Борьба в эфире - Беляев Александр Романович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/22
• Следующая

– Дети будут сегодня? – спросил Ли.

– Ко сказал мне, что он сторожит в Аравии, во что бы то ни стало хочет первым разыскать шпиона, а Цаль…

– Вот и я!.. – и к столу подошёл ещё один «призрак» – юноша, очень похожий на Ли.

«У него такие большие дети!» – подумал я.

– Сегодня мы будем пировать, – сказал Ли, познакомив меня с сыном. – Надо показать этому допотопному человеку, что и мы знаем толк в хорошем блюде и приятном напитке.

Ли нажал кнопку у края стола, и вдруг на столе появились два прибора и необычайно узкие, как химические колбы, высокие рюмки.

В тот же момент на столе жены инженера, Ин, также появились блюда, – она вызвала их.

Ли поднял рюмку и предложил мне посмотреть жидкость на свет. Рюмка казалась спектром. Жидкость была налита слоями, и каждый слой, не смешиваясь с другими, имел свою окраску.

– Пейте медленно, маленькими глотками. В этой жидкости нет ни капли алкоголя, но зато есть кое-что другое, безвредное и… вы сами узнаете.

Я по совету Ли стал пить очень медленно. Не могу передать моего ощущения. Это была какая-то вкусовая симфония. Вкус всё время менялся, и каждый глоток доставлял мне неизъяснимое наслаждение. Я почувствовал необычайную ясность мыслей и какую-то особую жизнерадостность.

– Это не искусственный подъём нервов, а очищение мозга от токсинов – продуктов отравления, – сказал Ли.

– Никогда ещё я не испытывал такого вкусового наслаждения, – сказал я.

– Вы ещё усилите его вот этим блюдом, – и Ли придвинул мне мусс.

– Вкусно? – спросила, улыбаясь, Ин.

– Изумительно, – ответил я.

Сын Ли с удовольствием смаковал такой же мусс на своём столе, на экране.

– Вы ещё учитесь? – спросил я юношу.

– Почему «ещё»? – ответил он вопросом.

– Потому, что вы молоды. Учитесь в какой-нибудь школе или университете, вот что я хотел сказать.

– В школе? В университете? – опять с недоумением спросил юноша.

«Неужели у Ли такой глупый сын?..» – подумал я. Но скоро мне пришлось убедиться, что я поспешил со своим выводом.

– Он не понимает вашу мысль потому, – вступился за сына Ли, как бы угадавший мою мысль, – что у нас нет школьного возраста и у нас нет школ.

Видя моё изумлённое лицо, Ли разъяснил мне:

– Ещё ваше время ставило себе задачей приблизить школу к жизни. На этом принципе вы строили свою трудовую школу. Нам удалось осуществить этот принцип, как говорится, на все сто процентов. Школа и жизнь слились у нас воедино или, если хотите, жизнь и практика стали нашей единственной школой.

– Но теория?

– Она изучается также, но это изучение не отрывается от жизни и практики.

Отпив из своей длинной рюмки, Ли продолжал:

– Надо вам сказать, что управление нашими машинами столь несложно, что даже подростки справляются с ними и делают это очень охотно. Даже стоя у «станка», они могут слушать лекции по радио.

– Опять радио!

– Да, именно радио уничтожило ту школу, какая была в ваше время, когда она, в большей или меньшей степени, отрывала от жизни. Радио учит нас от колыбели до крематория. Мы учимся всегда и всюду. Мы пополняем свои знания на работе, если она не требует особого внимания, и на прогулке, даже и во время воздушного путешествия. Мы слушаем лекции величайших учёных, мы присутствуем при опытах, мы следим за формулами, появляющимися на экране. Только там, где нужен непосредственный опыт, мы прибегаем к вещам – колбам, станкам, свёрлам. Но они всегда к нашим услугам – и в заводских лабораториях, а отчасти и на дому. Для химических опытов мы, например, всегда можем вызвать на дом всё нам необходимое.

– Вы, вероятно, ещё больше удивитесь, – сказала Ин, – если узнаете, что мы почти не читаем книг.

– Да, это верно, – подтвердил Ли. – Мы больше пользуемся звуковой передачей.

– Но как выделить из радиопередачи то, что вам нужно? Ведь у вас одновременно должны действовать сотни радиостанций?

