Замок тайн - Вилар Симона - Страница 50
- Предыдущая
- 50/158
- Следующая
И все же суд состоялся. Позорный суд, ибо король защищался, опираясь на закон, а его судьи пытались апеллировать к тому же закону, но только все больше запутывались, так как по всем статьям закон был на стороне монарха. Их Доводы превращались в ничто перед простыми ответными обвинениями короля:
— Я отказываюсь признать законность этого суда. Вы разогнали нижнюю палату и отменили палату лордов. На каком же законном основании вы судите меня? Вы не считаетесь с тем, что я получил власть от Бога. Но титул короля Англии никогда не был выборным, а на протяжении тысячелетий являлся наследственной привилегией и обязанностью. И я нахожусь сейчас не перед правосудием, а перед силой.
В зале раздались крики; Кромвель, сидевший в задних рядах судей, потребовал перенесения заседания на завтрашний день. На другой день и на третий ситуация не изменилась. Король говорил разумно и конкретно, судьи же путались в демагогических рассуждениях, упрямо продолжая обвинять короля во всех бедах гражданской войны. Лондон в эти дни бурлил.
— Ничего у них не выйдет, — говорили одни.
— Короля все же заставят ответить за все, — отвечали другие.
Последние оказались правы. Чтобы разрубить завязавшийся узел, республиканцы попросту решили провести закрытый процесс. Лишь через двадцать дней суд снова был открыт для публики, когда состоялось оглашение окончательного приговора.
Все эти дни Стивен беспробудно пил. Он никогда еще так не напивался. Последний день суда он попросту проспал, и, когда на другой день его, совсем распухшего от пьянства, отыскал генерал Гаррисон, он только пробурчал:
— Все кончено? Я могу ехать?
Ему было стыдно, что он участвовал в этом фарсе. Что король обречен, он понимал уже из того, что Карл Стюарт был последним препятствием на пути к власти для Кромвеля. И он так и не понял, почему тогда не покинул Лондон. Смалодушничал, подчинившись приказу дяди принять участие в оцеплении плахи в день казни.
День 30 января 1649 года выдался ветреным и холодным. Солдаты в три ряда оцепляли плаху и оттесняли от нее народ. Король взошел на нее прямо по сходням из окна своего дворца в Уайтхолле. Он остался королем до конца. Перед казнью он обратился к народу с речью. Ветер уносил слова обреченного монарха, а люди жадно подхватывали их, словно последнее благословение святого.
— Не я начал эту войну, а парламент, — говорил король. — Но палаты не повинны в том, что меня убивают, повинны те, кто встал между мной и парламентом. Вы стоите на ложном пути, ибо теперь в Англии воцарится грубая сила. Вернитесь в старину, воздайте кесарю кесарево, а Богу Божье.
Он говорил спокойно, как милостивый монарх, наставляющий своих подданных, словно неразумных детей. Но слова его уносил ветер…
Потом он с помощью епископа убрал свои длинные поседевшие волосы под шапочку, снял плащ, опустился на колени и положил голову на плаху.
Палач отрубил ему голову одним ударом и, взяв за волосы, показал толпе:
— Вот голова изменника!
Сначала воцарилась полная тишина, а потом раздался такой громкий и протяжный стон, что у Стивена волосы зашевелились под стальной каской. Люди теряли сознание. Многие бросились к помосту, чтобы омочить платки в королевской крови, как в крови святого. Стража стала разгонять их пинками.
Стивен опомнился только на краю города. Он брел, неведомо куда, не знал, где оставил лошадь. Потом у него появилось жгучее желание напиться. Он направился в так называемый клуб Телячьей головы, где пьянствовал до этого, и нос к носу столкнулся с тем, кто судил короля, с самим Кромвелем. Они пили красное вино из телячьего черепа, все уже были пьяны и веселы. Захмелевший дядя протянул ему полный до краев череп.
— Выпей за наше богоугодное дело, Стив.
У Стивена кровь прилила к сердцу. Он едва не задохнулся от бешенства и, прежде чем понял, что делает, свалил генерала Гаррисона кулаком в челюсть.
На этом кончилась его блестящая военная карьера. Вряд ли его это огорчило. Когда наутро Стивен покидал Лондон, то небо, которое до этого было ясным, заволокло черными тучами и пошел такой снег, что за какие-то два часа мир стал ослепительно белым. Стивен слышал по пути разговоры, что этот белый покров является знаком небес, символом невиновности короля Карла I. И вот теперь, спустя два года, у Стивена появилась возможность захватить его сына. Человека, которого ищут по всей Англии, мужчину, которым явно увлеклась его невеста. Он может одним махом возобновить свою карьеру и избавиться от соперника. Стивен понимал, что Ева узнала Карла II и не в силах устоять перед ним. Вдруг до него дошло, что он смирился с неверностью невесты. Он даже удивился, что совсем не испытывает досады. Стивен был уверен в одном: он не предаст сына короля-мученика.
Он встал, размял онемевшие члены и пошел ловить лошадь, успевшую далеко отойти.
Сегодня у него было еще одно дело, и он решил отвлечься мыслями о нем. Ему надо было посетить усадьбы квакеров и поговорить с их главой о повышении налога на шерсть. Стивен всегда брал с квакеров повышенный налог, но делал это неофициально. Весь излишек платежа полковник отдавал в качестве уплаты церковной десятины. Сами квакеры отвергали эту церковную подать, ибо, по их мнению, это являлось торговлей религией, но Стивен уплачивал ее за них, оберегая общину от разгона властями. Глава общины Джошуа Симондс понимал, что помощник шерифа таким образом защищает квакеров, и, будучи человеком практичным, закрывал на это глаза. К тому же Стивен недавно узнал, что квакеры ведут подпольную торговлю контрабандным коньяком, но не вмешивался в это, так как квакеры содержали приют для инвалидов гражданской войны; немало их, обездоленных и нищих, бродило по дорогам, а у правительства, как всегда, не находилось средств на содержание несчастных. Поэтому Стивен прощал квакерам даже незаконную торговлю коньяком, чтобы те имели возможность содержать приют. Он всячески защищал общину от местных пуритан, которые ненавидели квакеров за то, что те не почитали Священное Писание, считая его лишь описанием обрядов и религии, в то время как для пуритан содержанием Библии исчерпывался смысл и цель существования. Как пресвитерианин, Стивен отвергал догматы квакеров, но все же полагал, что раз сектанты делают столько добра, то отчего бы не оставить их в покое, ибо разве мало английской крови было пролито в эти годы?!
- Предыдущая
- 50/158
- Следующая
