Повторение судьбы - Вишневский Януш Леон - Страница 48

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая

Он будет смотреть ей прямо в глаза. И даже если при этом покраснеет, все равно не отведет взгляда. Нет, о том, что кружки соприкасаются, он упоминать не будет, быть может, она написала это под влиянием какого-то мгновенного импульса и сейчас… сейчас, возможно, предпочитает об этом не помнить или даже испытывает смущение.

Без нескольких минут девять он поставил свою машину на Львовской, на задах музея. Он уже и не помнил, когда последний раз приходил на работу так поздно. У входа толпилась группа школьников, ожидающих открытия. Начался новый учебный год, и учительницы истории – крайне редко это оказывались учителя – пригоняли целые классы из всех окрестных школ знакомиться с шедеврами церковного искусства и историей рода Любомирских в связи с историей Нового Сонча именно в начале сентября. Как будто в октябре или феврале церковное искусство и Любомирские утрачивали всякое значение. Уже давно у него возникла мысль чаще чем раз в год приводить школьников в музей и организовывать для них регулярные уроки. Если скоординировать это со школьной программой и убедить учительниц, причем не только истории, потому что можно было бы договориться с музеем Никифора17 в соседней Кринице, это повысило бы посещаемость музеев с пользой и для молодого поколения, и для музеев, которым вечно не хватает денег. Ну а кроме того, такая «воспитательная деятельность в тесной связи с регионом» прекрасно будет выглядеть в отчетах министерству и ратуше в Новом Сонче. Марцин был уверен, что ему удалось бы уговорить сотрудников музея вести такие уроки. Он решил, прежде чем начинать действовать, поговорить с пани Мирой. Прямо сегодня, во время ленча. Он улыбнулся про себя. Она ведь еще даже не знает, что у них сегодня совместный ленч…

В музей он вошел через задний ход у котельной и тихонько пробрался к себе в кабинет. Незачем всем знать, что он так поздно пришел на работу. Первым делом он подошел к столу и включил компьютер. Подумать только, что еще несколько месяцев назад он воспринимал его лишь как усовершенствованную пишущую машинку…

Марцин снял пиджак, повесил его в шкаф и пригладил волосы, глядя в треснувшее зеркало на внутренней стороне дверцы. Он был небрит. В последний раз он брился перед поездкой в Гданьск. То есть три дня назад!

«Как же я не заметил дома? – расстроенно подумал он.– И главное, сегодня!»

Он уселся за стол. Ему хотелось войти в Интернет и проверить, не писала ли ему Эмилия. После этих двух дней ему столько хотелось ей рассказать. Однако он решил, что отложит это на вечер, и взял папку с непросмотренной почтой. Торги за смену электропроводки в здании, давнее письмо от реставратора старопечатных книг из Кракова, разъяснение и протест в управление водоснабжения за ошибочно начисленную оплату. Судя по сумме, которую предлагалось уплатить музею, можно было решить, что здесь находится крытый бассейн. Ответы на просьбы о работе в музее. Их, хотя Марцин не подавал ни заявок в бюро трудоустройства, ни объявлений в прессу, приходило все больше и больше. Студенты-отличники, историки, реставраторы, полонисты, социологи, но также экономисты и физики со знанием трех иностранных языков и умением работы на компьютере писали в резюме, что просто мечтают работать в их маленьком провинциальном музее. Похоже, газеты ничуть не преувеличивают, когда пишут про безработицу в их регионе.

После часа работы с бумагами Марцин сделал короткий перерыв и спустился вниз. Он остановился в открытых дверях зала с иконами. Пани Мира с воодушевлением рассказывала группе скучающих старшеклассников историю иконы Луки, стараясь не обращать внимания на попискивающие мобильные телефоны. Увидев Марцина, она улыбнулась ему, прервав рассказ на полуслове. Он шепотом спросил у стоящей рядом девушки, кто руководитель их группы. Девушка указала пальцем на молодую загорелую женщину в черных брюках, белой обтягивающей блузке и темных очках, которые она сдвинула на светлые волосы, стянутые сзади в конский хвост. Марцин был не совсем уверен, что школьница правильно поняла его. Он оглядел зал. Указанная женщина не слишком отличалась своим видом, а на его взгляд, и возрастом от остальных экскурсанток. Через несколько минут хранительница закончила, и, когда школьники стали выходить, Марцин подошел к женщине с солнечными очками. Он представился и, убедившись, что перед ним действительно учительница, спросил, заинтересовали бы ее уроки истории в музее и есть ли у его плана шанс быть одобренным директором их школы. Его собеседница оказалась руководительницей этого класса.

