Возвращающий надежду - Ярмагаев Емельян - Страница 13
- Предыдущая
- 13/27
- Следующая
— Я вижу, во Франции развелась особая порода грызунов, — гремел он четырем всадникам прямо в лицо, — титулованных! Что ж, придется придумать новые капканы!
Наконец Антуанетта, жена его отца, все еще сидя в седле, сказала братьям:
— Мужчины, вас оскорбляют. Разве вы не слышите?
Братья переглянулись с таким видом, точно не были в этом уверены.
— Трусы, — сказала Антуанетта сквозь стиснутые зубы. — Он же один. При вас оружие.
Только тогда братья обратили внимание на ту странность, что незнакомец-то безоружен. Младший оказался решительней: с седла метнул в Одиго охотничий дротик. Тот слегка отклонился, не сходя с места, как будто в него запустили камешком. Дротик вонзился в землю.
— Убейте его, — сказала Антуанетта, стараясь освободиться от неопределенного страха. — Пронзите его, ну! Нет, пусть его свяжут слуги. Эй, слуги!
И, спрыгнув с коня, она подтолкнула слуг. Лишь теперь неизвестный убедился: среди обступающей его челяди ни одного знакомого лица! На всех куртках — герб Оливье! Правая рука Одиго потянулась к бедру и вытащила из-за пояса маленький, странной формы молоточек с обушком и острым лезвием. Все тотчас же шарахнулись. Будь у врага пистолет — но страшное оружие неизвестного назначения, наверное, отравленное…
Нет, ничего не произошло. Мужчина с печальной полуулыбкой поглядел на топорик и убрал его. Потом спять заговорил, странно произнося французские слова.
— Гостеприимно встретила меня Франция! Брошенные фермы, оспа, собаки с чурбаками… Бездельники топчут хлеб, а мужики прячутся, как кролики. Нет, кроликам, я вижу, живется куда привольней. Отчего это издали все кажется таким прекрасным?
Никто ничего не понял. «Он сумасшедший», — пробормотала Антуанетта.
Мужчина быстро к ней обернулся и сделал учтивый поклон.
— Вы правы, сударыня, — сказал он с грустной улыбкой, — разумным меня не назовешь. Да, годы, проведенные в лесах… Лучше было оставаться там! Извините. Представлюсь: Одиго. Бернар Одиго.
Лицо Антуанетты выразило безмолвное «ах!». Но ее голова работала куда быстрей, чем мозги ее братьев.
— Отлично, — сказала она, — это очень кстати. — Она повернулась к братьям, и голос ее звякнул сталью. — Сеньоры, вы слышите? Перед вами дезертир из королевской армии, тот, кого три года разыскивают как преступника и о ком плачет веревка, — презренный сын славного отца, преступник Одиго!
…Он не сопротивлялся, когда слуги с недобрыми лакейскими усмешками стягивали веревками его плечи. Лицо его приняло по-индейски невозмутимое выражение, с головы упала мохнатая шапка, светлые волосы рассыпались; кто-то подкинул старую шапку ногой, кто-то, мстя за страх, пнул его коленом. Он обернулся и тихо попросил:
— Прошу вас, оставьте мне топорик. Это дар вождя племени оджибвеев — Сидящего Оленя.
Просьба эта была встречена дружным смехом и как бы сорвала с Одиго ореол таинственности. Топорик передавали из рук в руки. Конюх поднес его старшему Оливье, пояснив тоном знатока:
— Опасная штука в руках дикаря, сьер.
Сеньор Якоб повертел в руках странную вещь и почему-то решил:
— Свалите этого дикаря на землю.
Выполнить это оказалось трудно. Опутанный по всему телу веревками, концы которых держали и дергали слуги, Бернар, как дикая кошка, упорно вставал на ноги. Забава понравилась. Слуги, хохоча, поочередно тянули каждый в свою сторону, и пленник падал, но тотчас же вскакивал, пока кто-то не догадался захлестнуть его ноги петлей. Тогда к лежавшему подошел старший брат. С глупой важностью он поставил на грудь пленному ногу:
— Я привел Сидящего Оленя в лежачее положение.
Это вызвало новый взрыв хохота. Младший брат, завидуя такому успеху, долго ходил вокруг пленного и, не придумав ничего, плюнул ему в лицо. Все бросились врассыпную, потому что Одиго вскочил. Измазанный грязью, растрепанный, связанный, он был страшен: лицо его исказилось. Он сказал, глядя в лицо младшему:
— Ты еще молод. Но скоро умрешь.
