Белый ящер - Вежинов Павел - Страница 4
- Предыдущая
- 4/26
- Следующая
И все-таки ученых мужей всерьез смущали некоторые на первый взгляд мелочи. С каждым днем Несси становился все более недружелюбным, замкнутым и молчаливым. Он много читал, но не отличался особой любознательностью. Не проявлял никаких умений или дарований. Да и воображения у него словно бы не было никакого — впрочем, может, ученым это просто казалось. Потому что иногда он все же задавал нелепые, но такие естественные для детей вопросы: «Почему самолеты не машут крыльями?», «Почему лебеди не тонут?»
Похоже, у Несси не было даже инстинктов. Он страшно удивился, обнаружив, что горячий утюг или конфорка плиты могут обжечь пальцы. И поверил в это только после многократных опытов. Но особенно большая неожиданность произошла, когда Несси привезли на курорт. Корнелия, разумеется, на пляж не пошла — она и представить себе не могла, что можно появиться на людях в каком-то там купальнике. Так что Алекси выпала честь сопровождать мальчика к морю. Нельзя сказать, что оно произвело на Несен большое впечатление. Гораздо сильнее поразило его невероятное волосатое отцовское тело. Мальчик скептически, даже с некоторым отвращением оглядел его, потом спросил:
— Ты почему такой волосатый?
— Бывает! — неохотно отозвался Алекси. — Знаешь ведь, что человек произошел от обезьяны?..
— Во всяком случае, ты больше похож на собаку! — бесцеремонно изрек сын.
Алекси обиженно забрался под зонтик. Оставшись в одиночестве, Несси небрежно направился к морю. Здесь было мелко, и он спокойно, без всякого колебания вошел в воду. Вначале мальчик словно бы удивился ее прохладе. Однако, заметив, что люди не обращают на это никакого внимания, двинулся дальше. Вода уже доходила ему до шеи, но Несси все так же невозмутимо шел вперед. Когда вода коснулась его подбородка, Алекси вдруг поднял голову и понял, чем это может кончиться. Как безумный, он бросился в воду и настиг Несси, когда над поверхностью виднелись одни лишь его темно-русые волосы. Вытащив сына, Алекси тут же впервые в жизни закатил ему пощечину, которую тот, как потом выяснилось, не забыл до конца жизни. Но сейчас он только мрачно взглянул на отца и спросил:
— Ты почему меня ударил?
— Неужели ты, дурень этакий, не понимаешь, что чуть не утонул?
— Что значит утонул? — спросил мальчик без всякого признака страха.
— Легкие, которыми мы дышим, наполняются водой и человек задыхается.
— Как же они могут наполниться? — не понял Несси. — Ведь рот у меня был закрыт?
— Но ты б его обязательно открыл… Потому что захотел бы глотнуть воздуха.
— Глупости! — презрительно хмыкнул Несси. — Что я, не знаю разницы между водой и воздухом?
— Это делается инстинктивно, дурень!
— Если ты еще раз назовешь меня дурнем, я в тебя плюну! — сухо сказал Несси.
Но Алекси торопливо вытащил мальчика на песок, все еще встревоженный его неожиданным поступком. Впрочем, почему неожиданным, это было вполне в его стиле. Как и немедленно последовавший вопрос:
— Что все-таки значит — инстинкт? Я то и дело слышу это непонятное слово.
Как всегда, вопрос был задан без особого любопытства. Но на этот раз Алекси понял, что обязан ответить.
— Инстинкт — врожденное поведение животных…
— Но я не животное.
— Подожди, не торопись. У людей тоже есть инстинкты, хотя и не столь многочисленные. Инстинкт самосохранения спасает человека там, где ему не хватает опыта… Как в этом случае с морем, например. Что-то вроде безусловного рефлекса. Человек подчиняется ему, не раздумывая.
— Я всегда думаю! — сказал мальчик. — И мне кажется, что этого вполне достаточно.
— Недостаточно! — закричал отец. — Не вытащи я тебя, ты бы утонул…
На этот раз Несси задумался надолго.
— Кажется, у меня и правда совсем нет инстинктов, — сказал он. — Это значит, что я не человек?
Тут Алекси впервые недоуменно вгляделся в красивое бесчувственное лицо сына. И впервые сердце у него сжалось от нежности и сострадания к этому чудо-ребенку, который, вероятно, был гораздо беспомощней остальных — обычных людей.
— Нет, конечно, — мягко ответил он. — У человека инстинкты постепенно уступают место разуму и сознанию.
Лицо мальчика вдруг оживилось.
— А может, я сверхчеловек? — спросил он. — Раз я обогнал людей даже в отношении инстинктов.
