Полнолуние - Белошников Сергей - Страница 50
- Предыдущая
- 50/98
- Следующая
– Да, – вынуждена была признать я.
– Что она здесь делает?! Нет, вы только посмотрите! И Мишенька здесь, и Любаша, и Ваня… Это же твои ребята!.. Что происходит, Стасечка? – воскликнула мама, делая шаг вперед и разворачивая меня к себе.
Ну, что – ничего не попишешь.
Видимо, фортуна от меня отвернулась окончательно и пришло время выложить родителям всю неприглядную правду. Я взяла маму за руку и натянула на лицо умильно-виноватую гримаску. Это выражение, я знала прекрасно, на нее практически безотказно действует.
– Мамуля, прости. Я тебе не хотела говорить, не хотела, чтобы ты беспокоилась, – сказала я, горестно вздохнув. – Но, честно говоря, ребята приехали ко мне еще вчера вечером и сразу же…
Но мое покаянное признание не состоялось.
Потому что стены алпатовского узилища потряс восторженный вопль Алены: она наконец-то обнаружила мое присутствие и тут же бросилась ко мне. Я повернулась к Алене, стремглав взлетевшей по ступеням лестницы.
– Стасюня, они и тебя замели?! – заорала она, хватая меня за руки. – Что тут происходит? Это же чистой воды произвол, насилие над личностью и нарушение всех прав человека! Да здесь просто гестапо какое-то, фашистский застенок и филиал Освенцима!..
Судя по этим высокопарным словесам и тому, что Алена даже малейшего внимания не обратила на присутствие моих стариков, на озере она за время моего отсутствия явно не раз приложилась к бутылочке "Алазанской долины". И, наверное, к Андрюше тоже. Поэтому сейчас она могла фокусировать зрение только на мне одной.
– Да, я требую адвоката, – продолжала разоряться Алена. – Немедленно! В соответствии со своими конституционными правами! Я их научу закон уважать! Да я всю их эту сраную деревню в порошок сотру вместе со всеми погаными ментами! Да я во все газеты напишу, что эти педики тут вытворяют!..
– Может быть, ты с нами все же поздороваешься, Лена? – Сухо вымолвила мама, прерывая нескончаемый поток Алениного красноречия.
Меня всегда потрясал и продолжает потрясать Аленин талант к лицедейству. Ей надо было во ВГИК поступать на актерский, а не к нам на филологический. Недюжинный талант зарывает в землю девушка – я бы на ее месте резко поменяла профессию.
На счет раз из разъяренной мегеры Алена превратилась в маленькую невинную девочку, которую ни за что ни про что обидели злые дядьки. В какой-то момент мне показалось даже, что у нее за спиной выросли крохотные белые крылышки.
– Ой, здравствуйте, Елена Георгиевна! – залепетала Алена. – Простите, что я всех вас сразу не заметила. Но я так возмущена этим милицейским беспределом – поневоле голову потеряешь! Представляете, мы мирно спим у себя в палатках, как вдруг из темноты с криками вылетают эти вооруженные до зубов рэмбо и разве что не начинают палить в нас из своих автоматов! Как будто мы – беглые преступники! Каторжники!.. А потом безо всяких объяснений хватают нас, арестовывают и везут сюда. Просто ужас какой-то!..
При этом, произнося свой монолог, хитрая Алена по мере возможности старалась не дышать в сторону моих стариков. Выхлоп-то у нее после ночного загула был тот еще. Но вроде бы они ничего не учуяли. А то, что Алена раскраснелась, вполне можно было списать на счет праведного возмущения невинной жертвы.
– Мы, конечно, перед вами безумно виноваты, Елена Георгиевна, – понурив голову, жалобно вздохнула Алена. – Что не известили о нашем приезде… Но мы и так ужасно наказаны, Елена Георгиевна… Вы себе не представляете, что они, – Алена мотнула головой вниз, в сторону милиционеров, – решили с нами сделать…
И Алена сделала многозначительную паузу. Мама тут же купилась.
– Сделать с вами? Что? – нахмурилась она.
