Сэм стремительный - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 2
- Предыдущая
- 2/57
- Следующая
Вот это больше походило на дело!
— И я вас люблю, дядюшка, — сказал Сэм прочувствованно. — Когда я думаю, сколько вы для меня сделали…
— Но, — гнул свое мистер Пинсент, — ты, думаю, будешь мне нравиться даже еще больше, находясь в трех тысячах миль от конторы пинсентовской экспортно-импортной компании. Мы расстаемся, Сэм, — и сейчас же!
— Мне очень жаль.
— А я, со своей стороны, — сказал мистер Пинсент, — так очень рад.
Наступило молчание. Сэм, сочтя, что на этом беседу можно считать законченной, встал с кресла.
— Погоди! — сказал его дядя. — Я хочу сказать, как я спланировал твое будущее.
Сэм был приятно удивлен. Он никак не ожидал, что его будущее может интересовать мистера Пинсента.
— Вы его спланировали?
— Да, все улажено.
— Замечательно, дядюшка, — благодарно сказал Сэм. — Я думал, вы собираетесь выгнать меня в бушующую вьюгу.
— Ты помнишь, как познакомился с англичанином, лордом Тилбери, когда обедал у меня?
Еще бы Сэм не помнил! После обеда милорд зажал его в углу и разглагольствовал без передышки добрых полчаса.
— Он владелец издательства «Мамонт», выпускающего много ежедневных и еженедельных газет в Лондоне.
Сэм был об этом хорошо осведомлен — беседа лорда Тилбери носила почти исключительно автобиографический характер.
— Ну так он в субботу отплывает назад в Англию на «Мавритании», и ты отправляешься с ним.
— А?
— Он предложил использовать тебя в своем концерне.
— Но я же ничего не знаю о газетной работе!
— Ты ничего не знаешь ни о чем, — мягко указал мистер Пинсент. — Результат того, что ты обучался в английской аристократической школе. Однако ты вряд ли способен показать себя у него хуже, чем у меня. Вот эта мусорная корзинка стоит у меня в кабинете всего четыре дня, но она уже знает об экспорте и импорте больше, чем ты узнал бы, пробыв здесь пятьдесят лет.
Сэм испустил жалобный звук. Пятьдесят лет он счел некоторым преувеличением.
— От лорда Тилбери я ничего не скрыл, но тем не менее он намерен нанять тебя.
— Странно! — сказал Сэм, невольно чувствуя себя польщенным таким настойчивым желанием заручиться его услугами у человека, который видел его всего раз в жизни. Пусть лорд Тилбери редкостный зануда, но факт остается фактом: он обладает тем даром, без которого невозможно разбогатеть, тем таинственным, почти сверхъестественным даром распознавать талантливого человека при первой же встрече.
— Вовсе не странно, — возразил мистер Пинсент. — Мы с ним ведем деловые переговоры. Он пытается убедить меня поступить так, как в данный момент я поступать не собираюсь. Он думает, что я буду ему обязан, если он освободит меня от тебя, и в этом он совершенно прав.
— Дядя, — истово произнес Сэм, — я добьюсь успеха.
— Да уж, добейся, а не то… — сказал мистер Пинсент, не смягчившись. — Это твой последний шанс. Нет никаких причин, почему я должен содержать тебя до конца твоих дней, и я не намерен этого делать. Если и в издательстве Тилбери ты будешь валять дурака, не думай, что сможешь кинуться назад ко мне. Упитанного тельца не будет. Запомни это.
— Запомню, дядя, но не беспокойтесь. Что-то говорит мне, что успеха я добьюсь. И в Англию я поеду с удовольствием.
— Рад слышать. Ну, теперь все. До свидания.
— Знаете, как-то странно, что вы меня туда отсылаете, — задумчиво произнес Сэм.
— Не нахожу ничего странного. Я рад, что мне подвернулась такая возможность.
— Да нет… я хочу сказать: вы верите в хиромантию?
— Нет. Всего хорошего.
— Потому что гадалка сказала мне…
— Эта дверь, — сказал мистер Пинсент, — открывается автоматически, если нажать на ручку.
Проверив это утверждение и убедившись в его верности, Сэм вернулся в собственную обитель, где узрел, что мистер Кларенс (Фарш) Тодхантер, популярный и энергичный шеф-повар грузового судна «Араминта», уже проснулся и закурил короткую трубку.
— Что это был за старикан? — осведомился мистер Тодхантер.
