Возвращение короля - Вершинин Лев Рэмович - Страница 11
- Предыдущая
- 11/26
- Следующая
– Вам известно, что они взломали склады сеньорских заказов и уничтожили все заморские товары?
– А вот это следовало сделать еще двадцать лет назад! – не скрывая ухмылки, отрезал Белый и, на шаг опережая коллегу, пошел вперед, навстречу приближающемуся исполину.
6
Теория вероятности – штука коварная, а если вдуматься, то даже и жутковатая. Я отчетливо представлял, как завертелись в Центре, получив мое донесение, как Серега мечется по коридорам, взмокший и растрепанный, мечется лично, забыв про селектор, как сутками пашут ребята ван Массера, просчитывая эту самую вероятность. Господи, один к миллиону! Практически невозможная, идиотская случайность, теоретический допуск, всего лишь. Но ведь бывает же и так, что самое невероятное оказывается единственно возможным…
Я подтянул вожжи, и Буллу прибавил шагу. Буллу по-здешнему «Веселый», и лошадка наша вполне оправдывает свою кличку. Доверчивая, ласковая, из тех лошадей-полуигрушек, которых специально держат сеньоры ради детских выездов. Лава упирал на то, что такая лошадка в хорошее время стоит недешево и, похоже, не обманул. Буллу послушен, быстроног и неутомим. Олла за эти дни крепко с ним сдружилась и теперь сама вычесывает короткую гривку и мохнатые метелки над копытами; Буллу фыркает, оттопыривает розово-серую губу, поросшую редким светлым волосом, и осторожно хватает ее за руку. И она улыбается. Она очень славно улыбается: на щеках появляются нежные округлые ямочки, в глазах мелькает искра, и тогда я готов дать что угодно на отсечение, что рядом со мною едет по пыльному тракту будущая трагедия для мужиков всех возрастов, вкусов и мастей, невзирая на ранги. Она, правда, все еще молчит, но уже перестала дрожать и больше не смотрит в никуда. Совсем нормальная, веселая девочка, разве что уж очень молчаливая.
Тележка мягко покачивалась, утопая колесами в густой влажной грязи. Недавно прошел дождь, он прибил пыль, обогнал нас и покатился дальше, на запад. Дышалось легко, я покачивался на облучке и думал. Было о чем поразмыслить, очень даже было. «Полномочия не ограничиваются». Это значит, что можно все. Кроме убийства. И, естественно, кроме провала. Это значит, что там, в Центре, пришли все же к выводу, что старый конь не только не портит борозды, но и вывезет лучше, чем какой-нибудь стригунок с двух– или даже трехлетним стажем. И, наконец, это значит, что папка с моим личным делом отозвана из архива и теперь лежит у Сереги в столе с надписью «В КАДРЫ» и всеми нужными подписями. Хотя, конечно, по возвращении формальностей не избежать.
В воздухе пахло мокрой травой, он был тих и на диво прозрачен. Удивительно красивые места, да и спокойные по теперешним временам. Живут здесь больше хуторами, хозяева крепкие, оброчные, так что бунт прокатился стороной, задел хуторян лишь краешком; обгорелых усадеб по дороге не встречалось. Хотя, как сказать: изредка Буллу коротко ржет, почуяв в кустах что-то нехорошее, и я подстегиваю его скрученными поводьями, потому что это вполне может быть труп, а Олле совсем ни к чему такие встряски. Хорошо, что с ночлегами порядок: хуторяне народ негостеприимный, но цену золотым знают. Давай, Буллу, давай! – успеть бы к трактиру засветло…
«У нас до бунта тож неспокойно бывало, не так, чтобы часто, а бывало, – напевно рассказывала хозяюшка хутора, впустившая нас прошлой ночью. Совсем не старая, круглолицая, она суетилась возле стола, накладывала нам с Оллой какое-то сладковатое варево и непрерывно болтала. – Мы ж, господин лекарь, как раз посередке, вот и выходит – то лесные зайдут, то степные наведаются». Слушая низковатый хозяюшкин говорок, я припомнил слайды, виденные на инструктаже. Ражий молодец в зеленой куртке стоит, подбоченясь, на фоне дубравы, капюшон сдвинут на затылок, улыбка до ушей, за спиной лук. «Тип антисоциал. Вид: лесной. Характеристика: вольный стрелок», – мурлыкал информатор. Это, надо сказать, не самое здесь страшное. Попросту местная разновидность робингудов. Не вполне озверели, контактны, от деревень не оторвались, там, в основном, и базируются, отчего и вынуждены быть не простыми разбойниками, а благородными. Без нужды не зверствуют, издержки населению оплачивают, услуги тоже. «Земные аналоги», – продолжил было информатор, но это я прокрутил, не слушая. Знаю, не дурак, красный диплом имею. Есть аналоги, есть. Опришки, гайдуки, снаппханы всякие, прочая радость. Так что это горе – не беда. Нормальные, в общем, ребята, без закидонов. Степные похуже. Тех уже ничего не держит, полная вольница, закон – степь, начальник – топор, ни родни, ни доброй славы; с этими и лекарю лучше не вталкиваться. Впрочем, журчала хозяюшка, нынче вроде поутихло. Я покивал. Понятно: мятеж разросся и втянул в себя антисоциалов. Хоть и идут слухи, что Багряный за грабежи не хвалит, но, кроме главного войска, есть же и мелкие отрядики, там закон не писан, так что несыти самое мосте на хвосте у мужиков. Не догонят, так согреются.
