Красная трава - Виан Борис - Страница 10

• Предыдущая
• 10/28
• Следующая

А это — это было в тот год, когда по возвращении с каникул оказалось, что мыши, ничтоже сумнямнямшеся, расправились со всеми миниатюрными свечками, что лежали в нижнем ящике и еще вчера украшали игрушечную бакалейную лавку, — как приятно было узнать, открыв соседний ящик, что кулек с макаронным алфавитом они оставили в целости и сохранности, так что можно было продолжать забавляться по вечерам, выкладывая на дне тарелки после исчезновения в ней бульона собственное имя.

Куда же подевались чистые воспоминания? Почти в каждое проникали впечатления других времен, накладываясь на них, придавая им иную реальность. Нет никаких воспоминаний, есть иная жизнь, переживаемая иной частично ими обусловленной личностью. Направление времени не изменишь на обратное, если только не жить зажмурив глаза, заткнув уши.

В тишине Вольф закрыл глаза. Он погружался все дальше и дальше, и перед ним разворачивалась озвученная четырехмерная карта его фиктивного прошлого.

Он, без сомнения, продвигался достаточно быстро, так как вдруг заметил, что маячившая все время у него перед глазами стенка клети исчезла.

Отстегнув все еще удерживавшие его крючья, он поставил нотту с другой стороны.

Сквозь желтую листву каштанов блестело неяркое осеннее солнце.

По пологому склону прямо перед Вольфом протянулась аллея. Сухая и припорошенная посередине пылью дорога становилась к обочинам темнее, там виднелось даже несколько ореолов чистой грязи — отложения луж после недавнего ливня.

Между хрустящими листьями просвечивали палисандровые бочки конских каштанов, обернутых кое-где в скорлупки переменчивых оттенков, от ржаво-бежевого до миндально-зеленого.

И с той, и с другой стороны аллеи подставляли ласковым лучам солнца свою неровную поверхность запущенные газоны. Среди пожелтевшей травы там и сям топорщился чертополох и пошедшие в ствол перезрелые многолетки.

Казалось, что аллея вела к каким-то окруженным не очень высокой порослью колючего кустарника руинам. На стоявшей перед развалинами скамье из белого камня Вольф разглядел силуэт сидящего старика, укутанного в льняную хламиду. Подойдя ближе, он обнаружил, что принял издалека за одежду бороду, окладистую серебристую бороду, которая пять или шесть раз оборачивалась вокруг тела старца.

Рядом с ним на скамье лежала маленькая, до блеска начищенная медная бляха, в центре которой было выдавлено и зачернено имя: «Месье Перль».

Вольф подошел к нему. Вблизи он увидел, что у старика было сморщенное, как наполовину спущенный красный шар, лицо, в большом носу проковыряны Преизряднейшие ноздри, из которых торчала грубая щетина, брови нависали над двумя искрящимися глазками, а скулы блестели, как маленькие подрумянившиеся на солнце яблочки. Подстриженные бобриком белоснежные волосы вызвали в памяти хлопкочесальную машину. На коленях покоились исковерканные возрастом руки с большими квадратными ногтями. Вся одежда старика состояла из старомодных купальных трусов, разлинованных зеленым по белому, да из слишком больших для его зароговевших ступней сандалий.

— Меня зовут Вольф, — сказал Вольф.

Он показал на гравированную медную бляху.

— Это ваше имя?

Старик кивнул.

— Я — месье Перль, — подтвердил он. — Совершенно точно. Леон-Абель Перль. Итак, месье Вольф, теперь ваша очередь. Посмотрим, посмотрим, о чем вы могли бы порассказать.

— Не знаю, — сказал Вольф.

У старика был удивленный и слегка снисходительный вид человека, вопрос которого адресован самому себе и который не ожидает от оного снаружи ни малейшего рикошета.

— Естественно, естественно, вы не знаете, — сказал он.

Бормоча себе в бороду, он неожиданно вытащил неизвестно откуда пачку карточек, с которой и ознакомился.

