Пена дней - Виан Борис - Страница 16

• Предыдущая
• 16/39
• Следующая

— Ну, как ты спал? — спросил Колен.

— Недурно. А ты? — ответил Николя, не надевший в то утро шоферской одежды. Хлоя зевнула и придвинула к себе кувшин с каперсовым сиропом.

— Из окна так дуло, что я не могла уснуть.

— Разве оно не затянулось стеклом? — спросил Николя.

— Не совсем. Родничок пока не зарос, и сквозь него садил ветер. Утром у меня заложило грудь, она набилась снегом…

— Это просто ужасно, — сказал Николя. — Ну, я их обматерю самым строгим образом. Так мы сейчас едем дальше?

— Нет, после обеда, — ответил Колен.

— Надо будет снова надеть шоферский костюм.

— О Николя! — пригрозил ему Колен. — Если будешь продолжать в таком духе, я тебя…

— Хорошо, — перебил его Николя, — но только не сейчас. Он залпом выпил кружку сиропа и доел бутерброд.

— Загляну-ка я на кухню, — сообщил он, поднимаясь из-за стола и с помощью карманной дрели поправляя узел на галстуке.

Он вышел из комнаты, и звуки его шагов постепенно затихали, видимо, в направлении кухни.

— А мы что будем делать, милая моя Хлоя?

— Целоваться.

— Это уж точно! А потом?

— Потом? Этого я не могу произнести вслух.

— Ясно. Ну, а еще потом?

— Потом уже пора будет обедать. Обними меня. Мне холодно. Этот снег… Солнце лилось в комнату золотистыми волнами.

— Здесь не холодно, — сказал Колен.

— Да, — согласилась Хлоя, прижимаясь к нему. — Но мне холодно… А еще потом я напишу письмо Ализе.

Улица была из конца в конец запружена народом. Все яростно толкались, пытаясь прорваться в зал, где Жан-Соль должен был прочитать свою лекцию.

Люди прибегали к самым изощренным уловкам, чтобы обмануть бдительных экспертов— искусствоведов, поставленных для проверки подлинности пригласительных билетов, поскольку в продажу были пущены десятки тысяч подделок.

Кое-кто приезжал на катафалках, но полицейские протыкали гробы длинными стальными пиками, навеки пригвождая ловчил к дубовым доскам, и тогда те и вправду давали дуба, что, к слову сказать, представляло известные удобства, так как новопреставленные оказывались уже упакованными для похорон. Данная операция приносила ущерб только истинным покойникам, потому что от нее страдали их саваны. Многие почитатели Жан-Соля сигали на парашютах со специальных самолетов (в аэропорту Бурже шла форменная драка, чтобы попасть на такой самолет) и становились мишенями для пожарников, которые струей из брандспойта загоняли смельчаков прямо на сцену, где и топили их, как котят. Находились и такие, что пытались проникнуть в здание по трубам для нечистот. Но стоило им ухватиться пальцами за края канализационных колодцев, чтобы выбраться наружу, как их били подкованными каблуками по суставам, а дальнейшее было уже делом крыс. Но ничто не могло умерить пыл одержимых поклонников лектора. Однако надо признаться: вовсе не те, что тонули, а другие упорствовали в своих отчаянных попытках проникнуть в зал, и тысячеголосый рокот толпы не угасал, а напротив, поднимался к зениту, распространяясь по поднебесью раскатистым пещерным гулом.

Только «чистые», ко всему причастные, «посвященные» являлись обладателями подлинных приглашений, отличить которые от фальшивых не составляло, кстати, труда, и потому эти избранные души беспрепятственно двигались по узенькому коридору, отгороженному вдоль стен домов. Их охраняли стоящие через каждые пятьдесят сантиметров тайные агенты, замаскированные под огнетушители. Однако счастливцев оказывалось все же чрезвычайно много, и в зал, уже набитый до отказа, то и дело врывались вновь прибывшие.

Шик появился здесь еще накануне. За баснословные деньги швейцар согласился, чтобы Шик заменил его. Но это оказалось возможным только после того, как Шик ломом перебил ему левую ногу. Когда речь шла о Партре, Шик не скупился на инфлянки. Ализа и Исида вместе с ним ждали появления лектора. Они тоже провели тут ночь, боясь пропустить такое событие. В темно-зеленой униформе швейцара Шик был просто неотразим. С тех пор как Колен подарил ему двадцать пять тысяч инфлянков, он все больше пренебрегал своей работой.

