Ветер с севера - Вилар Симона - Страница 35

• Предыдущая
• 35/107
• Следующая

Возглас девушки был вызван тем, что ее жених, как ни старалась она его удержать, все же зацепился за изогнутый корень, упал и кубарем, ломая подлесок, покатился вниз. Эмма не на шутку испугалась. В темноте здесь можно было легко получить увечье, а то и вовсе отдать богу душу. Цепляясь за склоненные стволы молодых берез и кустарник, она стала спускаться вниз, пока не остановилась на песчаном пляже у заводи лесного ручья, отражавшей диск луны. Обломок скалы с искривленным деревцем на вершине затенял тот клочок берега, куда скатился Ги. Девушка кинулась было туда, но вздохнула с облегчением, увидев Ги поднимающимся на ноги.

– Пресвятая Богородица! Ты жив? С тобой все в порядке?

Ги тряс головой и выплевывал песок. Его крест сбился на спину. Он изрядно ушибся, кости у него ныли, и он сердито взглянул на Эмму. Она же, поняв, что с юношей все обошлось, кусала губы, едва сдерживая смех.

– Вульфрад, вечно этот Вульфрад! – вдруг вскричал Ги. – Скажи, что было между тобой и этим воняющим потом кузнецом?

У Эммы на миг округлились глаза, длинные ресницы взлетели, и она залилась звонким смехом. Даже когда Ги схватил ее за руки и довольно грубо встряхнул, она не могла остановиться.

– Вот оно что, ты ревнуешь, монашек! А еще говорил, что намерен променять меня на бич для умерщвления плоти. Ну вот, теперь я точно знаю: ты мой!

И, переведя дыхание, она серьезно взглянула в насупленное лицо юноши и миролюбиво проговорила:

– Мы выросли с ним вместе, и это он познакомил меня с лесом.

Лукаво заглянув ему в глаза, Эмма тихонько пропела несколько строк из старой-старой песенки про тополь и березу.

Ги невольно улыбнулся.

– Прости меня, Птичка. И спой что-нибудь для меня.

Она забавно оттопырила нижнюю губу и отрицательно покачала головой.

– Вот там, – Эмма указала на склон у скалы, – там ты найдешь достаточно ландышей. Ступай и собери их для меня.

Ги чувствовал себя виноватым после вспышки ревности и подчинился беспрекословно. В темноте он не сразу нашел их, определив только по запаху – свежему и сладковатому. Так же пах венок Эммы, когда она поцеловала его перед ступенями церкви и в долине.

Он вернулся к ней с целой охапкой. Девушка засмеялась и приняла цветы. Потом опустилась на колени у самой воды, рассыпала ландыши на влажном песке, отобрала с десяток-другой и, собрав в букет, прикрепила его к груди шнурками платья. Остальные бросила в воду. Светлые стебли на черной колеблющейся поверхности казались совершенно белыми. Они медленно плыли, исчезая в тени склоненных к воде кустов противоположного берега.

– Это колдовской ручей, – серьезно проговорила Эмма. – В древности тут, видимо, обитали духи здешних вод. Однажды, когда клубился туман, я, кажется, сама видела их образы над водой.

– Тяжкий грех верить в это. Даже капитулярии Каролингов утверждают, что всякое ведовство и ворожба – ложны.

Эмма пожала плечами.

– Я и не верю. Я верую в Господа нашего Иисуса Христа, в его Пречистую Матерь и ангелов небесных.

– Аминь, – тихо сказал Ги, и оба они перекрестились.

Эмма вдруг уселась на песок, обхватив руками колени. Ги робко опустился на корточки неподалеку от нее.

– Ты ведь ученый, Ги, – вдруг сказала Эмма. – Не растолкуешь ли ты мне, куда девались прежние боги? Те, что властвовали в этих лесах до того, как люди стали почитать Христа?

– Умерли, – уверенно отвечал Ги. – Умерли либо же превратились в демонов, верить в которых так же грешно, как и в колдовство, ворожбу и чародейство.

Эмма со знанием дела кивнула.

