Сердце Дьявола 2 - Белов Руслан - Страница 23

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая

...Первым в колодец друзья доверили лезть мне. Как только я окутался сиреневым туманом, сознание мое развернулось и устремилось круговой волной, бледнея и растворяясь, к границам Вселенной. Достигнув их, отлетело назад и пришло в себя на высоком черном кожаном диване.

Очувствовавшись, я увидел, что диван председательствует в просторной комнате, по всем параметрам напоминавшей приемную преуспевающей западной фирмы, отъевшейся на российских хлебах. На стенах ее висели обычные для таких фирм фотографические виды ночного Чикаго, утренней Филадельфии, Большого Каньона в полдень и Сан-Франциско в дождь.

"Брокерская контора, не иначе", – решил я и направился к встроенному в стену аквариуму с желанием полюбоваться его обитателями – игривыми болотными черепашками.

Но до черепашек не дошел: мое внимание привлекла лицензия в золотой рамке, висевшая на половине расстояния между Филадельфией и Чикаго. В ней говорилось, что ПБОЮЛ "Вечность" в лице ее владельца Худосокова Л.И. предоставлено право на очищение душ сроком на 999 (девятьсот девяносто девять) земных лет. Внизу лицензия была подписана "Вельзевул", сверху под "Согласовано" стояла вторая подпись, в которой разборчивыми были лишь буквы "Г" и "Б".

Естественно, у меня вырвалось: "Ни черта себе!" Это восклицание подействовало как "Сим-сим", единственная дверь отворилась, и в ее проеме восстал широко улыбающийся Худосоков, одетый в белоснежную рубашку (в нагрудном кармане мобильник) и кремовые брюки с отворотами.

От этого натюрморта я обмер; Ленчик же влетел в комнату с распростертыми объятиями и, уловчившись обезьяной, обнял как старинного друга.

Вырваться из его лап мне удалось лишь после того, как в приемной воплотились Баламут с Бельмондо. К моему глубокому удовлетворению Худосоков приветил их также тепло, как и меня.

Покончив с выражением чувств, Ленчик пригласил нас занять кресла, стоявшие вокруг журнального столика. Пока мы рассаживались, на нем появились графинчик коньяка, три хрустальные рюмки и цветистая коробка настоящих гаванских сигар.

– Коньяк откуда? – поинтересовался Баламут, потянувшись к искрящемуся графину.

– Собственного изготовления, "Черный Дьявол" называется. Из алкоголиков перегоняем... – подмигнул ему Худосоков, опускаясь в свободное кресло.

Усевшись, глава "предприятия без объявления юридического лица" внимательно осмотрел нас одного за другим и сказал:

– Вот и прекрасно, джентльмены! А я грешным делом думал, что побрезгуете моим гостеприимством. Ну и правильно, дело у нас с вами общее, а кто старое помянет, тому глаз вон. Ведь так, Колинька?

– Не пьешь по-прежнему? – проигнорировал вопрос Баламут, разливая коньяк в рюмки.

– Да вот, не пью... В моем теперешнем ведомстве трезвость нужна, как нигде, – виновато ответил Худосоков и тут же, напугав нас, вскочил со словами "О, Господи, я же забыл!", бросился к небольшому холодильнику, стоявшему в углу комнаты, извлек из него тарелочку с аккуратно порезанными лимонами и большую коробку шоколадных конфет. Расположив все это на столе, уселся, довольный, и мы выпили. Коньяк оказался отменным, хоть и попахивал то ли дымком, то ли смольем.

– А где наши кровники? – закусив конфеткой, взял быка за рога Борис.

– Здесь они, здесь! – успокоил его Худосоков. – Пригласить?

– Пригласи... – выцедил Баламут.

Худосоков вынул из кармана рубашки мобильник, нажал несколько кнопок, и через минуту в комнату вошли двое в одинаковых джинсах и ковбойках. Продырявив нас глазами, они переглянулись и, взяв у стены по стулу, уселись по обе стороны от Худосокова.

– Не понял? – вздернул брови Бельмондо. – У вас, что, здесь камерная демократия?