Алекси недовольно нахмурился.
— Не люблю я это слово, — ответил он. — Потому что люди, которые себя так называют, обычно стоят даже ниже животных.
В то лето Несси еще раз смертельно напугал родителей. Семья отправилась на прогулку в Аладжа-монастырь близ Варны. По дороге Несси вдруг рванулся в сторону, и, когда вновь появился, в его руке извивалась полуметровая змея. Правда, мальчик держал ее за горло, так что та не могла его ужалить, но Корнелия при виде этой ужасной картины тут же лишилась чувств. Алекси, растерявшись, не знал, кому раньше прийти на помощь. Рядом без чувств лежала жена, а его сын по-прежнему держал перед собой змею, с холодной злобой глядя ей прямо в глаза. В сущности, Несси не испытывал к змее никакой ненависти. Просто ему не хотелось уступать. В конце концов, ведь она была в его власти, а не наоборот.
— Несси! Брось немедленно! — вне себя крикнул Алекси.
Мальчик взглянул на него с недоумением. Почему люди впадают в такие нечеловеческие состояния? Что же оно такое — то, что заставляет их так резко менять свое поведение? — понять было невозможно. Сам Несси никогда и ни при каких обстоятельствах не терял душевного равновесия. Мальчик на секунду задумался, потом недовольно отшвырнул добычу. Змея изогнулась в воздухе, шлепнулась на землю и мгновенно исчезла. Корнелия уже пришла в себя и, наверное, решила, что ей что-то привиделось, настолько спокойным и невозмутимым выглядел Несси. Алекси подошел к нему, кадык его прыгал от возмущения.
— Слушай, ты что, не знаешь, что такое змея?
— Конечно, знаю.
А знаешь, что она ядовитая?
— Это ведь уж, — ответил мальчик. — А ужи не ядовиты.
Алекси только махнул рукой и бросился к жене. Она все так же испуганно глядела на мальчика. Мальчик тоже глядел на нее — пренебрежительно и равнодушно. Тогда Корнелия опустила голову и впервые заплакала — тихо и безутешно. Без всхлипов, почти без слез, просто беззвучно изливала свою боль.
Возможно, была и другая причина. За последний год Алекси словно бы забыл о жене, настолько он был увлечен сыном. Вначале он просто не находил себе места от радости и все время пребывал в таком упоении, что, не замечая странного состояния жены, до поздней ночи донимал ее разговорами о чуде, посетившем их дом. Они создали современного Адама, который положит начало новой породе людей, некоего сверхгения — таков был постоянный лейтмотив его рассуждении. Но шли месяцы, энтузиазм Алекси постепенно угасал, он становился все более задумчивым и рассеянным. И по-прежнему не замечал жены, которая была уже прозрачней воздуха. Но не это пугало и угнетало Корнелию, не это делало столь безысходной ее тоску. Она боялась собственного сына.
В этом Алекси убедился, еще когда они были на Золотых песках. Уже там он скорее догадался, чем понял — Корнелия вообще перестала спать по ночам. С каждым днем она становилась все бледней, печальней и беспомощней. Пока однажды его не разбудил тихий плач, такой горький, жалобный и отчаянный, что он похолодел.
— Что с тобой. Корнелия? — испуганно спросил он.
— Давай вернемся в Софию! — умоляюще прошептала она.
— Конечно. Завтра же… Если тебе здесь плохо…
— С тобой мне всюду хорошо, Алекси, — ответила она.
— В чем же дело?
— Не могу я спать в одной комнате с этим мальчиком.
Действительно, она уже несколько месяцев как спала отдельно. Правда, занятый сыном, Алекси тогда не обратил на это внимания. Но сейчас, пораженный ее словами, он спросил:
— Да ты понимаешь, что говоришь, Корнелия? Как это не можешь?
— Не знаю!.. — беспомощно ответила она. — Я его просто боюсь.
Алекси ничего не ответил. Теперь уже он и сам до утра не смыкал глаз, изо всех сил стараясь проникнуть в смысл ее странных слов. Иногда на какие-то мгновения это ему вроде бы удавалось — истина вот-вот готова была обрушиться на него всей своей мощью. Потом он как будто куда-то проваливался, ничего не помнил и ничего не понимал. Никогда еще Алекси не испытывал такого странного состояния, порой ему даже казалось, что он помешался. Рассказать ей правду? Нет, будет еще хуже, гораздо, гораздо хуже. А он теперь должен заботиться только о ней — ни о ком и ни о чем другом. Только о ней.
- Предыдущая
- 4/26
- Следующая
