Час крысы - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 1

• 1/18
• Следующая

Кубинские сигареты исчезли с прилавков советских магазинов в конце 80-х. Оставшись без привычного курева, ярые почитатели «Лехерос», «Партагас», «Монте-Кристо» и прочих весьма специфических табачных изделий с Острова Свободы страдали всерьез и отчаянно. Таковых почитателей было немного, однако они с удовольствием выкладывали за некогда дешевый табачок вполне приличные деньги. И неудивительно, что хитрован Леха, разглядев за спиной чернокожего бармена выставленный на продажу блок «Монте-Кристо», сразу же оживился и, путая иностранные слова с русскими, компенсируя лингвистические пробелы в образовании выразительной жестикуляцией, принялся объяснять, что хочет купить этот блок, который, кстати, стоил сущую мелочь в валюте даже по меркам моряков из Страны Советов.

Подтянувшиеся вслед за Лехой к барной стойке Валера с Павлом понимающе перемигнулись – мол, друг Леха учуял прибыль и здесь, в достаточно пафосном питейном заведении. А старпом Михалыч, четвертый белый человек в сплошь чернокожем баре, тем временем озадаченно оглядывался по сторонам.

Сегодня утром Михалыч обещал выпивку троице ангажированных им друзей-матросов сразу по окончании «дела». Старпом планировал выполнить обещание не сразу, а по возвращении с иностранного берега на борт. Но, как говорится, черт попутал Михалыча – проходя мимо зеркальной витрины с крупной надписью «BAR», старпом королевским жестом направил матросов в питейное заведение. За дверью остался шумный и знойный центр портового города с пестрой толчеей прохожих всех оттенков кожи. Интернационал остался снаружи, в баре сидели исключительно черные господа негры.

Вопреки запретам ислама, религии, господствующей на африканском континенте, господа местные негры пили отнюдь не прохладительные напитки, хотя и со льдом. И одеты завсегдатаи бара были богаче, чем подавляющее большинство их соплеменников на улицах города. Разряженные по европейской моде, пьющие негры, вроде бы цивилизованные, вроде бы без религиозных предрассудков, смотрели на белых гостей как настоящие дикари-людоеды. Михалыча зазнобило от их прицельных, снайперских взглядов. Озноб в сорокаградусную жару – ощущение, прямо скажем, препротивнейшее.

А матросикам хоть бы хны! Молодые дураки не обращали внимания на людоедские взгляды. Один смешно пытался договориться с похожим на бездушного идола барменом, двое других с ухмылочками наблюдали за потугами друга.

«Жаль, что мы не по форме одеты», – подумал многоопытный Михалыч, одернув дрогнувшей рукой футболку на пузе. Правильно подумал. Весьма возможно, будь четверо советских граждан, пусть и не в военной, но в форме, чернокожие расисты повели бы себя несколько иначе, более мягко.

«Сваливать нужно, пока не поздно», – подумал старпом, но, увы, было уже поздно.

– Негр, эй! – повысил голос бесшабашный коммерсант Лешка. – Ты чего, глухой? Гив ми плиз, мать твою в лоб, сигареты «Монте-Кристо», ферштейн? Ван блок, андестед?

Идолоподобный бармен, глядя сквозь голосистого Лешку, не спеша поднял эбонитовую руку и лениво ткнул розовой, вялой ладошкой в раскрасневшееся лицо белого. Этак вальяжно, как скотину какую, отпихнул Лешку от стойки бара.

Думаете, переодетые в гражданское советские моряки с научно-исследовательского судна «Академик Келдыш» сразу же кинулись в драку? Ни черта подобного! Вмиг ставший серьезным, Валера схватил изрядно обалдевшего Лешку за плечо и оттащил подальше от стойки. Павел, который прилично владел английским, высказался на этом международном наречии в том смысле, что, ежели белые рожи кому-то здесь не по нраву, так нет проблем, белые уходят. Высказался и первым шагнул к двери. Однако из-за столиков уже поднялись несколько чернокожих верзил и черный как смоль коротышка негр.

Верзила в двубортном полосатом костюме деловито потопал к дверям, отрезая белым путь к отступлению. Коротышка оскалился неожиданно золотозубой улыбкой и походя, приближаясь к стойке бара, возле которой сгрудилась белая молодежь, врезал кулаком по солидному животу Михалыча. Старпом, охнув, согнулся. Коротышка, примерившись, стукнул ему по затылку, и Михалыч грузно упал на пол.

Недомерок с двумя рядами золотых зубов, примериваясь перед ударом по затылку Михалыча, малость задержался в своем поступательном движении к барной стойке. Его обогнали здоровяк, схожий лицом с Нельсоном Манделой в юности, и негр в яркой рубашке. Похожий на Манделу агрессор замахнулся кулаком, намереваясь по-боксерски свернуть челюсть Валерке. Негр в яркой рубашке протянул руки-грабли к англоговорящему Пашке так, как это делают борцы вольного стиля.

Один умный человек как-то изрек: всегда можно отказаться от любви, но от драки – никогда. Эту нехитрую аксиому наша троица заучила еще в подростковом возрасте, и посему Валерка не стал дожидаться, когда кулак негра свернет ему челюсть, а шлепнул ладошкой по предплечью замахнувшейся руки, согнул колени и очень сильно, скользящим ударом сверху вниз заехал похожему на Манделу расисту белым кулаком по причинному месту, по ширинке добротных брюк.

У Павла столь же лихо контратаковать не вышло. Руки-грабли поймали его шею в замок, нагнули и, если бы не Леха, то негритянское колено пренепременно расквасило бы слегка обгоревший под знойным солнцем Африки нос русского матроса.

Леха налетел всем телом, живым тараном на рукастого верзилу. Сомкнутые в замок черные пальцы разжались, отпустили пойманную шею. Леха и рукастый кубарем полетели на пол, а к Паше шагнул золотозубый недомерок.

Освобожденный от гнета черных пальцев, Павел устоял чудом, случайно, по недогляду природы сохранил относительное равновесие. Весьма и весьма относительное. А из положения дисбаланса умеют красиво атаковать разве что адепты стиля пьяницы. Балансирующий Павел сработал некрасиво, но, к величайшему сожалению, сверхэффективно. Он вцепился в кудрявую шевелюру недомерка мертвой хваткой и дернул его на себя, отшатнувшись при этом в сторону. Увы, рывок получился исключительно сильным. Увы и ах, золотозубый споткнулся, и в результате курчавая голова приложилась виском о кромку барной стойки.

Голова коротышки и кромка стойки, встретившись, породили звук столь громкий и страшный, что тут же повскакивали с насиженных мест все те посетители черного бара, что доселе лишь созерцали происходящее.

Кто знает, быть может, и сам коротышка прежде, чем дал дуба, услыхал, как смачно треснула височная кость его компактного черепа.

И на мгновение в баре воцарилась та тишина, говоря о которой принято упоминать полет мухи. Перестали копошиться на полу Леха и рукастый негр. Заледенел в нелепой позе пострадавший, похожий на Манделу, черный расист. Застыл в боевой стойке умелый рукопашник Валера. Даже неадекватный по причине легкой контузии Михалыч перестал стонать. И, понятно, окоченела вскочившая с мест прочая публика.

Ровно одно мгновение, один удар сердца Павла, ставшего нечаянным убийцей, царила абсолютно мертвая тишина. Ровно то мгновение, которое понадобилось мертвому телу с разбитой головой, чтобы упасть к ногам Паши, ткнуться кровоточащим виском в советские «летние ботинки», здесь, в Африке, выглядевшие как зимние.

Между прочим, эта мощная обувь помянута вовсе не всуе. Тяжелым ботинкам еще предстоит сыграть свою кардинальную роль в судьбе русского парня Паши Лыкова...

Ненароком убитый чернокожий рухнул, запачкав красным советскую обувь, и бар взорвался хором гортанных воплей. Негры вопили, лавиной двинувшись к стойке, опрокидывая стулья, шатая столы, с которых падало стекло, которое тут же топтали.

Легко догадаться, чем бы закончился единый порыв черной публики, кабы не хладнокровие Валеры. Ничуть не растерявшись, он перемахнул через стойку, его каучуковый кулак ткнулся в подбородок идолоподобного бармена, отправляя того в нокаут. Валера схватил с полки бутылку и метнул ее в зеркальную витрину заведения.

• 1/18
• Следующая