Дорога в жизнь - Вигдорова Фрида Абрамовна - Страница 1

• 1/87
• Следующая

Февраль 1933 года. По календарю полагается бушевать метелям, но украинская зима нестойкая – в окно бьет не то снег, не то дождь, и стекла, по-осеннему мокрые, простуженным дребезжаньем отзываются на удары ветра.

В комнате двое.

За письменным столом – немолодой человек, одетый почти по-военному, в гимнастерке, туго подпоясанной ремнем. Коротко остриженные волосы густо посолены сединой, твердо сжаты губы под короткими усами; за стеклами пенсне – зоркие глаза. Такие глаза смотрят прямо и неотступно навстречу самому трудному.

Второй сидит с книгой напротив, на диване у стены; он много моложе, он кажется почти юношей. Что-то цыганское есть в его лице, смуглом и скуластом. Пряди черных волос падают на широкий лоб, черные брови сдвинуты, загорелые крепкие пальцы постукивают по колену в лад какому-то своему ходу мыслей. Он весь ушел в книгу.

Пройдет немного времени – и человека, сидящего в этот час за письменным столом, узнает вся страна. Тысячи и тысячи людей прочтут «Педагогическую поэму», узнают и полюбят ее автора и ее героев.

Антон Семенович Макаренко. Педагог и писатель. Но прежде всего – борец. В первые годы своего существования – трудные, голодные годы – молодая Советская республика доверила ему искалеченных, обездоленных, сбившихся с пути ребят, «малолетних правонарушителей», и поручила вернуть их родине, жизни. И он сделал это. Год за годом он учился и учил других великому искусству – воспитывать и растить новых людей. Его «Поэма» – это простая и потрясающая правда о том, как ребята, с малых лет оказавшиеся на улице, во власти горя, нужды, преступления, становились настоящими людьми – людьми труда и коллектива, мужественными и счастливыми строителями нового общества. И недаром вся работа этого человека – и первый созданный им коллектив и его книга неотделимы от имени Горького, освещены дружбой и поддержкой великого человеколюбца.

Тысячам, сотням тысяч советских людей станет дорога «Педагогическая поэма», ее автор и ее герои, и среди них – Семен Карабанов, ставший другом и помощником своего учителя.

А пока… пока еще не вышла книга. Не многие знают старшего из этих двух людей, мало кому за стенами коммуны имени Дзержинского, что неподалеку от Харькова, знаком младший. Стоит февраль 1933 года, на дворе – темный, ненастный вечер…

Антон Семенович изредка поднимает глаза от недописанной страницы. Сегодня ему не работается. Мысль, которая возникла давно, все больше не дает покоя. Пора принимать решение. И на этот раз, оказывается, трудно, очень трудно решить.

Семен Карабанов. Он пришел в колонию имени Горького одним из первых. Давно это было, двенадцать лет назад. Сейчас ему уже почти двадцать восемь. Да, не вышло из него агронома. Кончив рабфак, он пришел в колонию и сказал решительно:

– Хай ему с тем хлеборобством! Не могу без пацанов жить. Сколько еще хороших хлопцев дурака валяют на свете! Раз вы, Антон Семенович, в этом деле потрудились, так и мне можно…

Так оно и вышло. Остался Семен в колонии и все силы души стал вкладывать в великое, человечное дело – воспитание новых людей.

С виду он такой же, как был: богатырь, быстры и уверенны движения, те же огромные, горячие, как угли, глаза. И не только с виду. Страстность – по-прежнему главное свойство его натуры. Он и сейчас, как в юности, всякое дело делает так самозабвенно, словно от этого зависит все, что дорого ему на свете. Разные есть воспитатели, разные учителя. Семен воспитывает не уговором, не объяснением, а собою, самой жизнью своей – не скупясь и не оглядываясь. Это хорошо, это и плохо. Надолго ли хватит человека, если он вот так, без оглядки, отдает себя? Да, но ведь он и берет – у жизни, у книги, у людей, у ребят. Человек, что сидит сейчас напротив с книжкой в руках, – насколько он богаче того парнишки, каким пришел сюда Семен двенадцать с лишним лет назад!

