Трудная любовь - Давыдычев Лев Иванович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/53
• Следующая

…А вдруг ничего не было? Просто приснился дурной сон, сейчас она проснулась, и Олег вот-вот войдет в комнату. Стучат?.. Нет, тихо. Все это было… Кажется, еще одно усилие, еще раз закусить губы и — будешь уверенной, спокойной. А сердце ноет, оно глупое, оно ничего не понимает.

Здесь, на этом стуле, сидел Полуяров, и она рассказывала ему об Олеге. Потом пришел Филипп Владимирович, целовал ей руки и так разволновался, что Ларисе пришлось успокаивать его.

Стучат?.. Стучат! Лариса бросилась в коридор, толкнула дверь.

— Добрый вечер, — ласково проговорила стоявшая на лестничной площадке Лидия Константиновна. — Как далеко вы живете! Извините, что поздно навещаю вас.

Лариса пропустила ее вперед, а сама задержалась в коридоре, чтобы собраться с силами. Она впервые заметила, как похож Олег на мать.

— Где же вы, Ларочка? — позвала Лидия Константиновна. — У вас уютно, симпатично. Не лучше ли стол переставить сюда? Да, кстати, я ведь по делу. Я хочу забрать вещи. А почему у вас такой больной вид? Вы нездоровы?

— Насморк. Какие вещи?

— Только не пейте стрептоцид: действует на сердце. У вас как с сердцем? Вещи Олега, разумеется.

— А! — Лариса чуть не вскрикнула. — Пусть сам придет.

— Сам?! — с ужасом спросила Лидия Константиновна. — Он не может. Не обижайтесь, но ему неприятно. Дома творится что-то страшное. Отец ударил его… Олег измучился. Довольно с него. Он и так много пережил.

«Плакать я не буду, — подумала Лариса, — скорей бы она ушла», а вслух сказала:

— Вон чемоданы. Я все уложила.

Задержавшись в дверях, Лидия Константиновна заботливо, мягким голосом, совсем, как Олег, попросила:

— Ради бога, ни о чем не беспокойтесь. Деньги вы будете получать абсолютно аккуратно.

— Вот спасибо, — кусая губы, ответила Лариса, — вот хорошо…. А сколько вы будете платить мне?

— Рублей триста-четыреста.

У Ларисы зачесалась правая ладонь. Казалось, разожмись кулак, и рука сама ударит эту даму по щеке. Лариса шагнула назад, прошептала:

— Немного…

— Расходы по разводу мы…

— Идите к черту, — устало сказала Лариса, — убирайтесь.

Несколько дней она пролежала в постели. Иногда ей казалось, что она оглохла, но потом поняла: просто все молчат. Никто не говорит ни слова. И Лариса молчала. Боль бродила по всему телу, чаще останавливаясь в сердце.

— У нее сильное сердце, — услышала она однажды незнакомый голос и поверила в это. Действительно, у меня сильное сердце, доказывала себе Лариса и чувствовала, что оживает. Иногда она видела перед собой Олега, говорила:

— Чудак. До чего ты довел меня. Так умереть можно. Олег плакал, и она боялась протянуть к нему руку.

И все-таки не выдержала, протянула…

— Ей легче, — сказал Филипп Владимирович.

«Неправда! — хотела крикнуть Лариса. — Вы ничего не понимаете! Я умираю…»

Первый раз она вышла из дому вечером тридцать первого декабря.

Падал и падал снег, спешил на землю. Шли шумные, по-праздничному беззаботные люди. Лариса смотрела под ноги, боялась взглянуть в лица встречным: каждый мужчина походил на Олега. Где он сейчас? Что делает? Наверное, завязывает перед зеркалом галстук и напевает. А ей что делать? Какую песню петь?

Домой она вернулась в одиннадцатом часу.

— Идем к соседям? — спросила Александра Яковлевна. — Очень зовут. Новый год. Праздник ведь.

— Да, — печально согласилась Лариса, — весело… Кому я нужна, такая?.. Здесь больно, режет, — она положила руку на сердце. — Болит и болит. Уснуть бы. Я пойду лягу.

Она ушла в комнату, чтобы не смотреть в глаза Александры Яковлевны. Стыдно.

Кто-то стучит. Кого-то несет нелегкая.

— С Новым годом, — услышала она голос Валентина. — И обязательно с новым счастьем. Не выгоните?