— Это был мой дядя, глава фирмы.
— Я что, заснул у него в кабинете?
— Вот именно.
— Ты уж извини, Сэм, — сказал Фарш с благородным сожалением. — Вчера ночью я припозднился.
Он объемисто зевнул. Фарш Тодхантер был тощим, жилистым человеком за тридцать, с высоким лбом и меланхоличными глазами. Раздосадованные товарищи по плаванью, поиграв с ним в покер, иногда уподобляли эти глаза очам скончавшейся рыбы; однако критики, которых не жгла мысль о недавних финансовых потерях, а потому свободные от предубеждения, скорее нашли бы в них сходство с глазами попугая, после того как тот обозрел жизнь и обнаружил, что она полна разочарований. Фарш обладал сильной склонностью к пессимизму и под влиянием винных паров имел обыкновение темно намекать, что получай каждый по своим правам, так он был бы прямым наследником графского титула. История была длинная, запутанная и бросала тень на всех, кто был к ней причастен. Но поскольку он каждый раз рассказывал ее по-новому, взыскательные обитатели кубрика относились к ней скептически. А в остальном он варил макароны по-флотски лучше всех в Западном океане, но ничуть этим не чванился.
— Фарш, — сказал Сэм. — Я уезжаю в Англию.
— И я. Отплываем в понедельник.
— Да неужели, черт возьми! — сказал Сэм и призадумался. — Я должен уплыть на «Мавритании» в субботу, но, пожалуй, я бы отправился с вами. Шесть дней тет-а-тет с лордом Тилбери меня что-то не прельщают.
— А кто он?
— Владелец издательства «Мамонт», где я буду работать.
— Так отсюда тебя поперли?
Сэма слегка задело, что этот малообразованный человек с такой легкостью докопался до истины. Да и в тактичности Тодхантеру приходилось отказать: он мог бы по меньшей мере сделать вид, будто отставка была добровольной.
— Ну, пожалуй, можно сказать и так.
— Да не за то же, что я в его кресле сидел?
— Нет. Причин, видимо, накопилось много. Фарш, а вообще-то странно, что дядюшке пришло в голову сплавить меня в Англию. На днях гадалка сказала мне, что скоро меня ждет длинная поездка, а в ее конце я встречу белокурую девушку… Фарш!
— А?
— Я хочу показать тебе кое-что.
Сэм порылся в кармане и извлек на свет бумажник. Завершив эту операцию, он замер. Но затем, видимо преодолев временные колебания, открыл бумажник и с благоговением индийского священнослужителя, прикасающегося к бесценной реликвии, достал из него сложенный бумажный лист.
Случайный наблюдатель, обманутый веселой беззаботностью его поведения, мог бы счесть Сэма Шоттера одним из тех молодых материалистов, в чьей броне любви трудно отыскать щелочку. И случайный наблюдатель ошибся бы. Пусть Сэм весил сто семьдесят фунтов (только кости и мышцы), а когда его что-нибудь смешило — случалось же это часто, — разражался хохотом, какому позавидовала бы и гиена в своих родных джунглях, тем не менее ему были свойственны и нежные чувства. Иначе он не носил бы в бумажнике этот лист.
— Но прежде чем я покажу его тебе, — Сэм вперил глаза в Фарша, — ответь, видишь ли ты что-нибудь забавное, что-нибудь смешное в том, как человек отправляется поудить рыбу в Канаде и застревает в хижине среди первозданной глуши, где нечего читать и некого слушать, кроме дикого селезня, призывающего подругу, и глупостей франко-канадского проводника, не способного и двух слов связать по-английски…
— Нет, — сказал Фарш.
— Я еще не кончил! Видишь ли ты — я продолжаю — что-нибудь нелепое в том, что такой человек в таких обстоятельствах, найдя фотографию красивой девушки, прикнопленную к стене каким-то предыдущим обитателем хижины, и пять недель глядя на нее, так как смотреть больше не на что, влюбился в эту фотографию? Хорошенько подумай, прежде чем ответить.
— Нет, — сказал Фарш по зрелом размышлении. Он не принадлежал к тем, кто умеет находить смешную сторону в чем угодно и без труда.
— Отлично, — сказал Сэм. — И большое счастье для тебя. Хихикни ты — один-единственный разок, — и я бы обрушил могучий удар на твою сопатку. Ну, со мной как раз это и случилось.
- Предыдущая
- 2/57
- Следующая