Нет, не впервые заботят Антона Семеновича эти мысли. Отрадно смотреть на выращенное тобою дерево, на дом, построенный твоими руками. Ну, а если перед тобою человек, которого ты вырастил? Если ты вызвал к жизни все хорошее, что в нем едва можно было угадать? Был бесшабашный парень, сорви-голова, вчерашний бандит. И вот он теперь – сильный, с большим сердцем и смелым разумом, облагороженный культурой, книгой. Человек, который сам воспитывает других, находит и выращивает в них лучшее, сам умеет неутомимо шлифовать грани новых характеров. Ты привык работать бок о бок с ним, чувствовать в нем надежного помощника, ты любишь его. И вот надо с ним расстаться. Такова судьба всех отцов – разлуки не избежать…

Антон Семенович встал, отошел к окну. Тихо. Коммуна спит. Ничто не мешает раздумью.

Если пройти сейчас по коридору, тебя непременно встретит дежурный, но он ходит неслышно. Неслышно стоит и часовой у дверей дома – большого дома на опушке молодого дубового леса. Там шумит ветер, а здесь тихо, только слышен шелест, когда Семен перевернет страницу.

Однажды уже пришлось расставаться и с ним и с другими, которые были так же дороги. Они уезжали тогда учиться в Харьков, на рабфак, – первенцы колонии, ее гордость: Карабанов, Задоров, Вершнев, Бурун… Тогда тоже было тяжело, и казалось – рана не затянется. Но она затянулась, потому что нет счастья большего, чем видеть: твои дети нашли место в жизни. Они живут, работают, идут вперед.

Этот вернулся, он работал вместе с тобой в коммуне. Но никогда не будет хорош тот командир, который не действует самостоятельно. Пусть он отважный, пусть у него хорошая голова на плечах, но если он не действовал на свой страх и риск, по своему разумению, он еще не командир. Семен работает хорошо. Но он работает за твоей спиной, думаешь за него ты. Он должен уехать. Пора!

За окном вагона тянулись заводские окраины Ленинграда, потом – безлистные, скучные рощи, поля, покрытые грязноватым мартовским снегом. Я смотрел на все это, слушал погромыхиванье колес на стыках, а внутри в такт постукивало одно: скорее! скорее!

Наконец – Березовая поляна. За стволами берез, за черными голыми ветками сквозило серое небо, тропинка под ногами была скользкая и грязная, а я невольно подумал: до чего же хорошо здесь будет весной!

Но вот кончилась роща, и передо мною – широкая поляна, огороженная высоким дощатым забором. Посреди поляны – большой, в три этажа, дом с башней, построенный просторно и красиво, но белая краска давно облупилась, стены грязные, облезлые. У входа – будка, но и в будке и вокруг – ни души. Я прошел на территорию детского дома. Здесь было так же пустынно. Взглянул на часы – уже двенадцать. В школе? В мастерских? – подумалось мне. Подошел к дому, поднялся по широкой лестнице и открыл первую попавшуюся дверь. В большой комнате с высоким потолком стояли в ряд кровати, кое-как покрытые серыми одеялами. На некоторых лежали подушки без наволочек. Я хотел уже уйти, но тут в дальнем углу что-то зашевелилось. Я обернулся. Из-под одеяла вылез паренек лет одиннадцати. На совершенно грязном, почти черном лице его светились прозрачно-серые глаза. Одна нога у парнишки была босая, на другой – новый черный башмак.

– Здравствуй, – сказал я.

– Здравствуйте, – простуженно прохрипел он.

– А где остальные?

Помедлив, он ответил неохотно:

– В городе, где же еще?

– А где твой другой башмак?

• 1/87
• Следующая