Очко сыграло - Белов Руслан - Страница 7
- Предыдущая
- 7/8
- Следующая
– Сдавай, болтун, – помолчав, подвинул к нему карты Борис Петрович. – Будем играть на суицид, то есть на выстрел в собственное сердце. Если ты выиграешь, застрелюсь я, и наоборот.
Смирнов пожал плечами, взял карты, стал тасовать.
– Послушай, а почему ты не боишься, почему ты спокоен? – задрожал голос Бориса Петровича. – Лично я после всего случившегося оцениваю твои шансы выжить к завтрашнему, нет, уже сегодняшнему завтраку крайне невысоко.
– Почему не боюсь? Боюсь, ведь вы в аффекте, и себя не контролируете, – признался Смирнов. – Но боюсь не очень, потому что знаю, что завтрашнего, нет, сегодняшнего завтрака у меня не будет. Сегодня я обойдусь без него. А вот обед будет плотным, это точно. Обед или ужин, я еще этого не решил. И еще я напьюсь после всего этого. Так напьюсь, что не смогу поставить резинку и следующим утром останусь без привычной юшки.
Борис Петрович вынул из кармана халата пистолет, снял с предохранителя. Затем, взяв оружие обеими руками, прицелился в Смирнова. Тот чувствовал, как выжимается курок. И продолжал тасовать карты.
Курок сделал свое дело. Боек ударил в капсюль. Но выстрела не последовало.
– Черт, да что это такое?! Вторая осечка подряд! – взорвался Борис Петрович. И прокричал, обернувшись к двери:
– Витя, в чем дело?!
Виктор вошел. Увидев пистолет в руке хозяина, понял суть вопроса:
– А... Вы об этом... Патроны, наверное, слишком долго кипятил.
– Ты кипятил патроны?
– Да. А что?
– Дай мне другую обойму, – сказал Борис Петрович, покачав головой удивленно и негодующе.
Виктор вынул из заднего кармана брюк обойму, положил на стол перед шефом.
Смирнов, бледный, покрывшийся испариной, участвовал в сцене безмолвно. Виктор, посмотрев на него с сочувствием, как на покойника посмотрев, вышел.
Борис Петрович сменил обойму, положил пистолет в карман. Долго смотрел на своего заложника. Так же, как смотрел Виктор.
Смирнов очувствовался, продолжил тасовать карты. Выронил часть на пол. Суетливо поднял.
Он потерял выдержку.
Борис Петрович протянул руку. Ладонь была розово-морщинистой.
– Дай мне. Ты уже банковал, мой черед.
Смирнов, ничего не видя, положил карты на стол. Борис Петрович взял их, стал тщательно тасовать. Закончив, подрезал "свою". И кинул карту сопернику. Поднимая ее, тот заметил, что Борис Петрович совершает с колодой те же самые операции, которые совершал он сам.
– Он мухлюет! – сверкнула мысль. – И, скорее всего, срисовал с меня. Черт! Человек, который так быстро схватывает, не может не выиграть!
Смирнов огорчился выводу, но унывал недолго – в голову пришла спасительная мысль. Обрадованный (на лице это не отразилось), он вскочил, подошел к бару, вынул из него первую попавшуюся бутылку вина (не повезло коллекционной испанской "Малаге"), потом фужер, и вернулся к столу. Следующую минуту он пил, в перерывах между глотками посматривая на свет сквозь искрящийся хрусталь.
– Так значит, у вас в банке фактически лежат наши жизни, моя и ваша? – спросил он, допив вино и взяв карту.
Карта была десятка.
– Да, – ответил Борис Петрович, не подумав. Поведение заложника его удивляло и нервировало. – В случае проигрыша вы отвечаете смертью.
– В таком случае, я иду на осьмушку вашей жизни. Давайте еще карту. Быстро!
Борис Петрович растерялся. На осьмушку?! Смирнов получил девятку. Его несло.
– Еще, – сказал он.
Вышел валет. 10+9+2(!!). Очко.
– Итак, в банке моя жизнь и семь восьмых вашей. Играю на половину своей. Вскройте мне три карты.
Нехорошая улыбка играла его губами.
Борис Петрович выложил на стол валета, короля и семерку.
– Еще две.
Появились король и валет. Всего девятнадцать.
– Себе, – приказал Смирнов.
Борис Петрович вскрыл даму, еще одну, шестерку... и туза. 3+3+6+11. Двадцать три очка. Если бы он не растерялся и не выдал первой заначенную даму, у него было бы двадцать.