– Вы представляете, они только что сказали, что как минимум до утра посадят нас в камеры. К уголовникам. К преступникам. К бомжам. И я чувствую, Елена Георгиевна, что сегодня просто не доживу до утра: меня там или изнасилуют, или убьют самым ужасным образом…
И при этих словах из глаз моей подружки выкатились две вполне натуральные, блестящие слезинки. Это зрелище могло разжалобить кого угодно. Наверное, даже незабвенного Лаврентия Павловича Берию. А мою простодушную мамочку оно просто потрясло до глубины души.
И дальше началось то, что и должно было начаться: я, честно говоря, и не сомневалась в этом ни секунды.
Мама, более не обращая никакого внимания на нас с Аленой, величественно, но весьма резво спустилась по лестнице и в мгновение ока сквозь толпу добралась до главного городового, который с прежней невозмутимостью наблюдал за переполохом в его околотке. И тут же, как писали в старинных военных хрониках, "с фурией невероятной, приведя неприятеля в изрядную конфузию", мама ринулась в бой.
Это, конечно, было то еще зрелище и та еще речуга!
Громко и внятно, заставив замолчать и замереть все и вся вокруг, мама мелодичным, хорошо поставленным контральто высказала главному сыщику все, что она думает о работе наших доблестных правоохранительных органов и его, майоровой, деятельности в частности. Начала же мама с того, что припомнила старые добрые времена, когда порядочных молодых людей из приличных семей (читай – детей шишек) нельзя было просто так схватить и заточить в узилище всяким там провинциальным сапогам; а если такое и происходило, то с нарушителями правил игры быстро разбирались. Прямо на уровне райкома или обкома партии. Далее мама прошлась по алпатовской милиции в целом, рассказала, что она думает по поводу двух нераскрытых убийств, и, наконец, стала по косточкам разбирать профессиональные и личные качества майора Терехина.
С каждым маминым словом майор все наливался и наливался кровью, и под конец я уже просто испугалась: либо его сейчас хватит родимчик, либо он бросится на маму и разорвет ее в куски, словно какой-нибудь обезумевший бультерьер.
Я, сама того не замечая, во время маминого парламентского выступления машинально спускалась и спускалась вниз по лестнице и во время ее заключительного слова уже стояла внизу. При этом я не сводила с мамы глаз, радостно внимая ее словам, и наверное поэтому не заметила, как Михайлишин оказался совсем рядом со мной. И его присутствие обнаружила лишь после того, как он пробормотал у меня над ухом:
– Неужели твоя мама не понимает, что ребят привезли сюда только ради их же собственного спокойствия? Чтобы ничего с ними не случилось…
Я повернулась к Антону и спросила, стараясь, чтобы голос у меня звучал поязвительней:
– Привезли или арестовали?
– Но, Стася, ты же все прекрасно понимаешь…
– И меня ты сюда приволок тоже ради моего спокойствия? И позволил своему отвратительному майору запугивать меня только для того, чтобы я успокоилась? После того как у меня чуть ли не на глазах убили человека?!
Он не ответил и, надо сказать, здорово смутился. Глаза отвел в сторону. Ему явно было стыдно. Это мне понравилось – не до конца забурился в свою работу мужик.
Удовлетворившись своей праведной отповедью, я гордо отвернулась от него. А тут и мама закончила свою речь. Потому что на сцене появилось новое действующее лицо в сопровождении двух милиционеров в штатском. И судя по тому, как подтянулись все милиционеры, да и еще по количеству звездочек на погонах появившегося (кажется, подполковник, я плохо разбираюсь в их милицейской иерархии), явилось большое начальство местного значения. В лице толстенького дядечки в выглаженной форме и фуражке, натянутой на уши. Мама, немедленно сориентировавшись, тут же переключилась на этого, главного, в форме.
Дядечка оказался человеком сообразительным, быстро понял, что лучше спустить дело на тормозах, и не прошло пяти минут, как инцидент был исчерпан. Все были отпущены по домам. Вернее – в наш дом, потому что мама безапелляционно заявила, что "все дети сегодня будут ночевать у меня дома" и она глаз с нас не спустит. Собственно говоря, это и оказалось главным доводом, который убедил милицейское начальство отпустить нашу шайку-лейку. Как ни бубнил недовольно пенек-майор: видать, он хотел еще и допросить ребят. Совсем, видать, обалдел, бедняга, на своей собачьей службе.
- Предыдущая
- 50/98
- Следующая
