Новорусская баллада - Высоцкий Михаил Владимирович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/69
• Следующая

– Легализировался, …! – подсказал приятелю Толян.

– Точно! Легализировался, мы в натуре легальными стали, а потом Вован с другими скорешился, решили, значит, конкретно порядок навести! Нам с Толяном тогда такие бабки предлагали, чтоб мы конкретно Вована кинули – но мы корешей не кидаем! Слышь, Толян?

– В натуре! – подтвердил тот.

– Ну и, значит, когда Вован…

И Всемир Древощит о жизни своей рассказывал.

– …и пошел я с княжей дружиной на юг, где Днойра-река Великая, мать всех рек, в бескрайние воды Окияна впадает. Нелюдь там лютовала, нечисть бесчинствовала, бежали люди в Китеж-град, челом поклоны князю били, «спаси, князь-батюшка», молили. Запустенье на те земли сытные пришло, что все княжество хлебом ржаным кормили, и шли мы во исполнение княжей воли порядок наводить. Сам воевода, Храбр Турыч, что князю самому с малых лет как батюшка родной, нас в поход сей вел. А как дошли мы до порогов, что при впадении Дансы в Днойру стоят, вышла против нас нечисть в чисто поле, и была их тьма тьмущая. Никогда до той поры не случалось, чтоб нелюдь дружину в открытом бою встречала, хмурятся витязи седовласые, беду чуют. Вышел тогда вперед Храбр Турыч, и молвил: «Волей княжеской мы пришли, волей княжеской и вертаться будем! Китеж-град за нами, ужель нечестивцев испугаемся, что на землю нашу незваными пожаловали!» Воспрянули мы, ведь действительно – наша земля, кто, как не мы, насмерть за нее стоять будет? Клином построились, щиты опустили, копья выставили, готовы врагов любых встречать. Славная бы битва была – немало бы славы великие богатыри добыли, хоть и полегло бы немало. Но не сложилось в тот раз. Вышел из нелюди один – ликом человек, да мы чуем – вурдалак вурдалаком, что волком али медведем перекидывается, скот да людей рвет. Вышел, и речь держал. Да не оправдывался за бесчинства причиненные, не обещал жизнью своей зло все искупить, а хотел с князем самим говорить, о мире договариваться. Мы на копья его уже наколоть хотели, да не дал воевода, Храбр Турыч. Велел тут намертво стоять, а сам с вурдалаком да дружиной своей в Китеж-град отправился, ко двору княжему. Ну а мы стоим, ждем, и нечисть тоже ждет, не бесчинствует. Там у них все были – и домовые с дворовыми одичавшие, и вурдалаки с оборотнями, и перевертыши, что любым оборотиться может, лишь волховский взгляд и отличит. Стоим мы, стоим, а там слово за слово, да с нелюдью ближе сошлись, разговорились – не из-за злобы своей бесчинствовали они, нужда великая из краев своих согнала, в наши земли привела. Они и сами не рады, немало полевых крестьяне на вилы накололи, серпом порубали, да идти больше некуда, вот и послали к князю гонца, дабы разрешил князь-батюшка в землях княжеских оселиться, за что службу нести клялись, не на живот, а насмерть! Наш князь мудр оказался, когда вернулся воевода, со словом княжеским…

Ну и Олег, конечно, тоже не отставал – о своем житье-бытье рассказывал.

– …так мы с Зинкой и познакомились. Я ведь сразу почуял – ведьма, люблю я таких, бой-баба! Она такая, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! Но сначала отношения не сильно складывались. Я к ней от всей души, а она меня Плетью Нергала оглушить пытается, да невидимость кастует! Давно я так не зажигал, со времен Салтычихи, та все пыталась меня ритуалами кровавыми отвадить, ну так я такое люблю! Что за женщина, которую покорять не нужно? Олег я, Горемыка, или кто? Так и Зинка Лобная – все проклятья на голову насылала, шарами огненными кидалась, шпагой своей, рубиновой, рубила. Дозорные, из Ночного, когда Зинка со мной отношения выясняла, в другом конце города сидели, носа не показывали! Говорят, в это время в Африке некоторые племена северное сияние видели, а я все равно не сдавался! Каждую полночь у окна стою, в каждой руке по две черных розы, серенады вою, и улыбаюсь, как только мы умеем! Ну какая женщина устоит? Вот и Зинка не устояла. «Ты чего от меня хочешь, вампир проклятый?» – спросила, ну я и ответил, чин чином, «жениться хочу!». Она чуть в обморок не упала – еще бы, стоит возле окна шестнадцатого этажа вампир, две черные розы протягивает, руку и сердце предлагает. Покричала для принципа, мол, «ты что, душегубец, всю кровь мою выпить хочешь?», да оттаяла. В церкви мы не расписывались, это мне что крест, что звезда пятиконечная, а у ведьм к церковникам старая нелюбовь, со средних веков пошла. Ну так сейчас нравы простые, гражданским браком жили, девяносто шестой год на дворе, ей тогда только восемнадцать стукнуло. В самом соку. А потом пошло-поехало, Зинка у меня сначала в девяносто девятом на конвенте ведьмовском профессиональной ведьмой была избрана, а через четыре года вообще верховной ведьмой всех славян, так что у нас в семье теперь двое верховных. А цветы те Зинка так и не выбросила – заклятье наложила, так до сих пор две черных розы в гостиной стоят, две в спальне…

