Крайняя маза - Белов Руслан - Страница 16

• Предыдущая
• 16/44
• Следующая

Смирнов остановился и, на глазах трезвея, смотрел на него с полминуты.

– Дурак ты, – сказал он, наконец, отечески. – И потому не понимаешь, почему я все это говорю. Про дурость, про обезьян, про апокалипсис через триста лет.

– Трепач, потому и говоришь.

– Да нет... Понимаешь, если мы срочно не станем людьми, то этот апокалипсис через великую сушь непременно наступит. Понимаешь, мы должны срочно забыть, что такое национальность, вероисповедание, богатство, первенство, бессмысленное размножение! Если не забудем и будем гнать пургу как прежде, то уже через несколько десятилетий, а может, и при нашей жизни, начнутся кровопролитные войны за территории, на которых можно существовать, слышишь, не жить, а существовать!

– Зря ты беспокоишься. Никакой великой суши не будет. Американцы клин клином вышибут – взорвут над Африкой и Китаем десяток-другой водородных бомб...

– Ну и что? – не понял Смирнов.

Стылый хохотнул.

– Как ну и что? Всемирная сушь ядерной зимой успокоится!

– Не удивлюсь, если так и будет, – сказал Смирнов, усмехнувшись. И проходя вперед, спросил:

– Что с машиной будем делать?

– Мимо гаражей каких поедем, заверни...

Смирнов остановился у первых попавшихся гаражей. Спустя пять минут, подарив "копейку" измученно-деловому владельцу доисторического "Запорожца", они поймали машину и поехали делить деньги.

Было десять часов. Было свежо. Евгений Александрович отрезвел. Ему казалось, что вечер только начинается.

Выйдя из машины у подъезда дома Смирнова, они наткнулись на оживленную Веронику Антоновну. Довольная на вид соседка прогуливала своего престарелого тойтерьера. Рядом с ней топтался сын Валерий, видимо, только что из магазина – в его пакете можно было разглядеть причудливую бутылку дорогого ликера, всевозможные сверточки и свертки с деликатесами в красивых упаковках, венчал их огромный кусок великолепной осетрины холодного копчения, ценою не менее тысячи рублей.

Тойтерьер облаял Шуру. Злостно облаял. Шура подумал: "Зря я тебя по стене не размазал!"

Смирнов, с трудом оторвав завистливый взгляд от осетрины холодного копчения, подошел к Веронике Антоновне. И узнал, что она получила небольшое наследство от внучатого племянника из украинского города Одессы и с завтрашнего утра собирается начать ремонт ванной, и что соседка Мария Ивановна уже рекомендовала ей хороших и не жадных мастеров-плиточников.

Поздравив соседку с удачей, Смирнов направился в квартиру. Валентина дома не было. Посадив Шуру в кресло, он заходил по квартире.

Его раздирали желания.

Ему хотелось остаться верным Юлии.

Ему хотелось постучаться к Марии Ивановне, якобы за газеткой с неразгаданным кроссвордом.

Ему, наконец, хотелось разобраться с этим таинственным Шурой.

Решив, что верен Юлии перманентно (хоть и с простительными душевными отступлениями) и что за газеткой можно зайти и после разборки (до двенадцати еще далеко), Смирнов уселся напротив гостя и уставился в него взглядом, требующим обстоятельного отчета.

– Ты что уставился? – опасливо спросил Шура.

– Получается, что Паша был не причем? Он не узнал твою светлость и, следовательно, в глаза не видел? И тогда получается, что мне и тебя надо было закапывать в яме у Пономарки?

– Почему и меня? А триста пятьдесят тысяч баксов? Если бы не я...

– Ты считаешь, что триста пятьдесят тысяч баксов – это красная цена за Юлию?

– Тебе решать... – пожал плечами Шурик. – По мне, она и...

– Слушай, мне надоело с тобой в светские игры играть, – перебил его Смирнов. Или ты мне все исчерпывающе рассказываешь, или я иду к Марье Ивановне за паяльником. Ты должен усечь, что вопрос с Юлией для меня принципиальный. Или я наказываю истинного виновника, или я есмь дерьмо на всю оставшуюся жизнь. Тебя я простил... нет, не то слово, тебя я оставил в живых из-за того, что поверил. Поверил, что заставили тебя сделать эту гадость. Мы, ителлигентишки, народ сентиментальный, понимаешь, мы все простить норовим...