– В банке половина моей жизни и семь восьмых вашей, – продолжал давить Смирнов. – Играю на половину своей. Карту! Быстрей!
Борис Петрович сдал ему карту.
– Еще!
Борис Петрович дал.
– Еще!
Борис Петрович дал.
– Все, я выиграл, – бросил карты на стол Смирнов.
– Почему это?! У вас "пип" – влип!
– Вы не положили себе карту.
Борис Петрович растерялся вконец.
– Витя, иди сю...!!! – закричал он. "Сюда" у него выскочило наполовину – голос сорвался.
Виктор явился.
– Рассуди нас, Виктор Владимирович: я сдал ему две карты, а себе не положил. Значит ли это, что Евгений Евгеньевич выиграл этот кон?
Виктор подумал и сказал:
– Ну, если по аналогии с преферансом... Там, если ты, взяв прикуп, не снес карт и сделал ход, то летишь на гору без разговоров...
– Да никаких аналогий, – поморщился Смирнов. – Должна у банкира лежать своя карта. Хотя бы потому, что игрок в любой момент может потребовать ее показать. Итак, в банке семь восьмых вашей жизни... Я иду на все. Сдавайте и не забудьте оформить свою карту.
Борис Петрович был подавлен. Он проиграл карьеру, он проиграл жену, последний свой форпост, а вот теперь, находясь на коне, так глупо, так бездарно проигрывает остальное.
Смирнов получил две восьмерки. "Шиш".
Борис Петрович выдал себе семерку, валета и туза. Подумав, присовокупил к ним короля. 7+2+11+4(!!!) = 24
– Ну-ну, – скривился на это Смирнов. – Королевский уход из жизни. Эффектный жест, ничего не скажешь.
И, посмотрев, презрительно щуря глаза, добавил:
– Вас бы на неделю в мой поисковый отряд – вернулись бы в Москву с чистой совестью.
– И стал бы старшим научным сотрудником?
– Ну, зачем так пессимистично... Если тебя научают с похмелья забираться на скалу с отметкой четыре тысячи одиннадцать и с удовольствием есть рагу из альпийских галок, то все житейские неприятности выглядят по-другому, как-то по-мазохистски приятно выглядят. Знаете, что человек понимает, взобравшись на заоблачную горную вершину? Он понимает, что на ней нельзя стоять вечно. Он понимает, что, поднявшись, надо спускаться, спускаться к обычной жизни, спускаться к подножью следующей вершины.
Борис Петрович не слушал. Он держал пистолет на коленях и смотрел на часы. Старинные бронзовые часы, стоявшие на секретере, инкрустированном родонитом.
Они показывали девять двадцать.
Он знал, что в девять тридцать позвонит Павел Степанович, позвонит, и будет пространно говорить, с такой сволочной шакальей ноткой в голосе говорить, что вот такие вот дела, что команда меняется в соответствии с задачами, поставленными Президентом, и надо понимать текущий момент стоически и с юмором. Понимать и ехать через недельку в Москву сдавать дела. А можно и не ехать, можно загорать дальше – ведь дел-то никаких и не было. И еще он попросит не волноваться – приткнем куда-нибудь, свои ведь люди...
– Знаете, что, Борис Петрович, – прервал его самоедство Смирнов, неприязненно поглядывая на пистолет. – Знаете, что...
– Что?
– Скажу честно, мне не хочется, чтобы вы застрелились... Мне это будет неприятно.
– Вам это будет неприятно?!
– Да. Я уверен, что каждый человек, в конечном счете, получает по заслугам. Он получает все, что заслужил – и хорошее, и плохое. И потому он доложен отыграть все таймы в игре с жизнью, отыграть на возможно высоком уровне, с перерывами, конечно. И, если он это сделает, то Всевышний непременно добавит несколько бесконечных минут, добавит и поможет отыграться. И, может быть, даже выйти вперед. Понимаете, это мое кредо. А если вы застрелитесь, получится, что вы ничего не заслужили, кроме пули в башке, получиться, что вы сами себя удалили с поля, сами себе показали красную карточку. И представьте этих людей в кабинетах Белого дома... Представьте, какое презрение оживит их лица, когда им доложат о вашей смерти. Мне больно видеть эти лица. И еще одно. Я боюсь, что перед тем, как вы застрелитесь, вы пальнете в меня. Вы пальнете в меня, и я не получу по заслугам, не смогу доиграть до благословения Божьего... Это вообще ни в какие ворота не лезет, и я от этого нервничаю.
- Предыдущая
- 7/8
- Следующая