В зале собралась особая публика. Очкарики с блуждающими взглядами, всклокоченными волосами, замусоленными окурками в зубах и громкой отрыжкой, женщины с жидкими, словно траченными молью косичками, плотно уложенными вокруг головы, и кожаных канадках» с вытертыми белесыми пятнами на груди, надетых прямо на голое тело.

В большом зале на первом этаже, потолок которого был наполовину застеклен, а наполовину расписан красками, разведенными на тяжелой воде (от этих многофигурных фресок зарождалось сомнение: представляет ли хоть какой-то интерес жизнь, если женские формы так безнадежно тяжелы и уродливы), так вот, в зале набивалось все больше и больше народу, причем тем, кто появился позже, ничего не оставалось, как, стоя где-то сзади на одной ноге, другой отбиваться от наседающих на них ближайших соседей. В специальной ложе в окружении свиты восседала герцогиня де Будуар, привлекая к себе внимание истерзанной толпы и оскорбляя роскошью хорошего тона группу неудачливых философов, кое-как примостившихся на складных стульях.

Начало лекции приближалось, и присутствующих все больше лихорадило. В глубине зала поднялся галдеж, несколько студентов пытались посеять смуту в умах, скандируя искаженный текст «Нагорной проповеди» баронессы Орци.

Но Жан-Соль был уже на подступах к залу. Шик услышал, что на улице затрубил слон, и высунулся в окно. Вдали, в глубине бронированного паланкина вырисовывался силуэт Жана-Соля, а слоновья спина под ним, бугристая и морщинистая в луче красного прожектора, казалась чем-то инопланетным. В четырех углах паланкина стояли отборные стрелки, держа наизготовку топорики. Слон прокладывал себе дорогу в толпе, шагая прямо по людям, и глухой топот его четырех колонн неумолимо приближался. Перед подъездом слон опустился на колени, и отборные стрелки сошли первыми. Изящно спрыгнув вслед за ними, Партр оказался в их кольце. Ловко орудуя топориками, стрелки повели Партра в зал. Полицейские заперли все двери, а Шик, подталкивая перед собой Ализу и Исиду, поспешил по потайному коридору за кулисы.

В глубине сцены висел бархатный занавес, в котором Шик загодя проделал дырочки, чтобы все хорошо видеть. Трое молодых людей уселись на подушки и стали ждать. На расстоянии метра от них, не более, Партр готовился начать свою лекцию. Его гибкое и аскетическое тело излучало особые флюиды, и публика, покоренная неотразимым обаянием любого его жеста, в томлении замирала, ожидая вожделенного сигнала к старту.

Было много обмороков, связанных с внутриматочным перевозбуждением, которое охватывало главным образом женскую часть зала, и Ализа, Исида и Шик явственно слышали хриплое дыхание двух дюжин слушательниц и слушателей, которые пробрались под сцену и там, в кромешной тьме, на ощупь раздевались, чтобы занимать меньше места.

— Ты помнишь? — шепнула Ализа, с нежностью взглянув на Шика.

— Еще бы, там мы нашли друг друга…

Он наклонился к Ализе и ласково поцеловал ее.

— Вы тоже были там, под сценой? — спросила Исида.

— Да, — ответила Ализа, — и это было очень приятно.

— Не сомневаюсь, — сказала Исида. — Что это, Шик?

Шик как раз снимал крышку со стоящего рядом с ним большого черного прибора.

— Фонограф, — ответил он. — Я приобрел его ради этой лекции.

— Колоссально! — воскликнула Исида. — Значит, сейчас можно и не слушать…

— Конечно… А дома хоть всю ночь напролет слушай. Но мы не будем этого делать, чтобы не заиграть пластинки. Прежде я должен сделать, копии. Пожалуй, я даже закажу у фирмы «Крик владельца» серию этих пластинок. Для продажи.

— Этот ящик влетел вам небось в копеечку, — сказала Исида.

— Какое это имеет значение! — ответил Шик. Ализа вздохнула. Вздох ее был таким легким, что услышала его только она одна… Да и то едва ли.

• Предыдущая
• 16/39
• Следующая