Три мертвых бога - Врочек Шимун - Страница 2
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
Я чувствую: он знает.
Сложное сделать — простым.
— Барр-а-а-а!
Воспоминание юности: ревущая центурия, бежит, пытаясь держать строй; крик разъяренного слона «Барра!» в нашем исполнении больше похож на вопль перепуганного слоненка. Перед нами темнеет фигура центуриона Фурия, белеет его лицо; выражения с такого расстояния не разобрать, но я уверен — все мы уверены — что центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, сейчас ухмыляется. Думаю, ненависть нашу он тоже прекрасно чувствует, даже не видя выражений глаз…
— Держать равнение! — его голос легко перекрывает наши вопли. — Левый край, подтянуться!
— Барр-а-а-а!
— Твою мать! — бегущий передо мной споткнулся, выронил деревянный меч, пробежал несколько шагов, заваливаясь вперед и высоко взмахивая руками… Ударил переднего под колени плечом — они упали вместе, ругаясь на чем свет стоит. Я пробежался по упавшему щиту…
— Делай как я! — кричу. Перепрыгнуть барахтающуюся кучу — со щитом в одной руке и здоровенной деревяшкой в другой, в доспехах — не так-то просто. Левой ногой — на спину лежащему — раз! правой ногой — уже на землю — два! Бегу.
— С-сука! — орет сзади обиженный голос. — И ты с-су… И ты! И ты тоже!
По стопам моим, так сказать.
…В тот же день, вечером, Фурий подозвал меня. Все ушли в палатки, на другом конце лагеря кто-то громко требовал «Арторикс!», а волк-центурион — непокрытая голова; седой ежик и глубоко сидящие глаза — улыбался и молчал. И я молчал, только вот не улыбался…
Ненавидел.
— Дурак, — сказал Лупус неожиданно. — Ты правильно поступил сегодня, ты не сломал строй… в настоящем бою ты спас бы этим множество жизней… Но я уверен: сегодня ты ляжешь спать с разбитым ртом. Я не буду вмешиваться. И еще: ты вряд ли станешь центурионом. Все. Проваливай…
— Я стану центурионом, — шептал я, ложась спать. Распухшие губы болели, щека кровоточила изнутри. Из четверых, что напали на меня ночью, трое выполнили команду «делай как я». И среди них не было никого из лежавших тогда на земле…
— Я стану старшим центурионом.
…Мне потребовалось на это двенадцать лет…
— Когда вы толпа, вас легко уничтожить, — говорит центурион, расхаживая перед нами. — Но строй… строй разбить гораздо сложнее… Тит, Комус, ко мне! Защищайтесь!
В следующее мгновение удар в голову валит меня с ног. В ухе — звон, в глазах — темень. Глухой гул.
— Встать!
Привычка взяла свое. Встаю. Даже не встаю — вскакиваю. Кое-как — сквозь туман — углядел Комуса, на его лице — ошеломление. Спорим, у меня такое же?
— Это было просто, — говорит Лупус, потирая здоровенный мозолистый кулак. — Я напал на них неожиданно: раз. И два: они были сами по себе. А ну-ка!
В этот раз я успел поднять щит и придвинуться к Комусу. Кулак центуриона бухнул в щит — я даже слегка подался назад. Потом…
— Делай, как я!
Качнулся вперед, плечом — в щит. Комус повторил за мной. Слитным ударом Лупуса сшибло на землю.
— Делай, как я!
Я занес ногу, целя в ненавистный бок… Я стану центурионом!
Колено опорной ноги пронзила страшная боль, казалось: кипятком плеснуло изнутри… Падаю!
— Врагу что-то кажется простым — сделайте это сложным, — заговорил Фурий, стоя надо мной, обхватившим пылающее колено. Я рычал, стиснув зубы, на глазах выступили слезы. — Скорее всего, в следующий раз он десять раз подумает, прежде чем нанести удар.
— Ненавижу, — хрипел я, — Убью! Сука… Ненавижу.
…Двадцать восемь лет прошло, но я помню, как было легко и просто: ненавидеть тебя, старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк. И как стало сложнее, когда по навету мальчишки-трибуна — того самого, который был на семь лет меня старше — был отдан под трибунал и казнен волк-центурион…
… — По приказу старшего центуриона Квинта Гарса!
Я вошел в палатку, минуя двух стражей, вооруженных пилумами. Арестованный поднял взгляд, узнал и по-волчьи ухмыльнулся. Ненавижу, привычно подумал я… затем с удивлением обнаружил, что ненависти как таковой больше нет. Есть привычка.
— Этого и следовало ожидать, — сказал Лупус обыденно, словно только меня и ждал, сидя под арестом. — Ты вечно лезешь в неприятности, Тит.
— Я принес меч.
Легкий клинок — даже с ножнами он легче той деревяшки, с помощью которой нас учили владеть оружием — лег перед центурионом.
— И что с того? — усмехнулся Фурий. — Думаешь, я брошусь на меч, как делали опозоренные военачальники? Спасу свою честь?
— Так думает старший центурион Квинт Гарс. Он послал меня.
Я умолчал, что сам пришел к приору с этой просьбой.
— Так думает не старина Гарс, — сказал Фурий, глядя мне в глаза, — так думает трибун второй когорты.
— Но…
— Трибун считает, что победа за ним. Возможно. Но я не дам ему победы так просто… Броситься на меч — сдаться без боя. А на суде я скажу о нашем доблестном трибуне пару слов…
Готов поспорить, ему это не понравится.
— Я рад, что ты пришел, Тит, — сказал центурион. — Хоть ты и поступил по-дурацки… Смирно!
Я выпрямился.
— Возьми меч, вернешь Квинту Гарсу. Пусть отдаст трибуну с пожеланием броситься на меч самому. Скажешь: я приказал. Потом ступай к себе, завтра — марш в полной выкладке, двойная норма… И еще: ты станешь хорошим центурионом. Старшим центурионом… Все. Проваливай, чтобы я больше тебя не видел…
Так умер бог солдат.
Простое для врага — должно стать сложным.
Трудно быть стариком в теле юноши.
Когда смотришь в зеркало и видишь вместо привычного дубленого лица с насмешливыми морщинами в уголках губ…
Впрочем, я не так уж часто видел свое лицо в зеркале. В озере, в реке, в луже, в поилке для скота, в чечевичной похлебке — да. Зеркало для меня диковинка. Это же как надо начистить бронзу…
Впрочем, это не бронза. Серебро? Видел я однажды быстрое серебро, ртуть… Так и хочется взять его в руки и катать лучистые шарики по ладони, любуясь игрой света… Отражение!
Зеркало — это застывшая ртуть. Я понял. Надо же, молодец Тит Волтумий, старший центурион — в седой голове мысли до сих пор шевелятся.
Но главное все же не это.
Лицо — не мое.
Совсем. Даже не римлянин. И не грек. Италиец, может быть… Галл? Фракиец? Гепид? Гот? Герул? Те больше рыжие…
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