– Знаешь, перед тем, как к делу перейти, я хочу сказать тебе в порядке благодарности за паяльник, что твоя Юлия тогда кончила, и кончила два раза... Как в песне поется: Put me up, put me dawn, make me happy.

– Врешь, сволочь! – выдавил Смирнов, багровея.

И решив, что в сложившейся ситуации уважающий себя человек должен выражать чувства и отношение не чем иным как незамедлительным рукоприкладством, бросился на Шуру.

Упал он на него невменяемым: Шура брызнул ему в лицо из газового баллончика.

Очнулся Смирнов в половине двенадцатого.

"До чего же нехорошо на душе..."

"Какого черта я на него бросился?"

"А... Из-за Юлии..."

"Врет, собака... Что два раза кончила"

"Сволочь".

Собравшись с силами, Смирнов встал на ноги. Пошатался. Поискал пистолет. Не нашел. Вспомнил о кейсе с долларами. Пошел в прихожую. Открыл дверцу шкафа.

Чемоданчика не было.

Смирнов нервно захихикал.

Конечно, могло ли быть иначе? С ним? Вечным неудачником? И что теперь?

Долларов нет.

Любимую оговорили. Не отмоешь.

В холодильнике пусто.

Любовь Ивановна, наверное, уже спит.

Вот жизнь!

Звонок. Длинный, противный звонок телефона времен развитого социализма.

"Это – мать. Скажет какую-нибудь гадость.

Что нищий, что оброс, что нечего надеть.

Нет, без бутылки не обойтись".

Звонил сын:

– Слушай, папуль, ты там кейс с баксами так бездарно спрятал. Это при твоем-то замке.

– Ну и что?

– Я его перепрятал.

"Вот паразит!"

– Где?

– Ха-ха! Поищи.

Кейс нашелся под ванной. Он был пуст.

Доллары были в морозильнике. За куриными окорочками по тридцать семь рублей за килограмм. "Весь в меня, – порадовался Смирнов за сына. – И шутки мои".

Смирнов обожал глупые шутки.

Однажды мать Валентина, прибежав с работы с полными сетками, обнаружила на нижней полке холодильника шахматную доску с ферзевым гамбитом на шестом ходу белых.

Опять звонок. Теперь в дверь. Подошел, посмотрел в глазок.

Удача шла косяком. За дверью стояла Мария Ивановна. Шелковые ее пальчики нетерпеливо теребили верхнюю пуговицу китайского халатика.

"Шурик сказал, что 2:0 в пользу Юлии. Надо вырываться вперед".

Открыл. Увидел Марью Ивановну. Улыбаясь, она протягивала шариковую ручку Шуры.

– Извините, вы вот это у меня забыли...

Лицо у Смирнова удивленно вытянулось.

– У вас!? Я забыл у вас шариковую ручку!? Вы кто, собственно, такая?

Мария Ивановна тоже была не промах.

– Я... Я – ваша соседка. У вас из ванной обильная протечка. А я ремонт недавно сделала.

– Не может быть! Я ванной три дня не пользовался.

– Пойдемте, посмотрим. Неделю назад я пятьсот долларов заплатила за ее переделку. А теперь она похожа на ва... на ванную в ночлежке.

Восхищенный Смирнов, задержал взгляд на лице женщины. Ее квартира располагалась этажом выше, и он, значит, эту квартиру затопил. "Нет, она все-таки штучка! – подумал он, чувствуя, как силовые линии мужского интереса соединяют его с человеком, так небрежно замывающим пятна крови.

– Что ж, пойдемте ... – протянул Смирнов, рассматривая изумительно очерченные и к тому же естественно алые губы Марии Ивановны, губы, к которым тянулась одна из выпиравших из него силовых линий. – Вот только холодильник закрою...

– Что, съедобное искали?

– Да, искал, а там все позеленело...

– Я вас покормлю, – улыбнулась Мария Ивановна. – В счет ремонта.

В ванную соседки Смирнов попал лишь где-то в половине второго. До этого времени он совершал экскурсию по квартире.

• Предыдущая
• 16/44
• Следующая