Заполночь, когда угрюмый работник запер ворота и ушел во двор, а Олла заснула в уютной комнатке, хозяюшка зашла ко мне поплакаться на жизнь. Она поправила подушку, взбила соломенный тюфяк и все говорила, говорила, говорила. Негромко, но доходчиво. И все больше о долюшке своей вдовьей: что, мол, все бы ладно с тех пор, как сеньор на оброк отпустил, да хозяина косолапый по пьяному делу задрал еще запрошлый год, а работник пентюх пентюхом, так что, господин лекарь, бедной вдове уж так страшно по ночам, уж до того страшно да холодно. Это она сказала, уже стягивая рубаху. Фигура у нее оказалась совсем даже ничего, хотя и не вполне в моем вкусе, скорее для Сереги: плотненькая, пышная. Зато отвага ее была так трогательна, что я, проявляя достойный сына Земли гуманизм, не смог отказать вдовице в посильной помощи. А поскольку трехкратного вспомоществования хозяюшке показалось мало и жалобы на вдовью долю не прекращались, пришлось вспомнить молодость, и около трех по-земному она наконец заснула. Хочу надеяться, что эта часть программы ею в плату за постой не включалась.
Потом я лежал на спине, отстранившись от теплого, слегка влажноватого бока, глядел в потолок и думал. Покойный супруг дамы, сопящей у моего плеча, надо полагать, был кремнем не хуже Лавы; во всяком случае, на оброк его отпустили не за женины страсти, а за ухоженную пасеку при доме. Таких здесь пока еще немного, но есть, и вот они-то о бунте говорят, покачивая головой и сильно сомневаясь: а надо ли это дело вообще, ежели сеньоры за ум взялись и на оброк отпускают, у кого руки правильно стоят. А надо ли было вообще? Резонный вопрос. Особенно, если учесть, что впереди бунтарей идет взбесившаяся машина…
Так. Стоп, – сказал я себе. – Будем рассуждать, а остальное – к чертовой матери. Наши киберы – хорошие киберы. Лучшие в Галактике. Но уж если они перепрограммируются, то… Впрочем, это частности, вспомни доклад ван Массера, Толик не ошибается. Для меня достаточно того, что сейчас эта багряная радость шествует во главе вилланов, всерьез собираясь создавать Царство Солнца. Нехорошо, ой, как нехорошо. Мало того, что это вмешательство. Это гораздо хуже. Потому что логика у машины, естественно, машинная, и сеньорам не поздоровится. Просчитывать варианты киберы умеют; в играх они не ошибаются, а война, в сущности, та же игра, только очень крупная. Кто там говорил, что война – это раздел математики? Не помню. Ладно, допустим, Наполеон. Наполеон – это шикарно и весомо. Вот кибер и сыграет. И под его отеческим руководством местные очень даже смогут разрушить весь мир насилья до самого до основанья. А затем…
А вот затем и начнутся интересности. Начнется построение гармонического сообщества в понимании кибера. «В рамках стандартного курса обучения». Очень краткого курса, скажем прямо. В категориях «народ», «благо», «целесообразность». Не меньше. И будет все это страшно и кроваво, потому как абсолютно логично, а ради этих категорий будут класть людей. Под ноги, под колеса, под что угодно. Ради разумной целесообразности.
- Предыдущая
- 11/26
- Следующая
