Белый ящер - Вежинов Павел - Страница 18
- Предыдущая
- 18/26
- Следующая
Веселье продолжалось до поздней ночи. Программа окончилась, остался только оркестр. Теперь уже танцевали и пели все, кто как может — старинные танцы, романсы. За шведским столом остался один Несси. Не из каприза — просто не умел танцевать. Чувство ритма у него отсутствовало изначально. Он сидел, внешне равнодушный, и все больше мрачнел. Он не узнавал сам себя — еще никогда не доводилось испытывать ему столь тягостного чувства. Но уйти все-таки не решался. А может быть, и не хотел: этот обезумевший дансинг притягивал его словно магнит. Он просто не мог понять этих глупцов, которые сами не знали, что вытворяют, и все же не мог избавиться от глубокого и сильного желания быть вместе с ними, быть как они, как этот совершенно взбесившийся философ, танцующий со своей громадной шведкой. Правда, к удивлению Несси, шведка довольно пластично двигала ножищами, зато Кавендиш лишь бесстыдно подпрыгивал рядом, ни чуточки не заботясь о ритме. В изумрудном свете прожекторов оба выглядели фантастически, напоминая сценку из древней вакханалии. Наконец оркестр замолк, философ и шведка, взявшись за руки, направились к столу.
— Прошу меня простить, друзья, но я собираюсь пойти с ними! — заявил Кавендиш. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?
— Куда это — с ними? — сдержанно спросил Кирилл.
— Они предлагают искупаться… По-шведски, разумеется, в костюме Адама.
— Не слишком ли вы рискуете, сэр? — раздраженно спросил Несси.
— Нет, молодой человек! — с достоинством ответил Кавендиш. — Я выгляжу не так плохо, как вы, может быть, думаете.
Но тут ринулся в бой Кирилл. Отбросив в сторону все ссылки на эстетику и приличия, он призвал на помощь медицину. Человеку его возраста, да к тому же усталому, потному, подвыпившему, такая полуночная ванна грозит просто-напросто инфарктом. В прошлом году при подобных обстоятельствах погиб известный всему миру специалист по семантике Жоливер. Чистое вранье, разумеется, потому что француз просто-напросто уснул на надувном матраце и его унесло в море. К счастью, имя это было Кавендишу знакомо, он опомнился и, хотя не без горьких сожалений, отдал себя в руки молодых людей. Шведка окинула их презрительным взглядом — рухнула ее мечта увидеть голым этого пьяного старика.
— Жаль мне вас! — с искренним огорчением заявил Кавендиш. — Лучше умереть голым среди дам, чем одетым среди прелатов.
Но по дороге в гостиницу Кавендиш и сам понял, что у него не хватило бы сил добраться даже до пляжа. Вскоре он окончательно ослабел, и молодые люди уже не поддерживали, а буквально волокли его под мышки. Кое-как впихнули в лифт, поднялись на этаж. Самым разумным было бы раздеть старика и уложить его в постель, но они решили, что и так возятся с ним слишком много. Ничего, пусть поспит ночку одетым, в другой раз будет осторожней и со спиртным, и со шведками.
В коридоре оба с облегчением перевели дух. Это ночное приключение окончательно прогнало сон, в тесный и душный номер не хотелось даже возвращаться.
— Давай поднимемся на верхнюю террасу, — предложил Кирилл. — Немножко придем в себя…
На террасе было совсем темно, фонари погашены, шезлонги сложены и убраны. Молодые люди облокотились на каменную балюстраду и устремили взгляды на еле видное в ночном мраке море. Оно простиралось почти прямо под ними, у самых скал, о которые в непогоду с тяжелым гулом разбивались волны. Но эта ночь была так тиха, что они с трудом улавливали его могучее дыхание, ровное и приглушенное, словно во сне. Большое темное облако с прозрачными краями, словно веко, прикрыло красноватую луну. Оба молчали, говорить не хотелось. Но и тот и другой думали о Кавендише — каждый по-своему, разумеется. Наконец Несси не выдержал.
— В сущности, Кавендиш всего-навсего жалкий паяц! — сказал он враждебно. — Или шут, все равно!.. Даже певица это поняла.
— Певица просто предпочла его другим! — сдержанно отозвался Кирилл.
— А я было подумал, что ты и организовал все это жульничество.
— С ума сошел! — Кирилл, похоже, обиделся. — Я не сводник!
