Пятая голова Цербера - Вулф Джин Родман - Страница 3
- Предыдущая
- 3/16
- Следующая
Мы ждали продолжения, но он уже закончил.
— Мистер Миллион, — сказал я, чтобы выиграть время, — скажите ему, что оскорбления в споре не являются признаками правоты. Получается не спор, а перебранка.
— Ну, ладно, только прошу без личных оскорблений, — говорит мистер Миллион.
Дэвид уже уткнулся в Одиссея и Циклопа, надеясь, что я буду говорить дольше. Я принимаю этот вызов и стараюсь ответить тем же.
— Аргументация, что самым важным является происхождение от рода человеческого, не имеет основания и ни о чем нам не говорит, так как существует вполне реальная возможность, что аборигены со Святой Анны являются потомками первой волны эмигрантов с Земли, может быть, происходящей даже от греков эпохи Гомера.
— На твоем месте я привел бы более убедительные аргументы, — сказал мистер Миллион.
Я начал распространяться на тему этрусков, Атлантиды, экспансионистских тенденциях гипотетической культуры технологической Гондваны.
Мистер Миллион прервал меня и предложил продолжить Дэвиду.
Брат больше читал книгу, чем слушал, поэтому сменил тему.
— Аборигены все вымерли…
— Продолжай, — кивнул учитель.
— Если бы они жили, было бы опасно позволить им быть людьми. Но поскольку все они вымерли, можно говорить, что они были людьми…
И так далее. Сноп солнечных лучей переместился на другой конец крышки стола.
Этот путь солнце преодолевало уже сотни раз. Мы выходили из боковых дверей и шли по замусоренному двору между крыльями дома. Под ногами валялись клочки бумаги.
Один раз мы наткнулись на мертвеца, одетого в лохмотья. Мы перешагнули через его ноги, а мистер Миллион тихонько обошел его вокруг. Когда мы выходили со двора на узкую улочку, горн гарнизона, расквартированного в крепости — было так хорошо слышно — созывал кавалеристов на ужин в казино. На улице де'Астикст уже были зажжены фонари, а магазины закрыты и забаррикадированы железными решетками. Улицы были полупустыми.
Наша же улица Селтамбанке выглядела совсем иначе. Приезжали первые любители развлечений. Седовласые, уважаемые господа приводили молодых парней, крепких и мускулистых, хорошо откормленных. Молодежь, которая несмело шутила и улыбалась им, показывая белые зубы, производила странное впечатление. Они всегда были здесь почетными гостями. Когда я немного подрос, то стал сомневаться, приходили ли они только для того, чтобы старшие могли получить удовольствие и хорошо отдохнуть…
Мистер Миллион не позволял нам плутать в темноте по боковым аллейкам. Мы входили через главный вход вместе со старыми господами и их сыновьями. В этой части дома, где не было окон, был устроен сад с кустами и небольшим фонтаном, в котором беспрерывно звенела вода, падая на стеклянные плитки, а также была железная скульптура пса с тремя головами, с широко расставленными и погруженными в мох лапами.
Этой скульптуре наш дом был обязан своим названием. Головы были большие и немного прилизанные, морды острые, как и уши. Одна из голов ворчала, другая, средняя, присматривалась к миру, созданному в саду, с интересом и вниманием, третья, ближайшая к инкрустированной костью двери, попросту смеялась. Приходившие к отцу посетители обычно хлопали третью голову между ушей. Их пальцы отполировали это место так, что оно стало похоже на черное стекло.
Таким был мой мир, когда мне было лет семь, может, чуть больше. Большинство дней я проводил в маленьком классе, где царствовал мистер Миллион, или в спальне, где в полнейшей тишине мы играли с Дэвидом. Разнообразие привносили походы в библиотеку, о которых я уже писал, или — что было еще реже — какие-нибудь другие развлечения. Время от времени я отодвигал вьюнок от окна, чтобы рассмотреть, что происходит во дворе, прислушивался к разговорам домочадцев. То, что они делали и о чем говорили, меня очень интересовало.
Я знал, что высокий мужчина с узким лицом, который правил нашим домом и которого девушки и слуги называли «мэтром», был моим отцом.
