Завещание чудака - Верн Жюль Габриэль - Страница 41

• Предыдущая
• 41/95
• Следующая

Но так как Годж Уррикан был всегда глух к голосу рассудка, то весьма возможно, что даже в том случае, если бы он попал в один из штатов, соседних с Иллинойсом, штат Индиана или Миссури, он все равно не стал бы его слушать.

Ворча и негодуя, командор Уррикан вернулся к себе на Рандольф-стрит в сопровождении Тюрка, выражавшего свое негодование так громко и неистово, что его хозяин вынужден был строго-настрого приказать ему замолчать.

Его хозяин?.. Но разве Годж Уррикан был хозяином Тюрка? И это в такое время, когда, с одной стороны, Америка провозгласила уничтожение рабства, а с другой — этот Тюрк, хотя и был совершенно черен от загара, все равно не мог бы сойти за негра.

Был ли он, в конце концов, его слугой? И да и нет.

Тюрк, хотя он и был в услужении у командора, не получал от него никакого жалования, а когда случалось, что ему нужны были деньги, — о, совсем немного, — он их просил, и ему давали. Ближе всего ему подходило название «сопровождающего», тем более что разница в их социальном положении не позволяла смотреть на него как на товарища командора.

Тюрк (это было его настоящее имя) был один из старых моряков федерального флота, никогда не плававший в морях другого государства, служивший сначала во флоте в качестве юнги, потом матроса, потом квартирмейстера, словом, прошедший все инстанции. Нужно заметить, что он служил на тех судах, где служил и Годж Уррикан, бывший сначала учеником, потом мичманом, лейтенантом, капитаном и командором. Вот почему они прекрасно друг друга знали, и Тюрк был единственным из судовой команды, с которым этот горячка-офицер бывал иногда способен столковаться. И, возможно, потому, что Тюрк проявлял себя еще более неистовым, чем командор. Он принимал во всех происходивших ссорах сторону Уррикана, готовый наброситься на каждого, кто не имел счастья ему понравиться.

Во время плавания Тюрк нередко исполнял должность личного слуги Годжа Уррикана. Тот оценил его и кончил тем, что не мог без него обходиться. Когда возраст позволил командору выйти в отставку, Тюрк, у которого срок регулярной службы кончился, оставил флот, нашел Годжа Уррикана и вскоре сделался самым необходимым для него человеком на условиях, о которых говорилось выше. Таким образом, он уже три года как проживал на Рандольф-стрит, занимая положение управляющего, который ничем не управляет, или, если хотите, почетного интенданта.

Но о чем еще не было ничего сказано и чего никто не подозревал, это что Тюрк был, в сущности, самым кротким, самым безобидным, самым приятным для совместной жизни человеком. За время своей службы во флоте он никогда ни с кем не поссорился, никогда не принимал участия в ссорах и драках матросов, никогда не подымал ни на кого руку, даже после того как выпивал виски или джин стаканами, причем часто он пил без счету, но никогда не пьянел.

Как же ему пришла вдруг мысль, ему, человеку миролюби вому и спокойному, превзойти в неистовстве Годжа Урриканг, самого неистового из людей?

Тюрк искренне полюбил командора, несмотря на всю его необщительность. Он был похож на тех верных псов, которые, когда их хозяин начинает на кого-нибудь сердиться, вторят ему еще более громким лаем. Разница была только в том, что пес слушался голоса своей природы, а Тюрк действовал этому голосу наперекор. Привычка выходить из себя при каждом удобном и неудобном случае и проявлять свое негодование в гораздо более резкой форме, чем Годж Уррикан, нимало не изменила мягкости его характера. Его припадки неистового гнева были деланными, он играл роль, но играл ее изумительно, совершенно перевоплощаясь в другого человека.

Он поступал так, движимый истинной привязанностью к своему хозяину, стараясь превзойти его в бешенстве, чтобы его сдержать, напугав теми последствиями, к которым такие порывы бешенства могли привести. И действительно, всякий раз, когда Годж Уррикан находил нужным вмешаться и успокоить Тюрка, он сам в конце концов успокаивался. Когда один говорил, что проучит какого-нибудь невежду, другой предлагал пойти и надавать тому пощечин, а когда командор угрожал кому-нибудь пощечиной, Тюрк заявлял, что изобьет того до смерти. И командор во всех таких случаях начинал уговаривать Тюрка, и в результате доброму малому удавалось предотвратить истории, которые грозили командору очень крупными неприятностями.