— Посмотрим… Посмотрим… — бубнил он. — Месье Вольф… так… родился… в… очень хорошо, ладно… инженер… так… так, все отлично. Ну что ж, месье Вольф, не могли бы вы мне подробно рассказать о первых проявлениях вашего нонконформизма?

Вольфу старик показался слегка чудаковатым.

— Что… чем это может вас заинтересовать? — спросил он наконец.

Старик пощелкал языком.

— Полноте, полноте, — сказал он, — полагаю, вас все же научили отвечать и по-другому?

Тон старика предполагал в собеседнике явно выраженные черты неполноценности.

Вольф пожал плечами.

— Не вижу, чем это может вас заинтересовать, — ответил он. — Тем более что я никогда не протестовал. Когда я верил, что могу это сделать, я ликовал, ну а в противном случае всегда старался не замечать всего того, что, как я знал, будет мне противостоять.

— Стало быть, вы не замечали этого не до такой степени, чтобы вообще игнорировать его существование, — сказал старик. — Вы знали достаточно, чтобы сделать вид, будто этого не замечаешь. Ну-ка, давайте попробуем отвечать честно и не сводить разговор к общим местам. Что же, все вокруг вас и в самом деле только и старалось, что вам противостоять?

— Месье, — сказал Вольф, — я не знаю ни кто вы такой, ни по какому праву задаете мне эти вопросы. Поскольку я, до известной степени, стараюсь быть почтительным с пожилыми людьми, я хотел бы в двух словах вам ответить. Итак, я всегда полагал, что могу совершенно беспристрастно и объективно воспринимать себя в ситуации противоборства чему бы то ни было, из-за чего никогда не мог бороться против того, что мне противостояло, так как прекрасно понимал, что противоположная точка зрения всего-навсего уравновешивает мою в глазах любого, у кого нет никаких личных мотивов предпочитать одно или другое. Это все.

— Чуть-чуть грубовато, — сказал старик. — В моей картотеке значится, что вам случалось и руководствоваться, как вы выразились, личными мотивами, и выбирать. Хм… смотрите… я вижу тут некоторые обстоятельства…

— Я просто играл в орлянку, — сказал Вольф.

— О! — брезгливо произнес старик. — Какая гадость. В конце концов, может, вы соблаговолите объяснить, зачем вы сюда пожаловали?

Вольф посмотрел направо, посмотрел налево, принюхался и решился:

— Чтобы разобраться.

— Ну да, — сказал месье Перль, — это как раз то, что я вам и предлагаю, а вы вставляете мне палки в колеса.

— Вы слишком непоследовательны, — сказал Вольф. — Я не могу рассказать неизвестно кому все вперемешку.

У вас нет ни плана, ни метода. Уже десять минут, как вы меня расспрашиваете, и притом не продвинулись ни на пядь. Я хочу точных вопросов.

Месье Перль погладил свою огромную бороду, подвигал подбородком сверху вниз и чуть-чуть наискось и сурово глянул на Вольфа.

— А! — сказал он. — Вижу, что с вами так просто не разберешься. Итак, вы себе вообразили, что я расспрашивал вас наугад, без предварительного плана?

— Это чувствуется, — сказал Вольф.

— Вам известно, что такое точило, — сказал месье Перль. — А знаете ли вы, как оно устроено?

— Я не проходил специально точильные круги, — сказал Вольф.

— В точиле, — сказал месье Перль, — имеются абразивная крошка, которая собственно и работает, и спайка, связка, которая удерживает крошку на месте и при этом изнашивается быстрее, чем оная, ее тем самым высвобождая. Конечно, действуют именно кристаллы, но связка столь же незаменима; без нее существовало бы лишь множество кусочков, не лишенных твердости и блеска, но разрозненных и бесполезных, как сборник афоризмов.

— Пусть так, — сказал Вольф, — ну и что?

— А то, — сказал месье Перль, — что у меня, конечно же, есть план, и я задам вам очень точные, резкие и острые вопросы, но соус, которым вы сдабриваете факты, для меня не менее важен, чем сами эти факты.

— Ясно, — сказал Вольф. — Расскажите-ка мне немного об этом плане.

• Предыдущая
• 10/28
• Следующая