Петербургские нравы - Сенковский Осип Иванович - Страница 3

Но вот, слава богу, все ушли. Теперь сосчитаем, сколько записалось противников. Раз, два, три, четыре... Тьфу, пропасть! Две тысячи пятьсот восемьдесят семь человек!.. И все они, как будто условившись, назначили один и тот же день и час для расправы со мною!..

Как же быть?.. А надобно драться со всеми! Правила чести требуют того непременно.

Постойте! Я разделаюсь с ними прекраснейшим образом. Выстрою их в каре: девяносто восемь рядов в двадцать шесть шеренг; это выйдет ровно... 2587 дураков. Будем стреляться.

Ведь они меня вызывают па дуэль, а не я их?.. Следственно, я имею право стрелять в них первый.

Еду тотчас на завод г. Берда[11] и заказываю себе паровое ружье Перкинсова изобретения, из которого вылетает по тысяче пятьсот пуль в минуту. Оно устроено на шпиле и, ворочаясь, описывает концом своим четверть круга. Проучу же я этих господ!.. Увидите, какую сечку, какой винегрет сделаю я из дураков! В один залп не останется ни одного из них в живых; я наведу па них ружье под углом 46 градусов, прямо в грудь по обыкновенному росту человека.

Но как управиться с малорослыми?.. Их не хватят мои пули.

Есть у меня средство и на это. Объявляю, что я дерусь только с большими дураками, ростом в два аршина и шесть вершков по крайней мере. И чтоб не быть обманутым, наперед поставлю их под рекрутскую меру. Те, кои окажутся пониже — брак!.. прочь!.. Маленькие дурачки не допускаются к дуэли.

Съехавшись на месте, условимся как стоять: боком ли, или лицом ко мне. Я на все согласен.

Когда уже после этой дуэли останусь я в живых, то — клянусь башмаками далай-ламы — да всю жизнь свою отказываюсь от личностей.

Впервые: Северная пчела. — 1833. — № 17.

Случалось ли вам когда-нибудь, возвратясь поздно домой, к вашим мирным и полезным занятиям, войти в свой кабинет в плаще, в шляпе и перчатках, с сердцем, растерзанным грустью, огорчением, с умом, недовольным собою, недовольным жизнью, людьми и целым светом; и вошедши, остановиться посредине комнаты, сложив руки на груди, и призадуматься — о том, например, кто такой пустил в обращение эту мерзкую на ваш счет историю?.. кто так подло, так дерзко оклеветал вас пред вашими друзьями?.. кто на сухой, алчный язык общества выжал этот медленный, не убийственный яд, который сперва, при появлении вашем в собраниях, приводил все уста в легкое кривлянье и, наконец, пробежав по всем его членам, отравил все мнения, поразил вас в сердце смертельно?.. Стучалось ли вам когда-либо погружаться в подобную думу и потом, внезапно вырываясь из нее, схватить шляпу с головы и с гневом кинуть ею в угол софы, хлопнуть одною перчаткою о стол, другую бросить на землю, сильно притопнув ногою, и вскричать: «Ах, если б я знал этого негодяя!.. Я бы исторгнул у него язык из пасти!.. Этою рукою на песьих щеках его начертал бы я вывеску гнусного ремесла, которым он занимается!..»

Не ищите его далеко: это — человечек. Он-то услужил вам так искусно, по-приятельски.

Хотите ли, чтоб я описал вам его приметы?.. Он бывает всех ростов, возрастов и объемов: мал и высок, толст и тонок, стар и молод; сегодня он кажется вам белокурым, завтра увидите вы у него волосы и глаза черные. Вы подумаете, что это совсем другое лицо?.. Отнюдь нет! Ежели вы мне не верите, спросите у добрых людей, указав на него пальцем: кто это таков?.. Всякий вам скажет, пожимая плечами: «Так!.. Человечек!»

Несмотря на разнообразность его наружности, он всегда один и тот же; по душе он всегда человечек и никак не может выклюнуться из этого душевного роста, хотя, выпрямясь хорошенько, иногда доходит телом до двух аршин и двенадцати вершков.

Могу сообщить вам некоторые об нем подробности: по ним легко узнаете вашего злодея, которого охотно предаю в ваши руки, — даже чувствительно буду обязан вам, ежели, мстя за свою обиду, в истинное одолжение прибавите вы ему одну лишнюю оплеуху за то, что он мне сделал. Ах, он много испортил во мне крови!.. не это длинная история: обратимся к подробностям, могущим навести вас на его след.