Помню, что существовала еще какая-то страшная женщина, перед которой дрожали все жившие в нашем доме и которую все звали «мадам». Однако, она не была ни моей матерью, ни Дэвида, и не женой отца. Такая жизнь, а вместе с ней и мое детство, закончилась в один прекрасный вечер, когда мы с братом лежали в постелях, обессиленные игрой и спором.
Кто-то потряс меня за плечо. Это был не мистер Миллион, а один из слуг в красном мундире.
— Он вызывает тебя, — сказал он. — Вставай!
Когда я поднялся, он заметил, что я в пижаме. Я стоял и зевал.
— Одевайся и пойдем, — добавил он.
Я послушался и натянул черные вельветовые брюки, которые носил в течение дня, и свежую рубашку. Комната, в которую меня провели закрытыми коридорами, пустыми от обычных здесь домочадцев, и разными закоулками, куда никогда не впускали гостей, затхлыми и пропахшими крысами, была библиотекой отца. Это здесь женщина в розовом рассказывала мне как-то об отце. Я никогда не был здесь раньше.
Однако, сейчас, когда мой провожатый постучал, дверь открылась и мы вошли.
Это произошло так быстро, что я едва успел опомниться. Дверь открыл мой отец и быстро закрыл за мной.
Оставив меня там, где я стоял, он прошел через всю длинную комнату и тяжело опустился в огромное кресло. На нем был красный пиджак с завязанным на шее черным платком. Так он одевался почти всегда. Длинные редкие волосы были зачесаны назад. Он внимательно смотрел на меня.
Помню, что губы мои дрожали от едва сдерживаемого страха.
— Ну, что ж, — сказал он спустя долгое время, — вот и ты. Как мне называть тебя?
Я назвал свое имя, но он покачал головой.
— Не то. Для меня у тебя должно быть другое, интимное. Если хочешь, выбери сам.
Я молчал. Мне показалось это невозможным — иметь другое имя, а не те два, что уже были у меня.
— Хорошо, — нарушил, наконец, отец тишину, — я выберу сам. Ты будешь Номер Пять. Подойди ко мне, Номер Пять.
Я подошел. Когда я остановился перед ним, он сказал:
— Хорошо. Я знаю, что ты шустрый мальчик. Мистер Миллион присылает мне ваши контрольные работы и все ленты, на которых записаны ваши споры. Ты знаешь об этом? Знаешь, что я делаю с ними?
— Думаю, что выбрасываете, — ответил я.
У меня все похолодело внутри, когда отец наклонился ко мне.
— Нет, они все здесь. — Он холодно усмехнулся и нажал какую-то кнопку на подлокотнике кресла. — Запомни, ты не должен останавливаться.
На протяжении первых двух минут мне было интересно говорить.
В комнате, как по волшебству, появился мальчик немного моложе меня, а также разукрашенный солдатик из дерева с меня ростом. Когда я хотел дотронуться до него, моя рука прошла насквозь.
— Говори, — приказал отец. — О чем ты думаешь, Номер Пять?
Видимо, этот мальчик так же, как и я, думал о солдатике. Как туман, прошел он сквозь мои руки и попытался перевернуть солдатика.
Это были голограммы, трехмерные изображения, созданные интерференцией двух фронтов световых волн. Когда я рассматривал это в книжке по физике на плоских иллюстрациях, изображавших шахматные фигуры, они не казались такими зрелищными.
Прошло, однако, немного времени и шахматные фигурки в моей голове связались с привидениями, которые ночью бродили по библиотеке моего отца. Отец тем временем не переставал повторять:
— Говори, рассказывай что-нибудь! О чем, по-твоему, думает этот мальчик?
— Ему нравится большой солдатик, но он хочет опрокинуть его, потому что солдатик — только игрушка, хотя и больше его ростом…
Говорил я долго. Прошли часы.
Изображения менялись. Большого солдатика сменили котенок, кролик, тарелка с супом, крекеры, нож с вилкой…
Но трехлетний мальчик все время оставался на месте.
Когда старый слуга в потертом мундире пришел забрать меня, язык уже меня не слушался, горло страшно болело и слова выходили тихим шепотом. В ту ночь мне приснился маленький мальчик, гонявшийся то за одним из предметов, появлявшихся в комнате, то за другим. Его личность странным образом смешалась с моей и личностью моего отца таким образом, что я был одновременно наблюдателем, наблюдаемым и кем-то третьим, чуть ли не наблюдателем за первыми двумя.
- Предыдущая
- 3/16
- Следующая