Так было в последний раз, по поводу отъезда командора во Флориду, когда Годж Уррикан намеревался вызвать нотариуса на дуэль, как будто тот был в чем-то виноват, а Тюрк во весь голос кричал, что эта отвратительная канцелярская крыса, очевидно, что-то сплутовала, и клялся оборвать ему оба уха и сд ать из них букет своему хозяину.

Таков был этот оригинальный субъект, достаточно ловкий для того, чтобы не дать никому догадаться о своей игре, сопровождавший утром 16 мая на центральный вокзал Чикаго командора Уррикана.

К отходу поезда, увозившего шестого партнера, на вокзале собралась большая толпа, и если, как уже говорилось выше, у отъезжавшего в этой толпе не было друзей, то, во всяком случае, были люди, решившиеся рисковать своими деньгами и ставившие на него большие суммы. Может быть, им казалось, что человек такого бешеного характера должен был уметь держать в повиновении даже саму фортуну?

Каков же был маршрут, продуманный командором? Очевидно, тот, который грозил ему меньшим риском запоздать к сроку, — самый короткий.

— Слушай, Тюрк, — сказал он, как только вернулся к себе на Рандольф-стрит, — слушай и смотри.

— Слушаю и смотрю…

— Вот это карта Соединенных штатов, которую я сейчас кладу на стол перед тобой.

— Очень хорошо… Карта Соединенных штатов…

— Да. Вот здесь Иллинойс с Чикаго… Там — Флорида…

— О, я знаю! — ответил Тюрк, глухо ворча себе под нос. — В былые времена мы там плавали, командор.

— Ты понимаешь, Тюрк, что если бы дело шло только о том, чтобы отправиться в Таллахасси, столицу Флориды, или Пенсаколу, или даже в Джексонвилл, то это было бы очень легко и скоро, комбинируя различные идущие туда поезда…

— Очень легко и скоро, — повторил Тюрк.

— И, — продолжал командор, — когда я думаю, что эта Лисси Вэг, эта глупая девчонка, отделается только тем, что переедет из Чикаго в Милуоки…

— Негодная! — прорычал Тюрк.

— И что этот Гиппербон…

— О, если бы только он не умер, мой командор! — вскричал Тюрк, подымая кулак таким жестом, точно хотел уложить на месте бедного покойника.

— Успокойся, Тюрк… он умер… Но для чего нужно было ему выбрать во всей Флориде место, наиболее отдаленное в штате… Это на самом конце того длинного полуострова в форме хвоста, который вдается в Мексиканский залив…

— Того хвоста, которым следовало бы его выпороть. Выпороть до крови! — заявил Тюрк.

— Потому что, в конце концов, ведь это в Ки-Уэст, на этот маленький островок из группы островов Пайн-Айлендс, нам придется тащить наш чемодан! Маленький островок, и к тому же очень скверненький, как говорят испанцы, годный только на то, чтобы служить цоколем маяку, и на котором теперь вырос целый город…

— Скверные места, мой командор, — сказал Тюрк. — А что касается маяка, то мы его не раз пеленговали, прежде чем входить во Флоридский пролив.

— Ну, и я думаю, — продолжал Годж Уррикан, — что самое лучшее, самое быстрое, что мы можем предпринять, это проделать первую половину нашего пути по железной дороге, а вторую — морем… Скажем, девятьсот миль, чтобы доехать до Мобила, и от пятисот до шестисот, чтобы доплыть оттуда до Ки-Уэста.

Тюрк не возразил, да никаких возражений этот проект, очень благоразумный, и не требовал. По железной дороге через тридцать шесть часов Годж Уррикан попадал в Мобил, штат Алабама, и ему оставалось двенадцать дней для того, чтобы на пароходе доехать до Ки-Уэста.

— Если бы нам это не удалось, — заявил командор, — это означало бы, что суда перестали совершать по морю рейсы.

— Или что не осталось больше воды в море! — вскричал Тюрк голосом, в котором чувствовалась явная угроза Мексиканскому заливу.

• Предыдущая
• 41/95
• Следующая