Крокодиловы слезы - Яковлева Елена Викторовна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/43
• Следующая

Приземистый одноэтажный флигелек с табличкой «Администрация Новониколаевского кладбища»(?!!) и впрямь обнаружился неподалеку от центрального входа. Выглядел он совершенно обшарпанным и заброшенным, правда, его облупленный фасад украшал венок из синих бумажных розочек с выгоревшими на солнце траурными лентами. Я поднялась на крыльцо, толкнула со скрипом подавшуюся внутрь дверь и очутилась в небольшой комнате с низким потолком. В глазах у меня сразу зарябило от обилия аляповатых венков, висящих на стенах и штабелями сложенных на полу. Из мебели в комнате имелся хромоногий канцелярский стол, залитый чернилами, за которым сидели два типа, выглядевшие чуть-чуть поприличнее достопамятного кладбищенского бомжа, и увлеченно резались в «дурака».

Похоже, мое явление спутало им карты в прямом и переносном смысле. По крайней мере, тот, что сидел ко мне лицом, — рябой, с маленькими юркими глазками, отвлекся от игры и уставился на меня с досадой во взоре. Мол, чего приперлась?

— Что тут у вас творится? — завелась я с пол-оборота, впрочем, не вполне уверенная, что мои обоснованные претензии направлены по нужному адресу. Уж больно непрезентабельный вид был у этой парочки.

— А в чем дело? — Теперь уже ко мне обернулся второй, плюгавенький, в старомодных роговых очках.

— Да у вас… у вас тут… вандализм! — выпалила я.

— Где? — Картежники переглянулись, а плюгавенький даже предпринял попытку приподняться со стула.

Поскольку со стороны кладбищенских клерков обнаружился какой-никакой, а интерес, я приободрилась и выдала им по первое число:

— По кладбищу бродят подозрительные личности, грабят могилы, собирают цветы, чтобы… Чтобы потом продать их!

Эти двое опять переглянулись, после чего плюгавенький вежливо осведомился:

— А вы кто?

— Я? — Честно говоря, я растерялась. — Я… Я… эта… посетитель, — поняла, что сморозила глупость, и поправилась:

— У меня здесь родственник похоронен.

— И у вашего родственника украли цветы? — уточнил плюгавый.

— Пока не украли, но в любую минуту могут украсть… — Я шмыгнула носом и неожиданно разревелась.

Плюгавый покосился на рябого и буркнул:

— Пойди посмотри.

Тот с тяжким вздохом поднялся, и оказалось, что он высокий и крупный. Он сладко, с хрустом, потянулся и сказал:

— Ладно, пойдем.

При этом было заметно, что куда-то там идти ему совершенно не хочется: на улице жара, а во флигельке прохладно, тихо и уютно.

— Ну и что? — спросил этот неразговорчивый кладбищенский муж, когда мы очутились возле могилы Тимура, пока еще утопающей в цветах. То-то и оно, что пока.

— Но ведь когда никого не будет… — начала я оправдываться.

— Какая разница, — пожал плечами рябой, — все равно они завянут. — Видимо, он имел в виду цветы.

Пришлось мне долго и подробно объяснять, что дело даже не в цветах, а в принципе, будто и без того непонятно, и, пока я распиналась перед сонным кладбищенским тружеником, живые глаза Тимура смотрели на меня с цветной фотографии почти умоляюще. Как будто он просил меня позаботиться о нем. Не бойся, Тимур, я тебя не оставлю, я буду каждый день тебя навещать, мысленно пообещала я портрету.

Кончилось все это самым банальным образом. Говорила все время я, а рябой молчал и почесывал затылок, так что я теперь и не припомню, каким образом мы пришли к договору: за энную сумму он обеспечит уход за могилой и ее охрану, разумеется, после чего эта самая сумма перекочевала из моего кошелька в его карман. Через минуту кладбищенский страж с достоинством удалился, я еще немного поплакала и засобиралась домой, поклявшись портрету завтра же, после работы, его навестить.

У ворот сидела все та же старуха, причем не одна, а в приятной компании. По левую руку от нее на траве развалился бомж, разоривший меня на двадцать пять рублей и теперь делавший вид, будто совершенно меня не знает, по правую — еще одна старушенция, которая, между прочим, ловко вязала букеты из слегка привядших цветов, наверняка собранных со свежих могил. Самая настоящая мафия, ни дать ни взять!