– Каждая радиостанция действует на своей волне, а длина этих волн теперь различается не только метрами, но и сантиметрами и даже миллиметрами. Причём мы совершенно легко выделяем нужную станцию, если даже длина волны её отличается от волны другой станции всего в несколько миллиметров.

– И потом, – деловито заявил Цаль, – этих станций не так уж много, как вы предполагаете. Наша сеть радиостанций построена по системе поясного времени, или, иначе сказать, по градусам долготы, – одна станция на пятнадцать градусов, так как время отличается на час, считая на ваше время, через каждые пятнадцать градусов. Поэтому от западного берега Африки до восточного берега Азии у нас существует всего десять главных радиоустановок, которые и наполняют радиоволнами каждая свои пятнадцать градусов долготы от полюса до полюса. Есть, правда, ещё центральные радиостанции, их радиус действия охватывает всю нашу территорию. Но мы пользуемся ими только для связи с десятью поясными.

– Ты ещё не сказал о радиостанциях для передачи энергии, – добавил Ли, – но с ними я ещё познакомлю вас. Да, радио внесло огромные изменения во всю общественную жизнь, изменения, о которых вы, вероятно, не смели и мечтать. Радио упразднило необходимость физического скопища людей. Это было огромным гигиеническим достижением, и в то же время радио сблизило людей в общественном смысле. Радио уничтожило не только старую школу, но и старый театр, кино. У нас нет душных, переполненных публикой кино, театральных и концертных залов, аудиторий.

– Почему бы нам не познакомить сейчас нашего гостя с театром? – предложила Ин.

– Отлично, – согласился Ли, – для этого нам не нужно бежать за билетами и тащиться на ваших ужасных трамваях.

Вторая белая стена комнаты вдруг, как по волшебству, превратилась в сцену, если только то, что я видел, можно назвать сценой. Такого художественного богатства, такой обстановки, таких сценических и световых эффектов я не только никогда не видел, но и не предполагал, что они возможны. Мелодичная музыка сопровождала игру актёров. Это был новый род искусства. Речь переходила в пение, и тогда казалось, что идёт опера. Жесты и движения были естественны, но так слиты с музыкальным фоном, что это можно было бы назвать каким-то новым балетом. Свет менял свою окраску вместе с мелодией и казался светящимися звуками. Это было какое-то синтетическое искусство.

Я сидел как очарованный и был огорчён, когда экран погас.

– Вот мы и побывали в театре, – сказал Ли. – Наши театры совсем не имеют зрительного зала. У них только огромная сцена и ещё большее помещение для декораций и машин. У нас только десять театров.

– По поясному времени?

– Да, тоже по поясному. Только десять трупп, но зато все они состоят из первоклассных артистов и художников. Как видите, искусство также стало достоянием всех, как наука… Неужели? Я слушаю. Восемь – Д, семь – Ц? Совершенно верно! – Обернувшись ко мне, Ли сказал: – Мой друг Вади, завзятый шахматист, сообщил мне, что он разрешил задачу, которую я задал ему.

– А где он сейчас? – спросил я.

– Всё подстерегает американского шпиона, летая над Красным морем. Да, шахматы, – продолжал Ли, – неумирающая игра. Но и она уже не удовлетворяет нас. Мы исчерпали почти все возможные комбинации. Всякая новая является событием. У нас есть новые развлечения, новые виды спорта и искусства, которые, к сожалению, недоступны вам. Мы, например, испытываем настоящее эстетическое наслаждение, следя за ходом разрешения проблем высшей математики. Наши математические гении увлекают нас своим творчеством едва ли не в большей степени, чем вас увлекали ваши «божественные» тенора. В этой скромной комнате мы можем иметь всё, что даёт искусство, знание, жизнь. Каждый из нас может сказать: «Всё вижу, всё слышу, всё знаю». По крайней мере, могу знать всё из сокровищницы науки и видеть всё, что творится в мире…

Речь Ли была прервана каким-то странным звуком, напоминавшим отдалённый фабричный гудок. Этот звук почему-то встревожил Ли, Ин и Цаля. Они сосредоточенно замолчали. В наступившей тишине прозвучал голос:

• Предыдущая
• 10/22
• Следующая