Красная трава - Виан Борис - Страница 4

• Предыдущая
• 4/28
• Следующая

Устав дожидаться пробуждения Лиль, каковое вполне могло состояться лишь к вечеру, Вольф оставил рядом с ней нацарапанную на скорую руку записку и, облачившись в специально задуманный для игры в пентюх зеленый костюм, вышел на прогулку.

По пятам за ним тащился сенатор Дюпон, запряженный горничной в маленькую тележку, куда были сложены шары в шарохранительнице, шарохранительница в шароносице, лопатки-поскребыши и остроколье, не говоря уже о счетчике ударов и воздушном змеевике-отсоснике для подъема шаров из самых глубоких лунок. В перекинутом через плечо футляре Вольф нес свои пентюклюшки: одну — широкоугольную, другую — с затупившимся углом и еще одну, которой никто никогда не пользовался, но которая очень ярко блестела.

Было одиннадцать часов. Вольф чувствовал себя вполне отдохнувшим, но Лиль танцевала без передышки до самого утра. Сапфир, должно быть, работал над машиной. Хмельмая, вероятно, тоже спала.

Сенатор бранился, как сам черт. Он терпеть не мог пентюх и уж совсем не переваривал тележку, которую Вольф время от времени заставлял его таскать, считая, что в результате подобных упражнений брюхо сенатора должно опасть. Душа сенатора Дюпона была подернута траурным крепом, ну а брюху его никогда не опасть, уж больно оно раздуто. Через каждые три метра сенатор останавливался и потреблял очередной пучок пырея.

Площадка для пентюхов простиралась у самой границы Квадрата, за южной стеной. Трава здесь была уже не красной, а прелестного искусственного зеленого цвета, украшенная к тому же перелесками и пустошами для косоглазых кроликов. Здесь можно было тюхать часами, не поворачивая вспять; это составляло одну из главных прелестей места. Вольф шел быстрым шагом, смакуя бодрящий воздух свежеиспеченного утра. То и дело он окликал сенатора Дюпона и подтрунивал над ним.

— Ты все еще голоден? — спросил он, когда сенатор набросился на особенно хорошо уродившийся кустик пырея. — Надо будет сказать, чтобы тебе его время от времени давали.

— Ладно-ладно, — пробормотал сенатор. — Как не стыдно насмехаться над старым горемыкой, которому едва достает сил влачить свое тело и которого заставляют сверх того тащить за собой тяжеленные повозки.

— Тебе это просто необходимо, — сказал Вольф. — Иначе у тебя отрастет брюхо. Потом вылезет шерсть, ты подцепишь чумку и в конце концов запаршивеешь.

— Для всего этого свинства, что мне приходится делать, я сойду и таким, — сказал сенатор. — А горничная в любом случае выдерет всю шерсть, что у меня останется, с рвением меня причесывая.

Вольф шагал впереди, засунув руки в карманы, и говорил, не оглядываясь.

— Ну а все же, — сказал он. — Предположим, что кто-то обоснуется здесь по соседству с нами и что у него будет, скажем… сучка…

— Этим меня не пронять, — сказал сенатор, — я от всего уже освободился.

— Кроме пырея, — сказал Вольф. — Странный вкус. Лично я предпочел бы симпатичную маленькую сучку.

— Валяйте, не отказывайте себе в этом, — сказал сенатор. — Я не ревнив. Вот потроха чуть барахлят.

— Но когда ты жрал все это, — сказал Вольф, — в тот момент, в конце концов, тебе же это нравилось.

— Гм… — сказал сенатор. — За исключением земляной кашицы и горчицы в ухе. Прочее было вполне сносно.

— Тебе лишь надо постоять за себя, — сказал Вольф. — Ты вполне мог бы заставить ее себя уважать.

— Какое уж там уважение! — сказал сенатор. — Я старый вонючий пес и жру целый день без передыха. Ик!.. — добавил он, поднося дряблую лапу к морде… — Прошу прощения, я на секундочку… Какой превосходный пырей… Он действует, да еще как… Если вас не затруднит, отцепите тележку, боюсь, она может мне помешать.

Вольф наклонился и освободил сенатора от кожаной упряжки. Уткнувшись носом в землю, сенатор умчался на поиски кустика, с одной стороны — наделенного соответствующим запахом, а с другой — пригодного, чтобы скрыть от глаз Вольфа ту позорную деятельность, которая вот-вот воспоследует. Вольф остановился его подождать.

— Не спеши, — сказал он. — У нас есть время.