– Демократия, демократия! – закивал Худосоков. – У нас же здесь Ад, здесь одни грешники, да мы, ха-ха, – черти... Не разлей вода, так сказать. Кстати, познакомьтесь. Это, – указал он подбородком на сидевшего справа от него плотного круглоголового мужчину с безжалостными черными глазами, – Анатолий Григорьевич Крутопрухов, можно просто Толян, а это (ткнул указательным пальцем в невзрачного человека с бесцветными глазами) – мой тезка, Карликов Ленька, мы его доном Карлеоне зовем, ему нравится...

Мы посмотрели на дона Карлеоне. По всем параметрам он был средним и потому как бы не существовал индивидуально, а был олицетворением неприметности...

"И этот ничем непримечательный тип убил Веронику, ее сына Вадима, Диану Львовну, Пал Петровича..." – подумал я, рассматривая его исподлобья.

– Да, это он всех домашних Бориса пришил... – виновато вздохнул Худосоков. – А Толян – Софию-с ...

Худосоков не договорил – Баламут и Бельмондо как по команде вскочили и, одновременно вцепившись в горла своих кровников, опрокинули их на пол. Графинчик, задетый Баламутом, со звоном упал; коньяк полился на стол, источая густой приятный запах. Ленчик, не обращая внимания на хрипы и ругань, раздававшиеся справа и слева, молниеносно схватил одной рукой графинчик, а другой – две устоявшие рюмки, затем встал и, переступив через бутерброд Борис-Карлеоне, прошел к холодильнику. Поставив на него штатное имущество "Вечности", обернулся и хлопнул в ладоши.

Не успел он опустить рук, как в комнату ворвались шестеро здоровых красномордых мужиков в защитной форме... Они накинулись на нас, и очень скоро я провалился в черное небытие...

Веревочные путы на руках и ногах, страшная духота, тьма кромешная и женский смех – вот, что я почувствовал, увидел и услышал, когда в меня вернулось сознание (или душа?). Следующее, что я ощутил – мерное покачивание того, в чем я находился – привело меня к мысли, что я лежу в трюме небольшого суденышка, скорее всего яхты. И тотчас воображение развернуло перед глазами чудесную картинку – белоснежный парусник покачивается в заводи кораллового острова, на его надстройке загорает прекрасная светловолосая богиня в кроваво-красном бикини, а я... А я, черт побери, лежу в трюме, я – в лапах Худосокова! И в аду...

Страх ворвался в каждую мою клеточку; вывернутый им наизнанку, я закричал во весь голос. "А-а-а!!!"

И тут же яркий свет ворвался в мою темницу – это открылась крышка люка. Как раз надо мной.

– Чего базлаешь, милок? – раздался из него бесцветный голос дона Карлеоне. – Счас вытащу, потерпи чуток.

Я распахнул глаза, перед этим инстинктивно закрывшиеся от слепящего света, и на переднем плане увидел серое лицо дона с замученными глазами, а на заднем – невозможно голубое небо.

Спустя пять минут, наряженный в цветастый пляжный халатик и бейсболку, я сидел в шезлонге и изумленно смотрел то направо, то налево, то прямо перед собой. Челюсти моей было от чего лечь на грудину: справа сидел пьяненький Баламут в ковбойке, безграничном сомбреро, с фужером ярко-оранжевого коктейля в руке и сигарой в зубах. Слева располагался голый по пояс Бельмондо в пробковом шлеме, обшитом тканью цвета хаки, с удивительно изящной темнокожей девушкой на коленях (о, господи, какие у нее были губки!).

Напротив сидел дочерна загорелый Худосоков в выцветшей майке и белой пионерской панаме.

– Что, интересные шляпки носила буржуазия? – обратился он ко мне, обезоруживающе улыбаясь.

– Да... – согласился я, с восторгом рассматривая гладкие от природы ножки девушки.

Мне не надо было косить глазами – предположив во мне будущего поклонника, эта кокетка весьма эротичным движением положила свои оглобли на мои бедра.

– Коль, а как же София? – изгнав из себя Худосокова, предприняло мое подсознание попытку передела собственности. Рука же, попав под влияние животных чувств, моторно потянулась к шелковой коленке девушки и принялась ее поглаживать.

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая