Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/93
- Следующая
Давно, очень давно молодой Сийту, ожидавший рождения первенца, был уведен в город, где стал генеральным прокурором Сияющей Нгандвани. Он тогда не знал, что это означает. С тех пор Ситту Тиинка выучил много новых слов. И понял многое, о чем раньше и помыслить не мог. Например, что оружие, раздаваемое Могучими, не может не портиться. И что легких трубок, посылающих бесшумные молнии без всяких патрони и пыли порх, сипаям Подпирающего Высь не получить никогда, сколько бы ни молчал Муй Тотьяга Первый на советах великих вождей Выси.
Все дело в том, что Могучие – тоже люди.
Очень сильные и умные, владеющие удивительными, или, как говорят невежественные пахари, волшебными вещами – но не боги.
Они не бессмертны. Они боятся боли и могут совершать ошибки. А люди нгандва для них такие же дикари, как кровожадные горцы дгаа, не имеющие ни короля, ни конституции, ни пищи хальфах, только гораздо более многочисленные, покорные и работящие. Могучие многое могут и умеют, но их мало. Без людей нгандва им никогда не проложить тропу Железному Буйволу через предгорья к белоснежным плато. Вот все, что им нужно на Тверди, и нет такого преступления, на которое они не пошли бы ради достижения этой цели, хотя бы и под страхом виселицы. А удалые сипаи, Подпирающий Высь Мухуй, да и сама Сияющая Нгандвани – лишь средства…
Начальник Границы сжал кулак, и острые края костяшки «влавла» больно врезались в пальцы.
Что ж, он не в обиде. И готов служить пришельцам так, как никто еще не служил. Потому что он, дикарь Ситту Тиинка, знает то, чего не знают и не могут знать они, Могучие, явившиеся со звезд.
Их пришествие в равнины было Каабира Тванту, Знаком Судьбы.
Его судьбы!
И, словно в ответ на эту мысль, заговорил Живой Камень, тонко кольнув хозяина под ключицу.
Впервые это случилось в День пришествия, за несколько часов до того, как огненные лодки Могучих, вынырнув из туч, поплыли над равниной. Парень Сийту проснулся на рассвете и, еще не пробудившись окончательно, уже знал: отцовский оберег, невзрачный, тусклый речной окатыш с дырочкой, ожил. Он налился нежным теплом, сделался почти прозрачным, а в матовой глубине засверкали, перемигиваясь, крохотные золотистые искры.
Сумеречную тишину муулеле, дома холостяков, нарушали только сонные всхлипы и посапывания сверстников, но Сийту отчетливо услышал усталый, чуть хрипловатый голос отца, три весны тому ушедшего по Темной Тропе: «Он спит, сынок. Когда-нибудь он проснется. Обязательно проснется. И если ты дождешься, это станет Знаком твоей судьбы. Если же нет – будет ждать твой сын. Как ждали ты, и я, и мой отец, и отец моего отца».
За двенадцать весен Сийту и Живой Камень научились понимать друг друга, и, хотя Знак Судьбы предпочитал дремать, в особо важные для Ситту Тиинки дни он неизменно напоминал о себе, предлагая побеседовать, обещая очистить мысли и укрепить дух.
И сейчас, всматриваясь в медленный круговорот разноцветных искорок, изицве всем телом ощущал волны покоя, одна за другой наплывающие из матовой глубины, подхватывающие и уносящие в даль памяти.
Вот: маленький мальчик идет по степи. Душистые травы высоки, и никак нельзя выпустить крепкую отцовскую руку, иначе можно потеряться и не найтись. Но отец рядом. Он рассказывает удивительную сказку, которую запрещено пересказывать и старшему братцу, и сестренкам. О Великой Синей Воде, о Таинственных Островах, уничтоженных злым огненным ливнем, о заросших лесами Забытых Городах, где когда-то жили боги.
И хотя малышу Сийту многое непонятно, он слушает разинув рот и просит еще и еще повторить длинную, но ненадоедающую сказку, тем более увлекательную, что ее никогда не услышат ни глупые сестренки, ни даже большой и разумный шестилетний старший братец…
Плывут волны покоя, нежат, баюкают.
Вот: голенастый подросток идет по степи. Душистые травы высоки, по самую грудь, а рядом отец. Он рассказывает – в который уже раз – длинную, нудную, до оскомины опостылевшую сказку, раздражающую большого и разумного Сийту бессмысленностью каждого слова. Разве бывает синяя вода? Достаточно поглядеть на Кшаа, чтобы убедиться: вода зеленая. Что такое острова и почему они таинственные? Почему отец называет поселки странным словом «города», и если они забытые, откуда он-то о них знает?
Множество вопросов. И один дурацкий ответ: «Подрастешь – сам все поймешь». А о вещах по-настоящему важных отец не любит говорить вовсе. Стоит спросить, как заработан шрам на груди или как отец в юности хаживал с ватагой ттао'кти, родитель, махнув рукой, скажет: «Что вспоминать? Пустяки!»
Сийту не хочет обижать отца. Он делает вид, что внимательно слушает, но думает о другом: о несправедливости Творца Тха-Онгуа, позволяющего его старшему – подумаешь, год разницы! – братцу именно сейчас, когда Сийту так страдает, бултыхаться у запруды вместе с дружком Ваякой из Кшантунгу, таким же оболтусом, как сам братец…
Течет река времени, кружатся, затягивают водовороты лет.
Вот: двое в степи. Горячий ветер. Горячее дыхание трав. Горячие руки отца. «Смотри мне в глаза, сынок!» Отцовские пальцы охватывают ладони сына, на одно невероятно длинное мгновение врастая в них. И привычный мир исчезает, а в сознание юного Сийту врываются звуки, краски, ощущения, для которых нет названия в простом и понятном языке нгвандванья – как злой огненный ливень, опаливший Древние Острова, лежащие за Великой Синей Водой, и уничтоживший Счастливые Города, где жили люди, подобные богам, а может быть – сами боги, называвшие себя людьми.
Парень Сийту чувствует в себе сто, а то и гораздо больше ста поколений предков. У него множество имен; он сейчас и отец, и дед, и прадед, тщетно ждавшие Знака Судьбы и передававшие свое ожидание по наследству первому сыну, не заставшему в живых отцовского отца. И глубже, глубже в омут прошлого! Он – давний свой пращур; он пытается сохранить последние крохи исчезающих древних знаний, но с ужасом видит, что дичающим сородичам-пахарям они уже не нужны. А на самом дне памяти предков он, Сийту, уводит немногих уцелевших из-под огненных потоков, уводит их по дрожащему, пляшущему, сотрясаемому подземными бурями перешейку в края, куда – он чувствует! – нет пути гневу Неведомых…
Они шли много дней, шли без пищи и почти без воды, не пытаясь спасать обессилевших, провалившихся в змеистые трещины, смытых ревущими валами. Они шли, и каменный мост рассыпался за ними, навсегда отсекая беглецов от покинутой родины. А потом ветер угас, с небес перестал сыпаться горький пепел, и позади лежала только спокойная синева. В обожженные лица пахнуло жизнью. И тогда беглецы разделились: тех, кто не боялся трудностей, увел к далеким белым горам храбрый Г'ге Нхузи, Красный Ветер. А он, Сийту, остался со слабыми на теплых равнинах. Он заботился о них еще много весен, до самого ухода на Темную Тропу.
И звали его в те дни Тха-Онгуа.
Творец.
…Все кончилось так же внезапно, как началось. Был душный запах трав, был горячий ветер и жаркое солнце. И молодой Сийту не сразу понял, что отец уже не держал сына за руки, а тяжело опирался на его плечо. «Отведи меня домой, сынок», – тихо сказал он.
Спустя три дня мать, распустив волосы, пела похоронную песню…
Мельтешение искорок понемногу угасало. Живой Камень влил свои силы в сердце человека, знающего свою судьбу, и, утомленный, вновь погружался в дрему.
Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце, Правая Рука Подпирающего Высь, Начальник Границы Сияющей Нгандвани, одним неторопливым плавным движением сел, поджав под себя ноги. Тело было звонким и упругим, а голова – ясной, как горный ручей.
Будет только то, что будет, и не быть ничему, чему не должно быть.
Он найдет Города предков. И, если будет нужно, померяется силами с Неведомыми. Это его судьба. Если же Камень шутит, обманывает, лжет – тогда ничто не имеет смысла. И нет нужды передавать в наследство сыну свое разочарование. Вот почему уже двенадцать весен, ложась с женщинами, он входит в них только через дкеле. Его первое и пока единственное дитя – дочь, а сын родится в Счастливом Городе. Или не родится вовсе.
- Предыдущая
- 19/93
- Следующая