С такой силой уверенности это было сказано, что у всех пресеклось дыхание. Но конюх свалил пленного ударом кулака, проворчав сквозь зубы:
— И без тебя слишком много господ…
Его поволокли в Черную башню. Антуанетта напутствовала:
— День и ночь охраняйте!
Но, ступив на порог гостиной, она сказала старшему брату:
— Ты знаешь, мне страшно. Что скажет муж?
Туповатое лицо Якоба помрачнело. В ответ он сделал решительный жест рукой, и она его поняла.
А Одиго, как пойманного волка, тащили по земле. Его меховая куртка изодралась, обнажились смуглые плечи, волосы сбились бесформенными комьями. Сперва он что-то выкрикивал, потом умолк. Его швырнули в лодку и через канал перевезли к Черной башне.
Вода в канале омывала ее подножие, был прилив, и дверь оказалась на треть под водой. Когда ее открыли, вода неторопливо двинулась внутрь; Бернара внесли в башню и положили на широкий выступ фундамента. Потом заперли дверь. Конюх остался снаружи в лодке.
Пленный обезумел от ярости, боли и удивления: как могли так обойтись с ним, хозяином этого замка, сыном сьера Одиго? Эта мысль была нестерпима. Оставшись один, он напряженно думал, что бы это значило, пока не восстановил в памяти прошлое и предупреждение ткача.
— Да, они ненавидели меня всегда, — бормотал он. — Еще со времени осады замка. А теперь, когда отец женился на одной из Оливье, я и вовсе стал в их семействе лишним: наследник…
И постепенно до него дошло, что его убьют. Особенно после того, что произошло сегодня. Они его прикончат из одного только страха мести. У них просто нет иного выхода.
Но как только Одиго понял это, он тут же отрекся от мысли, что прибыл к себе на родину, что он у себя дома, и стал тем, чем был, — хладнокровным бродягой, мало отличавшимся от индейцев, с которыми провел три года.
Он обвел глазами круглую поверхность стен — они были сложены из тяжелого местного валуна и внизу, у воды, позеленели от плесени, а вверху закоптели от пожаров. По нижним камням скользили зайчики солнечного света, отражаясь от черной воды, потому что через узкие бойницы проникал свет. Там и сям на разной высоте торчали крюки, служившие когда-то для блоков. От сгоревших второго и третьего этажей уцелела только одна прокопченная балка на самом верху, а над ней синело небо: крыши не было. Пахло сыростью, гарью и тленом. Бернар не раз в детстве бывал в этой башне.
Он прислушался. Из-за двери доносилось поплескивание воды о лодку. Его стерегли снаружи.
Та Которая Слушает Соловья, колдунья племени, часто говорила ему, что белые слабее краснокожих, ибо легче поддаются унынию и отчаянию. И он увидел ее лицо, как бы вырезанное из старого дерева, и услышал ее молодой певучий голос. Она заставляла туго связывать ее локти веревкой, и, когда он отходил, легко освобождалась.
— Вот видишь! — смеялась она. — Индейцев научили этому волки. Попробуй свяжи здорового волка и уйди. О, волки умнее людей!
Вся хитрость заключалась в том, чтобы как можно сильней напрячь мышцы в тот момент, когда их стягивают петли. Он так и сделал, когда его связывали. Теперь веревки держали его тело как раз с такой силой, чтобы расчетливым и последовательным расслаблением мышц можно было скинуть их с тела. Выступ, на котором он лежал, был достаточно широк. И он принялся извиваться, как змея, которая линяет, медленно сдвигая петли от плеч к локтям, от коленей к ступням.
Когда последняя петля упала с его ног, небо потемнело и кое-где заблистали звезды. Бернар распутал все узлы, и в его руках оказалась великолепная веревка.
Он сделал на ней петлю, размахнулся и закинул ее на верхний крюк. Потом, упираясь ногами в стену, поднялся по веревке на балку, снял петлю с крючка и прошел по балке до края стены. Перегнувшись вниз, он увидел фигуру караульного, сидящего в лодке с мушкетом. Часовой находился как раз под ним.
Стоя на балке, Бернар прикинул расстояние, раскачал свернутую в круг веревку и швырнул ее в караульного так, что петля, упав вниз, обвилась вокруг его шеи. Тогда он схватил веревку обеими руками и, преодолевая дрожь отвращения, стал тянуть ее через край стены вниз.
- Предыдущая
- 13/27
- Следующая