Кладбищенские злоключения так меня вымотали, что дома я почти не плакала, если только уронила пару слезинок в чашку с горячим чаем, из которой и состоял мой ужин, а впрочем, и завтрак, и обед тоже. Меня едва хватило на то, чтобы доплестись до кровати и рухнуть на нее без чувств. Сознание мое померкло вдруг и разом, будто лампочку выкрутили. Меня обступили темнота и безмолвие, словно я рухнула в вечность, как Тимур.

Но я не умерла, а всего лишь заснула, и мне приснился Тимур, и этот сон был таким странным… Тимур сидел у кладбищенских ворот рядом с бомжем-попрошайкой и старухой, ворующей цветы с могил. Вы и представить себе не можете, чем они занимались! Они играли в карты. И именно эту сцену я застаю, направляясь проведать Тимурову могилу. Естественно, во сне я удивилась, хотя и не так сильно, как удивилась бы наяву.

«Что ты здесь делаешь?» — спросила я Тимура.

«А, это ты, — пробормотал он, не отрывая взгляда от карт, — разве не видишь, в „дурака“ играю».

Я обиделась:

«Нашел с кем. Они же цветы с твоей могилы воруют!»

«Ну и плевать, — ответил Тимур, — зачем мне эти цветы, я же не баба, а мужик».

И тут в наш разговор бесцеремонно вмешался бомж, выцыганивший у меня двадцать пять рублей на охрану могилы.

«Чем кроешь! — завопил он. — Пики козыри!»

Я проснулась в холодном поту, сердце мое бешено колотилось, а в дверь кто-то звонил, звонил протяжно и настойчиво!

Тряхнув головой, я включила настольную лампу и посмотрела на часы: половина третьего ночи! Кто бы это мог быть в такой час? Срочная телеграмма? Ночных телеграмм я боюсь пуще террористов, но теперь, когда самое страшное в моей жизни уже случилось, я была почти спокойна.

Выслушав очередную трель дверного звонка, я спустила ноги с кровати, нащупала тапки и, пошатываясь спросонья, двинулась в прихожую. Соображала я плохо: странный сон никак не шел из моей головы. Подумать только, еще минуту назад я видела Тимура так явственно, словно не его, а кого-то другого опустили сегодня в могилу на Новониколаевском кладбище. Сегодня или уже вчера?

— Кто там? — спросила я, вглядываясь в дверной «глазок».

Хоть я и была убита горем, чувство самосохранения у меня атрофировалось не окончательно. Как нарочно, на лестничной площадке было темно, как в могиле. Бедный, бедный Тимур, как он там один, в сырой земле?

— Открой, Оксанка! — сказал кто-то громким шепотом.

Довольно странная просьба, если учесть, что я слабая одинокая женщина, а на дворе глубокая ночь! Только вот… Голос, какой знакомый голос, можно сказать, до боли.

— Кто там? — Меня прямо в жар бросило.

— Да я это, я, открой… — заторопил меня окончательно родной голос.

Может, я сходила с ума, но из-за обитой дерматином двери ко мне взывал Тимур! Или его бесплотный дух, или… или это всего лишь продолжение странного сна?.. Не знаю, каким местом я думала, но дверь приоткрыла.

…Тот, кто стоял за моей дверью, не рассеялся и не превратился в рой искрящихся пылинок, как это бывает в мастерски снятых фильмах ужасов. Более того, он был безумно похож на Тимура, только осунувшегося и исхудавшего. Увидев это, я решила, что все еще сплю. Из памяти выплыло неизвестно откуда почерпнутое знание: приходящих во сне покойников нужно вежливо, но настойчиво спроваживать на кладбище, как бы дороги они вам ни были, как бы настойчиво они ни скреблись в вашу дверь и ни жаловались на могильную сырость.

Руководствуясь вышеозначенными суевериями, я потянула дверь на себя, но не тут-то было, призрак Тимура цепко вцепился в нее с обратной стороны и сказал с обидой:

— Да пусти ты меня наконец, я замерз, как бобик…

Ну вот, начинаются жалобы, подумала я и тихо, но твердо возразила:

— Возвращайся туда, откуда пришел, я не могу тебя пустить.

• Предыдущая
• 4/43
• Следующая