– Так говорит и блаженный Августин.[84] Но ведь чародейство существует. Разве в Ветхом завете не говорится, что своим волшебством колдунья из Аэндора вызывала тень пророка Самуила? К тому же чародейство и заговоры могут принести явную пользу. Я сама знаю, какие слова надо говорить, чтобы остановить кровь или избавиться от бородавок. Или с какими речами следует собирать травы, дабы они сохранили лучшие целебные свойства. А моя матушка – вот уж кто поистине сосуд благочестия, – но и она порой с помощью трав и заклинаний поднимала больных с ложа. Разве грех помочь ближнему? Ведь блаженный Августин писал…

Она чуть помедлила, припоминая:

– «И мы испытываем побуждение делать добро, после того, как сердце наше зачало от Духа Твоего мысль об этом». Воистину это прекрасно, Ги, не правда ли?.. О, почему ты так смотришь на меня?

Ги и в самом деле был поражен. Эта лесная девочка, голова которой была полна языческих напевов, обучена грамоте и так непринужденно проявляет свои способности к экзегетике![85] А ведь обучение наукам – высшая привилегия, достояние круга избранных.

– Откуда… – спросил он хрипло и помедлил, ожидая, пока рассосется ком в горле. – Откуда тебе это ведомо?.. Кто тебя научил?

Улыбка девушки сверкнула жемчужным блеском в свете луны.

– Матушка и отец Тилпин. Добрый Тилпин, когда бежал из Сомюра, прихватил с собой столько книг, сколько мог унести. И это истинное сокровище, ибо настоятель Ирминон говорит, что за одну только Псалтырь в переплете из слоновой кости с золотыми застежками можно выменять боевую лошадь, а дядя Фульк утверждает, что хороший скакун может стоить до ста солидов!

– А какие это книги?

Перечень оказался довольно обширным. Библия, труды блаженного Августина, Псалтырь, небольшой Часослов, а кроме того – Ги поразился – возмутительно языческая литература: Тацит, греческий Гомер, трагедии Софокла, грубые пьесы Плавта, любовный роман Лонга, который особенно восхищал юную воспитанницу монастыря. Его невеста перечитала всю эту языческую чушь! Он не смог сдержать негодования, но тут же получил решительный отпор. Разве достойный Алкуин, глава академии, устроенной Карлом Великим, не писал:

Ги пришлось уступить. Его наставник Одон Музыкант весьма почитал Алкуина – знаменитого просветителя времен императора Карла, Ги же буквально преклонялся перед зрелой мудростью этого молодого монаха. Эмма сейчас же заинтересовалась – почему Одона прозвали Музыкантом. Глаза юноши вспыхнули, и он с увлечением принялся повествовать о любимом учителе.

Так они сидели у воды, болтая, юные и прекрасные, как духи леса. Высоко в небе плыла огромная луна. В прозрачном воздухе неподвижно стыли черные листья. Здесь, на открытом берегу, было светло почти как днем, и легкая рябь, волновавшая гладкие воды заводи, отбрасывала лучистые блики на лица молодых людей. Деревья стояли, словно вслушиваясь в тайну ночи. К завораживающему пению цикад и сверчков примешивалась божественная трель соловья. Где-то одиноко прокричала сова, плеснула рыба. От заводи пахло свежей водой, в воздухе, кружа голову, витали ароматы мяты, ландышей и цветущего шиповника. Им было хорошо и легко вдвоем.

На противоположном берегу, в тени деревьев, неподвижно застыла тень Эврара Меченого. Затаившись, как зверь в засаде, он не сводил с них глаз. Эврар недоумевал. Он-то решил, что они пришли сюда валяться в траве, а вместо этого… Алкуин, Боэций, Андромаха и Гектор, Одон Музыкант и его коллекция инструментов… Ну, ладно, Ги – простофиля, монаший выкормыш. Но девка-то… Потащила парня в кусты, чтобы болтать с ним о вещах, о которых надлежит вести разговоры лишь в базиликах да скрипториях монастырей. Того и гляди после венчания оба дадут обет безбрачия. Эврар усмехнулся в усы. Окажись он на месте Ги в лесу, один на один с обрученной невестой, уж он бы расстарался первым протоптать тропинку к ее лону. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что там не побывал до него другой. Впрочем, Эврар был убежден, что Эмма Птичка – девственна. Девственниц он мог отличить с первого взгляда, научился распознавать их, еще когда врывался в мирные селения в годы бурной молодости и сам выбирал себе пленниц. Эта Птичка, несмотря на все ее легкомыслие и вольное обращение с парнями, вела себя не как женщина, познавшая мужчину, а скорей как молодой хищник, который только пробует свои силы в охоте. Тронет лапой – отпрянет.

• Предыдущая
• 35/107
• Следующая