Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун - Страница 54

• Предыдущая
• 54/87
• Следующая

Это мой личный план эвакуации.

Стоило бы спросить «что за цифра на спине у Боба?»

Стоило бы ответить.

Но вместо этого я думаю о сержанте.

Если бы дверь не была герметичной, я бы чувствовал запах. Наверняка бы почувствовал.

У меня нет противогаза или маски для дыхания. Это проблема. Зато есть шесть огромных баллонов с надписью «Кислород», но я не знаю, что с ними делать. Баллоны выкрашены в голубой цвет. Они, похоже, очень старые. Краска облупилась и местами сцарапана. Манометр отсутствует. Моего технического образования хватает только на то, чтобы взять плоскогубцы и свернуть вентиль.

Баллон свистит, как взбесившийся чайник.

Два гектара тайги заполняют комнату размером шесть на десять метров. На это уходит примерно десять секунд.

На одиннадцатой секунде я вываливаюсь в коридор и хлопаю дверью. Делаю несколько шагов. Головокружение. Коридор передо мной разбегается надвое, затем сходится, превращаясь в картинку из калейдоскопа. Пол смазан маслом и норовист, как спортивный мотоцикл. Меня сбивает и тащит. Голова взрывается болью. Я понимаю, что перебрал. Вдохнул на пару акров больше. Тайга — это севернее, за Уральскими горами. Мне холодно.

Я пытаюсь встать. На удивление, мне это удается.

Иду туда, где больше углекислоты.

По пути задеваю что-то, падающее с металлическим звоном.

Потом меня тошнит.

В инструкции по технике безопасности это называется кислородным отравлением.

Стоило бы отдышаться.

Стоило бы усвоить, что инструкция по технике безопасности — нефиговая вещь.

Пока я вспоминаю про инцидент с баллоном, Боб готовится.

Боб приводит себя в порядок. Все должно быть чисто и ухожено, об этом он позаботится. Особого внимания заслуживает прическа.

Через несколько секунд я открою дверь направленным взрывом. Тогда начнется отсчет. После взрыва сработают автоматические огнетушители. Взвоют сирены. Все будет как в тумане. Видимость близка к нулю.

Место, где лежит мертвый сержант, называется тамбур или предбокс.

Тамбур отделяет «грязную» часть уровня от «чистой».

Его нужно пройти как можно быстрее. Не потому, что сержант заразен — а потому что давно уже лежит и гниет. Людей с признаками СТК запирают в карантин на две недели. Этого достаточно, чтобы вирус уничтожил больных и — исчез. Я знаю это из дневника доктора Ремизова. То есть СТК можно не бояться. Но после смерти человеческое тело опасно уже само по себе. Воздух в тамбуре насыщен разложением.

И я подозреваю, что синдром трахания кроватей (СТК) настиг не одного сержанта.

Сколько на базе мертвых людей?

Не знаю.

Стоило бы задать вопрос «почему в живых остались мы с Бобом?»

Стоило бы нажать кнопку.

Грохот. Взрывом выбивает дверь тамбура. Метан, образовавшийся в процессе разложения, в долю секунды выделяет огромное количество тепла. Кровать вдавливается в стену, как скрепка в пластилин. Тело сержанта превращается в прах. С легким «пчих» сгорают мушиные крылья. Их тысячи и тысячи. Позже, когда автоматические огнетушители закончат свою работу, на полу останется несколько крошечных черных комочков.

Боб ждет. Он собран и сосредоточен, хотя с виду кажется слегка расслабленным. Я всегда удивляюсь: при том внимании, что Боб уделяет своей внешности, он умудряется выглядеть как похмельный панк. Волосы стоят дыбом, пряди торчат в разные стороны.

Вероятно, такого эффекта Боб и добивается?

Проходит десять секунд.

Запах гари становится таким сильным, что першит в горле. Но даже гарь не может перекрыть тяжелый дух гниения.

Так сколько на базе мертвых людей?

Я даю отмашку.

Боб срывается с места, как пуля. Бегает он гораздо лучше меня, кто бы спорил.

Выбегает в коридор, проскакивает комнаты а8, а19, минует кабинет Ремизова, туалеты (мужской и женский), дверь в большую лабораторию, поворот — и, наконец, оказывается у места Мушиного Апокалипсиса.

Здесь начинается самое сложное.

Здесь ревет пламя и со свистом опорожняются порошковые огнетушители.

Пока не понять, кто кого. Боевая ничья.

Боб накидывает на голову капюшон (противочумной костюм I типа, только какой-то гад забрал кислородную маску), секунду медлит, потом прыгает.

Стоило бы сказать, что делаю я в этот момент?

Стоило бы зажмуриться.

Я кашляю. Не потому, что в дальнюю комнату тянет дымом или гнилостные микробы до меня все-таки добрались.

У меня хронический бронхит. Эта такая вещь, которая в любой момент времени может проснуться и сказать — поехали.

Бронхит. Всего лишь.

Прорывается сквозь огонь. Костюм I типа начинает тлеть, правый рукав горит — Боб на бегу стучит себя по груди, пытаясь сбить пламя. Бежит он вслепую. Под ногами хрустит и хлюпает. Дышать нечем, смоченная водой самодельная маска уже не помогает.

Пламя не поддается.

Кожа зудит и пылает. Под ней нагревается плоть. Боб разбегается и прыгает высоко, насколько может — и подставляет руку под струю огнетушителя.

Потом еще раз.

И еще.

У меня на коленях лист ватмана, расчерченный цветными фломастерами. На листе — две таблицы. Одна озаглавлена «С любовью, Боб», другая «Александр Постоногов», 30. Таблица Боба нарисована зеленым фломастером, моя — синим. В руке у меня секундомер. В таблице Боба несколько колонок; все, кроме последней, заполнены цифрами. Против цифр стоят названия — «комната а19», «коридор а2», «туалет М».

По мере того, как Боб продвигается, я вписываю в колонку новые цифры. Делаю это красным цветом.

Последней в таблице строка «лифт1, лифт2».

Уши режет вой пожарной сирены. Здесь видимость получше, но все равно неважно.

Пламя на рукаве погашено, осталось только черное пятно. Но рука страшно зудит. Впрочем, про это можно забыть.

Где же оно?

Где?!

Почти. Я держу палец на кнопке секундомера. Стрелка щелкает: тик-ток, тик-ток. Время утекает сквозь пальцы, как вода. Ну же, Боб!

Ну!

• Предыдущая
• 54/87
• Следующая