Ветер с севера - Вилар Симона - Страница 2

• Предыдущая
• 2/107
• Следующая

Хильдис оказалась права. Ролло, изгнанный и поставленный вне закона, ушел в горные леса. Теперь не только пираты с моря, но и молодой сын Регнвальда внутри страны сеяли смуту в королевстве. У Ролло в горах собралась шайка отчаянных головорезов, многие из которых, как и их предводитель, были объявлены вне закона. Они грабили людей Харальда, жгли его усадьбы, небезопасным стал проезд по дорогам. Давно уже в Норвегии не творилось таких бесчинств, и люди поговаривали, что рановато Харальд поспешил обрубить свою косу, если уже более двух месяцев не может справиться с мальчишкой, который не пережил и двадцати зим. Харальд был в ярости, ему недоставало сил, чтобы разом управиться с пиратами во фьордах и разбойниками в горах, и тогда сам Регнвальд пообещал изловить непокорного сына и на аркане доставить его к Харальду Прекрасноволосому. Однако его рейд в горы окончился бесславно. Ролло первым выследил отца, сжег усадьбу, в которой тот остановился, вместе со всеми воинами, выпустив оттуда лишь женщин и детей. Впрочем, отпустил он и отца своего, хотя Регнвальд клялся, что предпочел бы погибнуть. Ибо когда окрестные пастухи увидели, как по каменистой горной тропе спускается жалкая кляча, на которой лицом к хвосту восседает связанный голый человек, на обеих ягодицах которого вырезана перевернутая руна «альгис», означающая недостижимость поставленной цели, они долго хохотали, но потом, сжалившись, дали несчастному несколько сырых шкур, дабы он мог прикрыть свой обесчещенный зад. Они и вообразить не могли, что перед ними сам могущественный ярл Регнвальд, прозванный Мудрым. Зато, когда весть об этом разлетелась по Норвегии, многие догадались, кто был тем человеком с исполосованной задницей, особенно приглядевшись, что довольно долгое время Регнвальд предпочитал либо вовсе не садиться в седло, либо сидел в нем скособочившись. Раны, хоть и медленно, но заживали, но не заживала уязвленная гордость ярла. Он был так подавлен, что сам Харальд, дабы хоть чем-то утешить друга, отдал ему Оркнейские острова и Хьяльтланд,[18] но Регнвальд отказался уехать, отправив туда вместо себя своего брата Сигурда, сам же дал обет не покидать Норвегии, пока Ролло дышит одним с ним воздухом, и поклялся, что либо изгонит сына из пределов страны, либо собственноручно пронзит его осиновым колом как оборотня.

Сейчас же Регнвальд храпел, как зарезанный боров. Мир пьяных сновидений освобождает человека от мучений уязвленной гордости. Харальд взглянул на Регнвальда и, вновь усмехнувшись, перевел взгляд туда, где гостей веселили рабыни-танцовщицы, тоже изрядно подвыпившие, разнузданные и визгливо хохотавшие, когда мужчины хватали их и пытались перетащить к себе через столы. Было уже за полночь, время, когда человек начинает вести себя как зверь, и наступила пора, когда знатным женщинам следует покинуть пир мужчин.

Как раз в это время Харальд увидел, что его жена Снэфрид, дочь Сваси,[19] несет ему последний рог.

На миг Харальду показалось, что и праздник Йоль, и окружавшая его толпа исчезли. Он видел лишь одну свою прекрасную финку. Он знал, что многие его осуждают за страстное влечение к ней, считая недостойным для конунга терять голову из-за женщины, к тому же еще и лапландской ведьмы. Но хотя Снэфрид и знала руны и заговоры, а также множество магических обрядов, Харальд не видел в том большого вреда. Когда же за ними закрывались створки их большой кровати, походившей на деревянный ларь, Харальд порой и сам начинал верить, что она сущая колдунья, ибо ее искусство в любовных делах было таково, что конунгу не хотелось потом и глядеть на других жен и наложниц. Воистину он не имел ничего против такого колдовства!