Когда вы сватались к прелестной, предоброй и пребогатой Прасковье Тимофеевне, в которую, по вашим словам, влюблены вы были без памяти — помните ли? — кто-то незнакомый ни ей, ни ее родителям, называвший себя вашим коротким приятелем, сказал им в концерте, как будто защищая вас от клеветы, что у вас полмиллиона долгов и полдюжины любовниц. Это был человечек.

Однажды на вас был подан ложный, никем не подписанный донос, и один из ваших знакомцев прибежал известить вас о том, предлагая вместе свои услуги, чтоб вывести вас из беды. Доносчик и ваш услужливый знакомец составляли одно и то же лицо: это был — человечек.

Недавно получили вы по городской почте безыменное письмо, которое поссорило вас с супругою и с лучшим вашим приятелем. Вы долго ломали себе голову догадками, от кого бы оно происходило, — а оно было от человечка!

Вы, может быть, спросите, откуда мне это известно. Как так?.. Я знаю об этом от того же человечка, который душевно соболезновал передо мною. О! Мы с ним большие друзья: он обедает у меня дважды в неделю и вредит мне только дважды в месяц. Это с его стороны доказательство нелицемерной дружбы, ибо другим вредит он по два раза за всякий обед. Правду сказать, я, грешный, люблю человечка: он такой добрый! такой уступчивый! Исполнен желания услужить вам советом и делом!.. Если я нахожусь в затруднении, он тотчас предлагает мне или оклеветать моего противника, или обмануть его каким-нибудь законным средством. И когда однажды наплевал я ему в рожу у себя за обедом, он, в порыве благородного негодования, схватив нож с тарелки, уже хотел кольнуть меня в бок и вместо того кольнул им жаркое, а у меня поцеловал руку и сказал, что я его благодетель. |

Как не любить существа, одаренного таким кротким, таким любезным нравом?..

Вчера встретили вы его на Невском проспекте: он лгал, льстил, ползал, подличал перед вами безо всякой нужды, единственно из удовольствия быть вашим приятелем, и еще предостерег вас насчет одной малоизвестной вам особы, которая случайно проходила мимо вас. Вы не хотели ему верить, и он, чтоб убедить вас в своей искренности, очернил пред вами десятерых других прохожих. Расставшись с вами, он догнал каждого из них особо и перед всяким очернил вас. Неужели вы еще его не узнаете?..

Зайдите невзначай к вашему другу: непременно застанете у него какое-то знакомое лицо с кисло-сладкою улыбкою, которое вдруг переменит предмет разговора и заведет речь о погоде. Я бьюсь об заклад, что это — человечек. И можете быть уверены, что до вашего прихода целию сострадательных его рассуждений были вы. Он уже успел предостеречь вашего приятеля о ваших чувствах, мнениях и намерениях; теперь остается ему только подойти к вам, поклониться и напомнить вам, что он имел удовольствие быть знакомым с вами. Ежели, подошедши, еще пожмет он у вас руку с чувством, с преданностью, с почтением, берите его за шиворот: это уж наверное — человечек!

Не то идите в Летний сад. Гуляя в аллее, вдруг услышите вы шипение за которою-нибудь статуей и сквозь зеленую, движущуюся сетку акации увидите двое маленьких, быстрых змеиных глаз, сверкающих ядовитым огнем. Вы испугаетесь, отскочите назад, спрячетесь за дерево, думая, что это гремучий змей, скорпион, ехидна... Не боитесь: это тот же доброжелательный человечек. Поймав честную душу, которую сбирается надуть, он дружески предостерегает ее насчет гуляющих. Человечки предостерегать горазды. Им по опыту известно, что это кратчайший путь к доверию и к чужим тайнам, которые хватают они, как рыболовы окуней, выдергивают у вас изо рта, как дантисты зубы, высасывают из-под кожи, как пиявки кровь:

Non missura cutem, nisi plena cruoris, hirudo[12].

Ежели у вас есть несколько лишних тайн, то лучше пожертвуйте ими добровольно, бросьте им в лицо и уходите: иначе не отвяжутся они от вас. Ваши тайны им необходимо нужны: они торгуют тайнами, одеваются тайнами, ездят на тайнах, едят и пьют тайны.