На мели - Вильямс Чарльз - Страница 18
- Предыдущая
- 18/33
- Следующая
— Премного благодарен. Садись, поговорим. Сигары куришь?
— Спасибо, у меня есть сигареты. Карлос вытащил одну и закурил, присев на корточки с привычной предосторожностью профессионала на таком расстоянии от собеседника, чтобы до него нельзя было дотянуться. Над водой разносилась дробь кубинских барабанов и треск маракасов.
— Слишком шумят, — неохотно признался латиноамериканец, как будто считал, что должен что-то сказать о вечеринке; но не желая делиться информацией. Так, если парочка сейчас танцует, скандал все еще впереди. Впрочем, что это меняет? — подумал Ингрем.
— Слушай, что за парень этот Моррисон?
— Он тверд, как кремень, и себе на уме.
— Ты давно его знаешь?
— Встречались то здесь, то там, еще со времен войны. Мы были вместе в Новой Гвинее, а потом нас отправили с отрядом наемников на Филиппины. О партизанской жизни он книгу мог бы написать.
— Испанский он выучил именно там?
— Да, но не во время войны. Он родился на Филиппинах, его отец владел копями. У этого малого способности к языкам, знает тагальский, немецкий и еще пару никому не нужных индейских наречий. А еще он может говорить, как битник. Кстати, а ты где научился испанскому?
— В Мексике, Пуэрто-Рико. Но у меня не такое хорошее произношение, как у него.
— Это точно, — подтвердил Руис.
— А ты сам откуда?
— И оттуда, и отсюда. В школу ходил в Штатах.
— Американский подданный?
— Да, со времени войны.
Карлос замолчал. Ингрем ждал. Не для того ведь этот парень притащился на остров, чтобы обменяться биографическими данными. Наверное, он просто сбежал с вечеринки из-за присущей испанцам неприязни к пьянству, но, возможно, дело не только в этом.
— Слушай, Куба отсюда далеко? — спросил Руис.
— В сотне миль или немного меньше, а что?
— Просто спросил. А как ты думаешь, можно ли добраться до нее на плоту?
— Если на нем будет несколько человек?
— Нет, один.
— Очень мало шансов, даже в одиночку, уж больно плот мал.
— Мне тоже так кажется. Но если мы снимемся с мели, то пройдем неподалеку, правда?
— Это точно. Путь в Карибское море отсюда лежит через пролив между Кубой и Гаити. Мы пройдем в виду мыса Мейси.
— Мейси?
— Punta Maisi, это восточная оконечность Кубы.
— Уже понял.
Парень собирается улепетнуть, подумал Ингрем. Но почему? Ведь до сих пор они с приятелем были заодно. Какое-то смутное воспоминание мелькнуло и тут же пропало.
— У тебя неприятности? — спросил он. Конечно, правды услышать не удастся, но кое-что по ответу понять будет можно.
— Ненадежная это операция, — признался Руис, — и становится все ненадежнее. Мы не сможем ее завершить.
— Похоже на то. Очень даже похоже. Но, должен заметить, операции типа “режь и беги” на Филиппинах не делали вас почетными клиентами страховых компаний.
— Наверное, я тогда был моложе. Когда тебе девятнадцать, всегда кажется, что умрет кто-то другой.
В чем дело? — подумал Ингрем, а вслух предположил:
— Ты беспокоишься из-за этой попойки?
— Конечно, а ты разве нет? Значит, дело не в ней.
— Как насчет одного предложения? — осторожно спросил капитан.
— Никаких предложений, — тихо, но решительно ответил Руис.
— Послушай, кража яхты не такое уж страшное преступление, если владелец не жаждет крови.
— Нет, — повторил Руис. — Я уже говорил, что мы с Элом давние друзья.
— Но ты ищешь способ сбежать.
— Это совсем другое дело. Если человеку не нравится операция, он всегда имеет право выйти из игры, не предавая товарища.
— Ладно, делай как знаешь, — махнул рукой Ингрем и прислонился к ящикам. — А что представлял собой Айве?
— Не самый плохой малый, которого я знал, если не верить тому, что плел. Трепач.
— Так я и предполагал, — кивнул головой Ингрем и, помолчав, спросил:
— Кстати, где карта девиаций для компаса, не знаешь?
— А что это такое? — удивился Руис.
— Ну, такая карта с поправками на ошибки компаса. Ведь вы сделали новую, когда собрались в плавание?