– Уроки истории непосредственно в музее? Гениально! – улыбнулась она. – Естественно, меня бы это заинтересовало, и я уверена, что мой класс тоже. Наконец-то можно будет увидеть историю, а не только читать о ней. Нет, правда, колоссальная мысль! – говорила она, поправляя рукой волосы. – Я немедленно передам ваше предложение нашему директору. Он тоже историк, так что…

Марцин старался слушать внимательно. У нее были блестящие губы, зеленоватые глаза и маленькая, чуть заметная родинка на правой щеке. От бурной жестикуляции блузка сползала с ее левого плеча, все больше открывая узкую бретельку лифчика, белизна которой контрастировала с загорелой кожей. После того как Марцин обратил внимание на бретельку, он перестал слушать. Он только смотрел. Из опасения, что она заметит, как он жадно глядит на обнаженное плечо, время от времени он переводил взгляд на ее руки, которые она иногда складывала перед грудью. А когда она делала глубокий вздох, ее грудь поднималась, натягивая блузку. В какой-то момент, смущенный, он обернулся, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь за ними. В зале, кроме них, никого уже не было. Он медленно пошел к выходу, жестом пригласив ее следовать за ним. Прощаясь, он подал ей свою визитку.

– Я обязательно позвоню вам после разговора с нашим директором, – сказала она, глядя ему в глаза.

Похоже, она заметила, что он смотрит на ее открытое плечо. Марцин покраснел. А она подняла левую руку и, засунув большой палец под бретельку, медленно передвинула ее к шее. Плечо же оставила открытым. Она улыбнулась, протянула ему руку, добавила:

– Быть может, уже сегодня. До свидания, пан… – она бросила взгляд на его визитку, – пан Марцин.

Он следил, как она, покачивая бедрами, спускается по лестнице. Затем она смешалась с ожидающими возле музея учениками.

Марцин задумался.

С удивлением он понял, что не смог бы повторить ничего из того, что говорила эта молодая женщина. Так он был сосредоточен на… А собственно, на чем? На кусочке ее случайно приоткрывшегося тела или, скорее, на старании скрыть то, что он чувствовал, глядя на нее? Такие внезапно накатывающие приступы острого, как игла, желания у него всегда сперва вызывали смущение, а потом беспокойство.

Марцин, невзирая на долгие годы одиночества, вовсе не испытывал фрустрации на почве секса. Ежели человек добровольно отказался от чего-то, о фрустрации не может быть речи. После Марты, когда он оказался в фазе болезненного страха, мир для него делился на Марту и бесполых людей, так что это даже не было в прямом смысле отказом. Позже, когда заболела мама, а он справился со страхом, Марцин начал отодвигать и в конце концов отодвинул сексуальное желание на дальний-дальний план, и лишь иногда, когда его посещали братья с семьями, у него случались краткие приступы жажды близости и прикосновения к женскому телу. Но кратким приступам все-таки далеко до фрустрации.

Так он думал и так чувствовал. Однако окружающий мир чувствовал совершенно иначе. Людей из его окружения, особенно жителей Бичиц, очень даже интересовала его сексуальная жизнь, а точнее сказать, отсутствие таковой. В деревне у гураля с определенного возраста «должна быть баба под периной», а иначе «мозг у него зачервивит или когда-нибудь правая рука, а у левши левая отсохнет от греха». Он знал, что в деревне сплетничают о нем, рассказывают по вечерам невероятные истории о его «поездках к проституткам» или о «тайных встречах с замужней женщиной в Кракове». Он не обращал внимания, делал вид, будто не знает, никак не реагировал. До определенного момента.

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая