Мои посмертные приключения - Вознесенская Юлия Николаевна - Страница 20
- Предыдущая
- 20/41
- Следующая
А жалкие молодящиеся старухи, одуревшие от гормонов, изрезанные хирургами-косметологами: если бы они знали, что смерть – это эликсир вечной молодости! Впрочем, может, и хорошо, что до поры это скрыто от них, а то еще побежали бы наперегонки кончать с собой в целях омоложения.
После общей трапезы, к которой я старалась вернуться с прогулки, начинались занятия в дедовой школе. В павильоны я только заглядывала: там светились разноцветные экраны, звучала музыка, шли какие-то опыты в лабораториях. Но очень часто занятия проходили прямо в саду, в большой мраморной беседке или просто на поляне. Дед или Алеша садились на скамью, а слушатели окружали их внимательной стайкой, располагаясь прямо на траве.
Меня тянуло к ним. Я тихонько подходила, присаживалась позади всех в сторонке и добросовестно пыталась вникнуть в их рассуждения о Боге и Его мироздании.
Все ученики были молоды и прекрасны лицом, и тела их светились. Но до Ангела или Деда им было далеко! Даже Алеша и Катя с Ниной были полнее светом, чем любой из учеников.
На меня вся эта молодежь посматривала с интересом и, как мне казалось, слегка сочувственно. Меня это ничуть не обижало: они избраны для Рая, хотя и должны пройти подготовительные курсы, а я тут человек сугубо временный и случайный. "Все они отличались глубокой серьезностью в занятиях, будто стремились запастись знаниями на целую вечность.
Жили ученики поодиночке и небольшими группами, кто где хотел. Дома они сочиняли себе в соответствии с земными мечтами и представлениями об идеальной архитектуре, поэтому такой красивый издали городок вблизи иногда казался Диснейлэндом: рядом с маленьким Парфеноном мог стоять индейский вигвам, а резной теремок соседствовать с игрушечным средневековым замком. Но все это строилось поначалу, когда они только прибывали с Земли и неистово пользовались возможностью материализации своих фантазий. Потом все эти игрушки надоедали, ученики переселялись в строгие павильоны или простые сельские домики, а их архитектурные измышления заполняли сады Долины очень живописными, но постепенно тающими руинами, от которых в конце концов не оставалось и следа.
Кроме занятий и богослужений, ученики много и охотно трудились. Они ухаживали за лесами и полянами в горах, за садами в городке, следили за чистотой ручьев и озер. Животные тоже нуждались в уходе и заботе: звери, птицы, земноводные так и льнули к людям.
Разумеется, среди них не было опасных, все хищники в Раю перешли на вегетарианскую диету. Больных животных я не встречала.
Как-то в полете я нечаянно задела и поранила стрекозу. Мы с Ангелом разыскали в траве изумрудную красавицу и отнесли ее к девушке, занимавшейся насекомыми. Она жила в стеклянном павильончике на острове. Мы рассказали свою беду и показали ей покалеченное насекомое. Она осторожно посадила стрекозу на ладонь и пригласила нас в свою мастерскую. Действуя одними пальцами без помощи инструментов, она выправила и вылечила пострадавшее крыло.
Пока девушка возилась со стрекозой, я разглядывала яркие рисунки бабочек, сделанные прямо на стеклах павильона. На столе лежала огромная белая бабочка, изготовленная, как мне показалось, из бумаги. Рядом стояли стаканчики с кистями и красками.
Краешек крыла бабочки был тронут синей краской.
– Что это такое? – спросила я.
– Модель новой разновидности бабочек, – ответила девушка. – Я подбираю для нее окраску.
Вот так, совершенно случайно, приоткрылась завеса, и я узнала кое-что о том, к чему готовят учеников в школе моего Деда. Они смогут сочинять и раскрашивать бабочек!
Часто в часы школьных занятий Ангел приглашал меня совершить дальнюю прогулку. За пределами Долины летать самостоятельно мне не разрешалось, и Хранитель брал меня на руки. Эти полеты под его крылом, в его больших и крепких руках приводили меня в состояние ликующего счастья.