— Тогда почему же?
— Откуда я знаю? Может, догадалась, что сердце у него доброе и любвеобильное.
— Глупости! — оборвал его Несси. — Сердце! У этого старого, скрюченного эгоиста! Догадалась, что бумажник у него полный, вот о чем она догадалась… А он, как и положено старому дураку, тут же клюнул на удочку.
Кирилл помолчал немного, потом неохотно проговорил:
— Ты, похоже, слегка возненавидел его сегодня.
— Я? — удивленно взглянул на него Несси. — Это чувство мне вообще незнакомо.
— Нет, ты его возненавидел! — повторил Кирилл. — Хотя и сам этого не сознаешь. В конце концов, ничего плохого тут нет.
— За что же я могу его ненавидеть, по-твоему?
Кирилл усмехнулся — правда, довольно криво.
— Сейчас я тебя ошарашу! Ты ему завидуешь.
Действительно ошарашил. Несси был поражен, что эти слова подействовали на него так болезненно. Ненависть, от которой он еще минуту назад столь решительно отрекся, пронзила его, словно внезапное головокружение. Но что это именно ненависть, он не понял и никогда потом не мог вспомнить этого ощущения.
— Завидую? Ему? — нервно переспросил он. — Чему же это? Его красоте? Инфантильному его разуму? Или, может, его маниакальным теориям?
— Я могу сказать, чему ты завидуешь, — спокойно ответил Кирилл. — Тому, что он моложе!.. Что он намного нормальней и естественней нас с гобой. И к тому же умеет веселиться.
— Да, ты, видимо, здорово выпил сегодня! Неужели не понимаешь, что все над ним просто смеялись?
— Они просто радовались вместе с ним.
— Ты и вправду пьян, — убежденно заявил Несси. — Я уж было думал, что с тех пор ты протрезвился, но нет!
— Пусть так. Что из того?
— Как что? Значит, ты невменяемый. Со мной так было однажды. Я даже не знал, что делаю.
Кирилл засмеялся.
— Ты и сейчас этого не знаешь. Сам себя не можешь понять.
— Не так уж трудно… Я, конечно, не светило мировой науки, как Кавендиш. Но и не такой дурак, как он. Все, что я делаю, по меньшей мере необходимо и полезно.
Кирилл долго молчал, потом, собравшись с духом, ответил:
— Нет. Все, что ты делаешь, абсолютно бесполезно. И для людей, и для тебя самого!
Сначала Несси просто его не понял.
— Как это? А моя работа?
— Какая там работа? — с досадой сказал Кирилл. — Разве ты способен понять разницу между работой и творчеством?
Действительно, разницы для Несси не было. И, не зная, что ответить, он просто замолчал, смутно догадываясь, что Кирилл на этом не остановится. Так оно и оказалось.
— Думаешь, решить какую-нибудь задачу — и в самом деле работа, достойная человека? — заговорил он. — Компьютеры делают это гораздо лучше. Человек должен уметь поставить задачу. Или создать теорию. Или открыть истину, все равно какую, лишь бы другим она ранее была неведома. Ты этого не делаешь, Несси. И даже не сознаешь, что с бешеной скоростью крутишься вхолостую, как колесо без трансмиссии.
Он замолк. Темное веко облака приподнялось, показался красноватый глаз луны. Несси выпрямился у балюстрады, белый и безжизненный, как статуя.
— Тогда почему меня держат на работе? — спросил он. — Да еще в академии?
— Ты для них всего лишь эксперимент, — холодно ответил Кирилл. — Морская свинка, обезьяна, подопытная собачка. Опыт начался и должен быть доведен до конца. Хотя всем уже давно ясно, что толку от него никакого.
Несси глубоко перевел дух.
— Так. Теперь и мне ясно, что ты меня ненавидишь, — сказал он совершенно спокойно. — Из-за этого болвана? Из-за Кавендиша? Я и раньше подозревал, что ты разделяешь его полоумную теорию об энтропии человеческих обществ.
— Конечно, разделяю! — внезапно взорвался Кирилл. — Верно, не совсем. Но рядом с тобой мне хочется поверить в нее до конца. И знаешь, из-за чего? Из-за твоей бесчувственности, самоуверенности. Из-за пустой самонадеянности твоего еще более пустого ума. Поэтому ты и Кавендиша ненавидишь.
- Предыдущая
- 18/26
- Следующая