Только Любослав все молчал. Не потому, что рассказать нечего – как раз тут Жаровник мог любому фору дать, больше чем он мало кто в целом мире историй про жизнь богов знает, да все никак осмелиться не мог, богатырей отвлечь. Ведь те не просто истории рассказывали – мудростью житейской делились, что только и поможет в пути до цели добраться, врагов лютых одолеть. По крайней мере, волхв был в этом уверен.

А тем временем «Вепрь» мчался вперед, верста за верстой минуя Лес-Лиховище. Вот уже и деревья-вампиры позади остались, вот просвет появляется, вместо елей да сосен березы, сердцу милые, дубы могучие, грабы да клены, тис да ясень, рябина да калина. Кончился Лес-Лиховище, Лешего лютого вотчина, начался обычный подлесок, где путников мавки не затанцуют, гоблин древесный[3] не закрутит. А скоро и вовсе деревья кончились, и открылась нашим героям величественная картина Дансы-реки.

– Ни … себе! – восхищенно пробормотал Толян.

– В натуре отпад! – согласился с другом Колян.

И даже Олег вынужден был признать:

– Да, красивые у вас тут места встречаются…

Красивые – не то слово! Мечта любого пейзажиста, тут тебе и небо голубой лазури, и могучие горы с заснеженными вершинами, и яркое летнее солнце. Ну и уж, конечно, река, могучая, редкая птица перелетит, перед ней широкий луг цветами переливается, бабочки порхают; за ней крутой зеленый склон, ивы плакучие в воду погрузились. А к самой реке кто только на водопой не пожаловал – и косули тут, и олени, и лосей семейство, кабаны похрюкивают, птицы с опереньем всех цветов радуги весело щебечут, лягушки квакают. Пастораль, одним слово, красота, и, кажется, что вечно можно наблюдать эту прекрасную картину…

– Слышь, только не вспугни! – предупредил приятеля Колян.

– Сам не вспугни, … мать! – огрызнулся тот, беря на прицел матерого кабана. – Такого с одного выстрела не уложишь – добивать придется, …!

– Олег, отпадное сафари! – еще раз поблагодарил вампира Колян, целясь в могучего оленя.

– Стреляем на счет три! – скомандовал Толян. – Раз…

Шкафы-богатыри бритоголовые иногда умели действовать с потрясающей согласованностью, понимая друг друга с полувзгляда. Стоило машине выехать к реке, как они за миг выскочили наружу, приняв боевую готовность к стрельбе лежа. Даже вампир, с его-то сверхчеловеческой реакцией, созерцая пейзажи, упустил тот миг, как в руках его приятелей появилось оружие – классическая трехлинейка Мосина у Коляна и новомодная финская SSG-96 у Толяна, и где они их все это время прятали… Пару мгновений – и, обменявшись парочкой слов и междометий, шкафы выбрали себе по цели, да не стали сразу палить, чтоб друг другу дичь не вспугнуть, а подождали, и, по счету три…

Залпы грянули одновременно, и в тот же миг обалдевшие звериные стада рванули прочь. Однако доблестным охотником это не могло помешать – единожды выбрав себе цель, они ее не упускали даже в таком мельтешении голов. Видно, сказывался немалый опыт подобного рода мероприятий. И добились своего – когда через минуту берег реки опустел, начисто вытоптанный бежавшими в панике животными, на берегу остались ровно две туши – хряка да оленя.

• Предыдущая
• 8/69
• Следующая