— Зачем пришел? — удивленно спросила Лариса, выйдя на кухню.

— Новый год встречать.

— На кладбище сейчас веселее, чем у нас, — усмехнулась она.

— А я не за весельем пришел. Ты посмотри, чего я накупил! — похвастался Валентин, вываливая на стол кульки и пакеты. — Тебе что есть можно?

— Сегодня все, — разрешила Александра Яковлевна.

В дверь забарабанили.

— Это Маро, — сказала Лариса.

Маро ворвалась на кухню, кинулась к подруге, легко и осторожно подняла ее на руки и пропела:

— Баю-баюшки-баю. Роди, душа, пожалуйста, девочку, только ростом меньше, чем я. Нянькой буду. А?

— Сговорились? — Лариса посмотрела на Маро и Валентина. Они отрицательно покачали головами и рассмеялись. Когда сели за стол, Маро вскрикнула:

— Ой, мне страшно! Я забыла! Если он убежал, он правильно сделал! Я дура! Да!

Разбросав стулья с дороги, она выбежала из комнаты. Валентин направился было за ней, но остановился, услышав бой часов.

В дверях показалась Маро. Она тащила за руку Максима Максимова.

— Ух! — облегченно вздохнула она. — Он замерз. Он меня ждал.

Часы били восьмой удар. Рюмки под руками не оказалось, и вино для Максима стали наливать в солонку (соль высыпали прямо на скатерть). Он замотал головой и показал глазами на графинчик с водкой.

— С Новым годом! С новым счастьем!

Выпили точно под двенадцатый удар.

— Вот теперь — здравствуйте, — сказал, сняв полупальто, Максим. — Страху-то я натерпелся. Думал, придется мне из-за Маруси сосульки вместо вина глотать.

— Ты молчи! — возмутилась Маро. — Ты водку пил!

— Я меру знаю, — заверил Максим.

— Пора бы, Маро, представить своего кавалера, — сказала Александра Яковлевна.

— Он не кавалер, он… Максим, — потупив глаза, пробормотала Маро. — Он песни смешные поет. Пой.

— После первой не могу. Голос мерзлый.

— Я тост скажу, — Маро встала. — Пословица есть. Без вина можно жить, без хлеба трудно жить, без воды можно долго жить, без воздуха можно совсем мало жить. А без чего совсем нельзя жить? Выпьем за это!

— А за что? — недоуменно спросил Валентин.

— Ясное дело, — крякнув, ответил Максим. — Само собой, за любовь.

— Ай! — вскрикнула Маро и погрозила ему кулаком. — Никто так не думал. Один ты. Без дружбы нельзя жить. Да!

— Ну, Маруся, кому как. Мне лично…

— Пой! — приказала Маро.

Максим нехотя отодвинул от себя тарелку с винегретом, сделал тоскливое выражение лица и затянул обреченным басом:

Потом Максим скорбно сообщил, что братьев осталось пять, четыре, три, два. Чуть не рыдая, он стонал:

— И такого певца ты хотела заморозить! — воскликнула Александра Яковлевна, увидев впервые за несколько дней улыбку на лице дочери.

— Хорошо спел? — спросил Максим.

— Он сейчас водку просить будет! — Маро всплеснула руками.

— Ага, — подтвердил он, — угадала. И откуда ты все знаешь, Маруся?

Немного опьянели. Маро тормошила и без конца целовала Ларису, рассказывала ей на ухо:

— Он совсем хороший. Он меня Марусей зовет. Только он очень ухаживает.

Посторонний человек не заметил бы, что все сидевшие за столом чувствовали себя одной семьей. И лишь быстрые взгляды в сторону Ларисы говорили о том, что все думают о ней. Вино было на исходе, и Валентин, как тамада, отвергал многочисленные предложения Максима.

— Есть тост, самый важный, — сказал Валентин. — Выпьем за газету, за журналистов, за то, что о них не пишут, за то, что их чаще ругают, чем хвалят. Выпьем за то, чтобы стать журналистами — настоящими, смелыми, беспокойными!

— Правильно, — негромко произнесла Лариса. Она сидела, сложив руки на груди, скорбная, сосредоточенная. — Спасибо вам. Не бойтесь, я не буду плакать. Мне хорошо… Да, мне хорошо, ребята… — Она пересилила себя, выпрямилась. — Будем работать. Будем писать.

• Предыдущая
• 34/53
• Следующая