Со временем многие привыкли к тому, что Снэфрид заняла то место, которое некогда принадлежало главной жене Харальда – Рагнхильд, датской принцессе, после кончины которой он так и не посадил возле себя на престол ни одну из множества своих жен. И когда на осеннем тинге Харальд заявил, что сделает Снэфрид своей первой женой во время весеннего жертвоприношения и заключит с ней брак по полному обряду,[20] сделав ее, следовательно, полноправной королевой Норвегии, большинство ярлов и хевдингов приняли это как должное. Теперь ее уже величали иначе – не низкородной ведьмой, а точно валькирию[21] – Снэфрид Сванхвит, Снэфрид Лебяжьебелая, и сейчас, когда она несла рог, невесомо двигаясь меж огней, смолкал гомон и только скальды восхищенно бормотали, поднимая кубки: о, земля ожерелий, поляна гривен, калина злата.[22]

У Снэфрид была высокая точеная фигура. Даже жесткая парча ее платья и украшенный вышивкой передник, схваченный над грудью драгоценными пряжками, не скрывали плавности линий ее тела. Она двигалась медленно, едва отрывая ступни ног от устланного соломой пола, и при этом все ее тело жило необъяснимой, особенной жизнью, притягивая взоры мужчин. Но Харальд был уверен, что ее волнующая гибкость доступна лишь ему одному. Он не желал помнить о слухах, что распускали его недруги – якобы Снэфрид одно время весьма милостиво относилась к мятежному Ролло. Скорее сам Ролло, с присущей ему дерзостью, хотел подразнить конунга и приставал к Снэфрид, пока Харальд не объявил ее во всеуслышание своей женой.

Сейчас же, когда Снэфрид со своей тихой полуулыбкой остановилась перед конунгом и протянула ему полный турий рог, он внезапно вспомнил их первую встречу, когда он прибыл в усадьбу Сваси и Снэфрид так же вышла ему навстречу, протягивая полный до краев кубок, и в тот же миг вдруг осознал, что сойдет с ума, сгорит в жгучем огне, если не утолит с нею вспыхнувшее в нем пламя желания. Сваси сначала упрямился, но, когда конунг наделил его обширными поместьями, а затем усыновил и стал воспитывать вместе со своими детьми троих маленьких братьев Снэфрид, отдал-таки ему дочь. В эту минуту, любуясь красой супруги, Харальд полагал, что и она думает об их первой встрече. О, эта ласковая, словно бы полусонная улыбка! Это гладкое и белое, как моржовая кость, лицо, словно светящееся изнутри! У Снэфрид был яркий и влекущий чувственный рот, тонкий нос с горбинкой и изящно вырезанными ноздрями и самые диковинные изо всех, что ему доводилось видеть, глаза. Они были чуть оттянуты к вискам, что отчасти придавало лицу женщины хищное рысье выражение, но главное – один глаз был аспидно-черным, словно бы вобравшим в себя весь мрак и мерцание ночи, другой – светло-голубой, прозрачно-ясный, как холодное небо над фьордами в солнечный ветреный день, как снежный отблеск в ночи. И еще у нее были самые прекрасные в мире людей волосы – белые, как серебристый снег, как шкурка горностая, и вьющиеся тугими завитками, которые с трудом сдерживал вокруг лба янтарный обруч. Пока Снэфрид была неполной женой Харальда, она не носила головной повязки замужней женщины, и ее великолепные кудри пышными волнами окутывали ее подобно плащу, доходя до колен. Она была прекрасна без изъяна, и Харальд вдруг почувствовал, что уже устал и от празднования Йоля, и от песен скальдов, и от обжорства. Сейчас ему больше всего хотелось запустить пальцы в ее волосы, запрокинуть ее голову и прильнуть к ее мягкому податливому телу.

Тем временем Снэфрид смотрела на него в ожидании, протягивая дымящийся напиток, и одна из ее тонких, собольего окраса бровей нетерпеливо дрогнула.

– Пей же, мой повелитель! Это горячее вино с восточными пряностями, которые именуют корица и кардамон.

• Предыдущая
• 2/107
• Следующая