— А зачем? Что-то я не понимаю, приятель.
— Чтобы поправлять показания компаса, — объяснил Ингрем. — Послушай, вы ее сделали или нет?
— Ничего такого не знаю.
— Хочешь мне внушить, что вы загрузили в каюты три или четыре тонны стали, не желая учесть ее влияния на показания компаса?
— А, ты об этом. Конечно учли, тут не надо быть моряком, любой бойскаут знает. Во всяком случае, Айве об этом позаботился.
— Как? — полюбопытствовал Ингрем.
— Он взял азимут на берегу до погрузки и после нее, а разницу показаний где-то записал. Эл должен знать где.
— Понял, я его спрошу.
Руис затушил сигарету о песок и поднялся.
— Отправлюсь назад и посмотрю, удастся ли соснуть. Очень бы хотелось.
— До завтра, — попрощался Ингрем и привстал.
— Не стоит этого делать, — предостерег Руис насмешливым тоном. — Не провожай меня до дверей.
— Как знаешь. Кстати, насчет Айвса, он когда-нибудь называл тебе свое имя?
— Нет, конечно, я догадывался, что Холлистер — фальшивое, но только под таким именем я его и знал. Холлистер и еще Фред.
— А как его называл Моррисон?
— Герман, а как же иначе?
— Прости за глупый вопрос, — пробормотал Ингрем, — и спасибо за постель.
— Не стоит благодарности, — ответил Руис и растаял во тьме.
Ингрем откинулся на ящики и снова раскурил сигару. В чем-то тут кроется ложь, это наверняка. Но в чем? Все настолько перемешано и не стыкуется между собой, что определить, где таится ложь, не удастся. Почему Руис хочет дать деру? Вся эта болтовня об опасностях путешествия почти наверняка дымовая завеса. Бандитам грозит опасность, о которой Ингрем не знает, что-то такое, что неизбежно приведет их к смерти или заключению, и других исходов не будет. Руис — наемник-профессионал, он с юных лет живет в атмосфере жестокости. Его не так-то легко напугать, ни в девятнадцать, ни в тридцать девять.
Конечно, не следует исключать еще одну причину. Не связывают ли Руиса с Моррисоном противоестественные отношения? Тогда поведение Рей могло нарушить идиллию. Нет, отверг это предположение капитан. Конечно, гомик не обязательно должен иметь лилейные ручки и жеманные манеры, но обычно его всегда можно распознать, а тут нет никаких намеков. Это даже обрадовало Ингрема, несмотря ни на что, Руис был ему чем-то симпатичен. Латиноамериканцу с самого начала не нравилось, что делал Моррисон, если бы тот не заставил его подчиниться... Ингрем внезапно сел. Вот оно.
«Может, хочешь вернуться?»
Именно эту фразу капитан недавно пытался вспомнить. Моррисон произнес ее по-испански до того, как догадался, что Ингрем его понимает. Она-то и остановила протесты Руиса. Значит, вернуться они не могли.
Но почему? Из-за обвинения в воровстве? Нет, тут что-то покруче. Может быть, они боятся тех, у кого украли оружие? Вполне возможно, но капитан чувствовал, что есть и нечто большее. Тут он осознал, что еще не ответил на поставленный самому себе вопрос. Проблема Руиса не только в том, что он не может вернуться, по каким-то причинам ему и вперед хода нет. Так недолго и свихнуться, остановил себя Ингрем, хватит биться над вопросом, ответа на который нет.
Капитан докурил сигару до конца и выбросил ее. Огонек, описав в ночном воздухе параболу, шлепнулся в воду, послышалось шипение. С “Дракона” доносилась кубинская музыка, ей фальшиво подпевал женский голос. Капитан заметил, что на палубе включили дополнительное противотуманное освещение. Если при этом еще работают радио, холодильник и зажжены лампочки в каютах, как пить дать сядут батареи. Он подавил раздражение. Слишком долго он жил один, того гляди, превратится в ворчливого зануду. Как упрямый осел, взъелся на женщину лишь потому, что никто не сообщил ей, что ты терпеть не можешь, когда ставят стаканы с выпивкой на навигационные карты, продолжал корить себя Ингрем, и даже сейчас, когда мы живем, как на бочке с порохом, ты почему-то тревожишься о том, что сядут батареи. Играл бы лучше в парке в шашки со стариками.
- Предыдущая
- 18/33
- Следующая
