Голубица в орлином гнезде - Юнг Шарлотта - Страница 37
- Предыдущая
- 37/61
- Следующая
– А! в самом деле! – сказал король. И, обращаясь к близнецам, спросил: – Решились ли вы отказаться от грабежа и пойти со мной в крестовый поход на неверных?
– С таким предводителем мы пойдем всюду! – вскричал Эббо, как наэлектризованный.
– Как! И даже туда, наверх? – улыбаясь сказал Максимилиан. – Но у тебя совершенно вид охотника за ланями!
– Фридель поднимался на Красное Гнездо! – вскричал Эббо.
– Что это такое – Красное Гнездо? – спросил весело король.
– Это скала, возвышающаяся над нашим замком, – скромно отвечал Фридель.
– Никто, кроме Фриделя, никогда не мог подняться на эту скалу, – начал Эббо, заметив, что король интересуется этим. – Но брат увидал, что орел уносит в когтях козленка одной бедной вдовы, это придало Фриделю крылья; после мы никак не могли отыскать тропинки, по которой он поднимался. Вот одно из принесенных им оттуда перьев, – и Эббо вынул перо из своей шляпы.
– Тебе следовало бы прибавить, – перебил Фридель, – что войдя на вершину горы, я вероятно провел бы там всю ночь, если бы ты не пришел ко мне на помощь.
– Мы хорошо знаем, что это такое, – сказал король. – Нам случалось висеть между небом и землей. Раз для меня выставили даже Святое причастие, чтобы мой последний взгляд был устремлен на него, когда мои люди думали, что я погибну на горе. Адлерштейн говорит, вы – Скала над Браунвассером? Когда-нибудь вы покажете мне все это, и посмотрим, можем ли мы еще раз увидать орлят ваших кузенов. Я конечно увижу вас завтра при дворе моего отца! – прибавил король милостиво.
Эббо поклонился в знак подтверждения.
– Ну! Видишь, Вильдшлосс? – сказал король, когда молодые люди удалились. – Будешь ли еще меня осуждать за смелость? Политика моя на одинаковой высоте с этим шпицем; в четверть часа я сделал верного подданного из барона-грабителя!
– Я надеюсь, что эта политика заручила вам верное сердце, – сказал Вильдшлосс. – Что же касается до любви к грабежу, молодой барон был уже от него отучен благоразумным воспитанием матери.
– Сколько лет этим молодым людям?
– Шестнадцать.
– Вот что жизнь в горах делает из молодежи! – вскричал Максимилиан. – Зачем эти проклятые фламандцы не дали мне воспитать эрцгерцога, как мне хотелось, вместо того, чтобы квасить его в своих болотах!
Во время этой речи, Эббо и Фридель возвращались домой под влиянием той восторженности, какую испытывает наивное юношество, когда в первый раз соприкасается с сильным характером.
Действительно, нельзя не сознаться, что Максимилиан, как по личным качествам, так и по рождению был воистину «король между людьми». В то время, о котором мы говорим, ему было тридцать два года. Высокий рост и внушительный вид свидетельствовали о силе и деятельности. На портретах Максимилиана бросаются в глаза белокурые волосы, орлиный нос и губа, которая все более и более выдающаяся у потомков Максимилиана, составляет характерную черту государей Австрийского дома. Честолюбие Максимилиана, особенно, в этот период его жизни, было достойно последнего из рыцарей и первого из христианских государей. Если счастье не всегда ему благоприятствовало, если слава его не соответствовала его высоким замыслам, причину этого должно приписать главным образом тому, что необыкновенные дарования вскружили самому ему голову. Самый противоречивый блеск этих дарований, до того ослепляет людей, обладающих ими, что мешает спокойствию, необходимому для достижения цели, и заставляет их бросать неоконченным одно намерение и тотчас браться за другое. Поэтому-то Максимилиан играет в истории гораздо меньшую роль, чем его внук Карл V, несмотря на то, что дед превосходил последнего блестящими качествами, но ему не доставало одного только качества, к несчастью самого полезного из всех, – силы характера. Максимилиана строго осуждали те, которые смотрели только на его изменчивую, нетвердую внешнюю политику, в особенности по отношению к Италии, этой вечной приманки, столь роковой для Австрии. Но Германия не может забыть, что сделал для нее Максимилиан, картина того, чем она была до него, и чем сделалась впоследствии, при наследниках его внука, – должна бы заставить историю относиться снисходительнее к царствованию Максимилиана, как германского государя. Со времени кончины Фридриха II, титул императора был только как бы насмешкой над тем, кто его носил. За полным отсутствием какой бы то ни было помощи со стороны правосудия, каждый мог вести войну, с кем ему было угодно, стоило только послать вызов. Право сильного было в их времена единственным кодексом, и, за исключением вольных городов, положение целой Германии было кажется еще печальнее, чем положение Шотландии со времени Роберта Брюса до соединения королевств. В царствование Максимилиана право частной мести было уничтожено, грабительствующие бароны усмирены, Германия сделалась первенствующей державой в Европе, и перестала быть центром раздоров и неустройства. Карл V никак не был бы величайшим государем своего времени, если бы наследовал человеку обыкновенному, а не такому смелому и искусному реформатору, каким был этот Максимилиан, кого народные предания изображают нам, как коронованного Дон-Кихота.
В то время, когда Максимилиан появился в нашем рассказе, он еще не подал никакого повода к укорам тех, что впоследствии обвиняли его в слабости, в непостоянстве и недобросовестности. Тогда по справедливости полагали, что только его отец служит препятствием в осуществлении благородных намерений принца по отношению к водворению мира и порядка в Империи и общего крестового похода на турок, возрастающее могущество которых было тогда самой страшной опасностью, грозившей христианству. Имя Максимилиана часто было на языках горожан, между которыми он пользовался большой популярностью, не только за свою добродушную простоту, но и за то еще, что благодаря своим артистическим наклонностям, принц любил общество горожан более, чем общество грубого и необразованного дворянства.
Эббо так часто слыхал о короле римлян, что был совершенно готов ненавидеть его, как природного врага своей феодальной независимости. Но легко воспламеняемый энтузиазм и рыцарские наклонности молодого барона должны были естественным образом победить его предубеждения и подчинить обаянию, производимому воинственным видом и игривой обходительностью короля. В продолжении целого вечера молодой барон говорил о принце еще с большей восторженностью, чем Фридель. Оба брата не могли заснуть всю ночь в ожидании следующего дня, когда они увидят Максимилиана во всем блеске императорского величия.
Одетые в богатые костюмы, верхом на гнедых конях, Адлерштейнские близнецы справедливо могли привести в восторг свою мать, когда отправились навстречу императорскому поезду; в церемонии должен был фигурировать и мейстер Сорель, украшенный знаками своей муниципальной должности.
Баронесса Адлерштейнская в бархатном платье и чепце, окаймленном жемчугом, заняла место с теткой на балконе, обитом коврами; между ними была маленькая Текла, порученная им отцом. Колокола со всех церквей оглашали город своим звоном, и звуки веселой музыки доносились ветром до слуха сидевших на балконе. Во главе поезда шли сильные, рослые ландскнехты, городская стража, вооруженная аркебузами или алебардами, в шлемах из блестящей стали и в куртках из буйволовой кожи; за ними шли корпорации или разные цехи ремесленников, каждый сопровождался своим символическим знаменем: котел котельщиков, чулок шапочников, шлем оружейников, блюда брадобреев, сапог сапожников, и даже колбаса колбасников.
Первые ряды каждой корпорации состояли из учеников, здоровых молодых ребят; под их синими шапочками виднелись обильные белокурые волосы тевтонской расы; в руках у каждого была палка, а за поясом нож. Во втором ряду шли рабочие или подмастерья, одетые в буйволовые куртки и вооруженные алебардами или арбалетами. После, люди были всех возрастов, начиная от двадцати двух лет до шестидесяти, собравшиеся из всех частей Германии. Следовавшие мастера были далеко не так многочисленны: то были большей частью серьезные люди, в длинных парадных платьях, с золотой цепью на шее; важное выражение лиц внушало почтение, более еще чем костюмы. Университеты имели здесь своих представителей в лице профессоров и студентов, – студенты, развязная походка и смелые физиономии которых сами собой выказывали недостаток дисциплины, – представляли сильный контраст с длинными мантиями и торжественной походкой профессоров и почетных лиц учащейся корпорации.
- Предыдущая
- 37/61
- Следующая