Ангелов любят птицы, и они часто сопровождали нас веселыми щебечущими стайками. Мимо нас проплывали легкие пушистые облака, а внизу один чудесный ландшафт сменялся другим. Мы спускались в места, которые приглянулись мне с высоты ангельского полета, и Хранитель был неизменно терпелив со мной: он мог часами спокойно ждать, пока я собирала раковины на берегу моря, синие альпийские колокольчики и нежно-серые эдельвейсы на краю ледников.
Однажды он показал мне обитель монахинь. Сверху она была похожа на утопающий в садах белый южный город, застроенный одними церквами; тысячи узорных крестов и крестиков издали казались сплошным золотым кружевом, наброшенным на темную зелень больших деревьев.
Мы сделали круг над обителью, и я увидела на ее улицах ослепительной красоты юных девушек, одетых в белые монашеские одежды. Они нас заметили и, улыбаясь, указывали на нас друг дружке. Некоторые махали нам рукой. Очень хотелось спуститься к ним и познакомиться, поговорить с ними, но это оказалось невозможным: стоило нам чуть опуститься, как я вынуждена была жалобно взмолиться:
– Ангел мой, летим домой! Тут очень разреженный воздух, наверное, у меня кружится голова. И глаза режет!
– Это не из-за воздуха, – сказал Храни тель, – здесь для тебя слишком изобильна Благодать Божия, тебе не по силам ее вынести.
Я видела, что моя никудышность печалит моего Ангела, но что же я могла поделать?..
Много дивных мест посетили мы с Хранителем, но почти всякий раз наши небесные прогулки заканчивались тем, что мы выбирали тихий уголок на природе и садились побеседовать. Без конца мы перетряхивали и пересматривали мою жизнь, и он старался объяснить мне, что я не так делала, чем грешила и как должна была строить свою жизнь, чтобы избежать грехов и спасти душу.
По большей части я с ним соглашалась: еще бы мне было не соглашаться, после моего-то опыта на мытарствах! Но иногда наши беседы превращались в дискуссии.
– Вот вы все твердите мне, что
Бог ми лостив к грешникам, – начинала я, – а еще утверждаете, что Он ни в чем не ограничивает мою свободу. Но ведь Бог не хочет, что бы я грешила, так? И тем самым Он уже ущемляет мое право свободно распоряжаться своей судьбой.
– Нет, Бог действительно ни в чем не ограничивает тебя. Он хочет, чтобы ты сама себя ограничила. Он любит тебя и ждет, что ты это сделаешь из любви к Нему.
– Почему же Он не скажет об этом пря мо?
– Он сказал об этом предельно прямо. Ты ведь читала Евангелие?
– Конечно, и была потрясена им.
– Что же тебя потрясло?
– Красота стихов. Оно написано таким верлибром!
– О Господи! – Ангел всплеснул и рука ми, и крылами. – И тебе ни на миг не при шло в голову, что Евангелие – это Благая Весть, обращенная непосредственно к тебе?
В нем совершенно ясно изложены условия спасения твоей души – ты не заметила?
– Нет. Какие же это условия?
– Полное соблюдение заветов Христа.
– Что-то такое мелькало в моем уме, я даже пыталась представить себе, что будет со мной, если я начну жить по заповедям.
– И что же ты себе представила?
– Что я перестану быть самой собой, утрачу индивидуальность и даже могу превратиться в ханжу и лицемерку. Я сразу же отбросила эту мысль.
– И упустила шанс начать дело своего спасения.
– Ты знаешь, если бы я могла вернуться к той жизни, я бы теперь многое пересмотрела. Но что толку в поздних сожаленьях!
– В бесплодных сожаленьях толку нет, это так. Но милосердие Божие не знает предела.
– А если так, то Бог тем более должен принять во внимание смягчающие обстоятельства: разве Он не знает, в какой среде я росла?
– Вы так печетесь о своей личной незави симости, а чуть дело коснется личной ответ ственности, как начинается: среда, четверг, пятница… А важно только Воскресенье! Пойми, что Он для твоего – именно твоего! – спасенья сошел на Землю, принял все ваши грехи на себя, был за них распят и воскрес. В этом твое личное спасение.
– Разве не вы с Дедом спасли меня на мытарствах?
- Предыдущая
- 20/41
- Следующая
