданно обрадовался:
— Ну и хорошо что студент! Главное, что не из их шарашки! Эти-то паскуды мне шесть раз ряженого подсовывали! За дурака держат, ей-богу! Да из Ваньки монах… К пастве нужно выходить с гордо поднятой головой, а не вползать на четырех костях. Да и рясу монахи в штаны не заправляют… Наконец-то дождался я человека со стороны! Ты откуда сам-то будешь?
Ой-ой! Мне-то откуда знать, какие там города рядом есть. Ладно, придется ляпать наудачу, но только я открыла рот, чтобы пробормотать что-то невразумительное, рассчитывая на дедушкину глухоту вообще и плохое состояние ушных раковин в частности, как дедуля продолжил:
— Из семинарии выгнали?
Я обрадованно закивала.
— Ну и ладно, что выгнали! — вздохнул конюх. — Я тут… наверное, помру сегодня…
— Это без меня, пожалуйста!
— Тебя не спрашивают! Так вот, помру я сегодня, да только грехи спокойно помереть не пускают. Хочу я тебе исповедаться…
— Не уполномочен! — отрезала я. — То есть… я же не монах! Вы что, дедушка? Вам больше некому жизнь испортить?!
— Молчи, отрок неразумный, балбесина тупорылая! Все равно тут никого нет моей веры, а у меня грех тяжкий. — Тут дед вспомнил о своем положении умирающего, захрипел и засопливился. — Грех тяжкий имею, провинился дюже… Ох нагреши-ыл я!
Я перебила заклинившего дедка:
— Дедушка, вы сами-то решите, чего жаждете — помереть тихонько или мемуары мне надиктовать? Я, между прочим, спать хочу!
— Подожди, подожди, — заторопился дед, — Так вот, я тебе сейчас все обскажу…
— Только, чур, без исповедального момента!
— Хорошо, дай душу облегчить… Так вот, грех у меня такой — два года назад выгнал я, грешник великий, собственную дочь на улицу-у, — завыл кающийся. — Своими руками вытолка-ал!
— За что? Она вас била ногами? Грозила pacчленить и приколотить гвоздями к забору?
— Не-э! — испугался дедушка. — За ведьмовство! Ведьма она у меня, как и мамаша ее, бесовка беспутная… Я-то сначала ничего не знал, да потом.. книги у нее углядел, штуки всякие колдовские — палец повешенного, череп мертворожденного дитяти, змеиные чешуйки…
Ого! А ведьмочка-то черной магией баловалась! Нет, мы с такими не дружим…
— Выгнал! — увлеченно сопел дед. — А теперь: жалко… Как подумаю, где там она одна?! Милостыньку, может, просит! Ох и грешник же я-а!
Дедуся весьма некстати впадал в покаянное настроение, в его возрасте грозившее повышением давления, стенокардией и асфиксией, плавно переходящей в инфаркт миокарда. Поэтому я решила немножко снять напряжение и перевела разговор, так сказать, в земное русло:
— Ладно, дед, это, конечно, очень прискорбно… Прочитай сорок раз «Pater noster», дальше сам как знаешь, можешь попоститься, но я-то тут при чем? Я же не могу тебе грехи отпустить!
Дед дернул меня за рукав рясы так, что я чуть не отбила себе лоб о дедову татуировку, пардон, след копыта, и захрипел мне на ухо:
— Помоги мне, Христом-богом заклинаю! То есть не мне, а девке моей! Найди ее да скажи, что книги ее и имущество бесовское я закопал в конюшне, под яслями Бестолкового, пусть заберет…
— Да вы что! — возмутилась я. — Как вы себе это представляете? Ваша дочь могла за эти два года умереть, банально сменить местожительство, попасть в тюрьму и вообще…
— Тут она, тут! — жарко запыхтел дед, обдавая меня перегаром и ароматом из ротовой полости, не знавшей зубной щетки (я надеялась, что глаза у меня все-таки не совсем долезли до бровей). — Видал я ее, давно, правда, у кладбища… Найди, сделай милость умирающему! — Тут дед собрал в сухонький кулачок все свои актерские способности и натурально побелел. — А не найдешь, буду тебе после смерти являться!
Вот уж испугал так испугал! Да мамуля его в два счета голым в Африку пустит! Пусть только попробует явиться… Поэтому я продолжала отнекиваться:
— И не просите! Я тут проездом, может, завтра уже уеду… И вообще, что вы ко мне пристали?! Вам не кажется невежливым вешать свои проблемы на первого встречного?
Дед старательно засучил ногами и задергал бородой, намекая на то, что может совсем нетактично помереть прямо в моем присутствии.
— Де-дедушка! — задергалась я, тряся его за плечи. Старичок-то настырный попался! Что же делать? Ну где я буду искать его пропавшую дочь? Ну почему, почему все норовят повесить свои проблемы на меня? — Дедушка, ну так же нечестно! Вот и уважай старость после этого!
Дед приоткрыл один глаз и деловито осведомился:
— Небудешь искать, значит?
Я уже открыла рот, чтобы сказать свое последнее категоричное «нет», как вдруг из ниоткуда раздался голос Улы:
— Соглашайся!
— Простите… — опешила я.
— Непрощу! — поспешно заявил дед.
Я завертела головой. Самого Улы видно не было. Может, мне послышалось?..
— Соглашайся же! Ну, Михайлина!
Послышалось, как же… Интересно, во что вce это выльется? Чего от меня хотят? У меня нет ни малейшего желания давать какие-либо обещания, исполнение которых может задержать меня здесь. Ведьесли я пообещаю что-либо этому пенсионеру, преуспевшему в репетиции своей кончины, то, хочешь не хочешь, придется исполнять… Как любит повторять тетя Роза, «не давши, слово — крепись, давши — хоть обо…», ой, ну, в общем, хоть тресни, а выполни.
— Соглашайся! — нудил Ула. — Михайлина, ну послушай же меня! Это важно!
Сзади гундел Ула, спереди напирал дедулька. Я не знала, что и поделать. Вряд ли бы Ула стал меня уговаривать, если б в этом не было особого смысла. Может, это и вправду мне поможет…
- Предыдущая
- 31/102
- Следующая