Целиком поглощенный тем, чтобы икать в такт, сенатор не отвечал. Вольф уселся прямо на землю и, подтянув к себе пятки и обняв колени руками, принялся раскачиваться взад-вперед. Чтобы повысить содержательность этого действия, он с чувством замурлыкал сентиментальную мелодию.

За этим занятием и обнаружила его минут через пять Лиль. Сенатору было никак не облегчиться, и Вольф уже собирался постучать его по спине. Поспешные шага Лиль остановили Вольфа: кто это — он знал и не глядя. На ней было платье из тонкого полотна, а распущенные волосы прыгали у нее по плечам. Повиснув на шее Вольфа, она опустилась рядом с ним на колени и зашептала ему на ухо:

— Почему ты меня не подождал? Что же это за каникулы?

— Мне не хотелось тебя будить, — сказал Вольф. — У тебя был усталый вид.

— Я очень устала, — сказала она. — Ты и в самом деле хотел потюхать сегодня утром?

— Скорее я хотел чуть-чуть пройтись, — сказал Вольф. — И сенатор тоже, но по пути он изменил свое мнение. Так что я готов на все твои предложения.

— Ты так любезен, — сказала Лиль. — Я как раз пришла тебе сказать, что совсем забыла об одной очень важной вылазке в город, так что ты в результате можешь потюхать безо всяких угрызений совести.

— У тебя есть еще минут десять? — спросил Вольф.

— Я на бегу, — объяснила Лиль. — Я спешу, у меня свидание.

— У тебя есть еще минут десять? — спросил Вольф.

— Конечно, — сказала Лиль. — Бедный сенатор. Я так и знала, что он заболеет.

— Не заболеет, — удалось выдавить из себя сенатору из-за своего куста. — Отравится, это совсем другое дело.

— Ну вот! — запротестовала Лиль. — Скажи еще, что кухня была плоха.

— Земля — была, — пробубнил сенатор и вновь принялся подтявкивать.

— Прогуляемся вместе, пока я не ушла, — сказала Лиль. — Куда пойдем?

— Куда глаза глядят, — сказал Вольф.

Он поднялся вместе с Лиль и забросил свои клюшки в тележку.

— Я вернусь, — сказал он сенатору. — Не спеши и не переутомляйся.

— Не волнуйтесь, — сказал сенатор. — Боже мой! У меня трясутся лапы, что за ужас.

Они шли по солнцепеку. Просторные лужайки вклинивались, как заливы, в мрачно-зеленые боры. Издали казалось, что деревья прижимаются друг к дружке, и хотелось быть одним из них. Сухая травянистая почва медленно повышалась, и площадка для пентюха осталась слева от них и чуть внизу. Два-три пентюха добросовестно тюхали, используя все подобающие принадлежности.

— Ну а вчера, — сказал Вольф, — вчера тебе было весело?

— Очень, — сказала Лиль, — я все время танцевала.

— Я видел, — сказал Вольф, — с Ляписом. Я страшно ревнив.

Они взяли вправо, чтобы войти в лес. Было слышно, как зеленые еще дятлы стучали на короткой ноге друг на друга, играя в морзянку.

— Ну а ты что поделывал с Хмельмаей? — перешла в наступление Лиль.

— Спал в траве, — ответил Вольф.

— Она хорошо целуется? — спросила Лиль.

— Дуреха, — сказал Вольф, — я об этом и не думал даже.

Лиль засмеялась и прижалась к нему, стараясь шагать в ногу, что вынуждало ее очень сильно раздвигать бедра.

— Мне бы хотелось, чтобы каникулы были всегда, — сказала она. — Я бы все время гуляла с тобой.

— Тебе бы это тут же приелось, — сказал Вольф. — Видишь, тебе уже нужно куда-то бежать.

— Это не так, — сказала Лиль. — Чистая случайность. Зато ты предпочитаешь свою работу. Ты без нее не можешь. Отсутствие работы сводит тебя с ума.

— С ума меня сводит вовсе не отсутствие работы, — сказал Вольф. — Я таков от природы. Хоть у меня и все дома, мне не по себе.

— Если только не спишь с Хмельмаей, — сказала Лиль.

— Или с тобой, — сказал Вольф. — Но сегодня утром спала ты, и я предпочел уйти.

— Почему? — спросила Лиль.

— Иначе, — сказал Вольф, — я бы тебя разбудил.

— Почему? — невинно повторила Лиль.

• Предыдущая
• 4/28
• Следующая