Великолепное Ориноко - Верн Жюль Габриэль - Страница 41
- Предыдущая
- 41/68
- Следующая
Трудно было отказаться от приглашения хозяина плантации, который предложил путешественникам осмотреть его поселок. Он явился на пироги, как только они пристали к берегу. Ему предложили стакан водки. Он принял его лишь с тем условием, что путешественники отправятся пить «тафию» и курить сигареты «табари» в его хижину; было бы невежливо отклонить это приглашение, и пассажиры обещали отправиться к нему после обеда.
При этом случилось маленькое происшествие, на которое никто не обратил, да и не мог обратить серьезного внимания.
В тот момент, когда барэ сходил с «Галлинетты», он заметил одного из гребцов, того самого Жиро, которого рулевой пригласил в Сан-Фернандо.
Читатель помнит, что испанец предложил свои услуги лишь ввиду его намерения добраться до миссии Санта— Жуана.
Барэ, внимательно отлядев его, спросил:
— Э! Друг… скажите мне… я вас не видал где-нибудь раньше?..
Жиро, у которого слегка насупились брови, поспешил ответить:
— Во всяком случае, не здесь, потому что я никогда не был на вашей плантации.
— Это удивительно!.. Мимо Кариды проезжает мало иностранцев, и трудно забыть их лица, даже если они показались хотя бы только один раз.
— Может быть, вы меня видели в Сан-Фернандо? — возразил испанец.
— С какого времени вы там были?
— Последние три недели.
— Нет, не там… потому что я уже больше двух лет не был в Сан-Фернандо.
— В таком случае вы ошибаетесь, индеец!.. Вы никогда меня не видали! — оборвал резко Жиро. — Путешествие но верхнему Ориноко я совершаю впервые…
— Готов вам верить, — ответил барэ, — и все-таки… Разговор на этом кончился. Жак Хелло слышал конец этого диалога, но не обратил на него внимания. В самом деле, зачем Жиро стал бы скрывать, если бы это была правда, что он уже бывал в Кариде!
К тому же Вальдес мог только быть довольным этим сильным и ловким человеком, который не отказывался ни от какой работы, как бы утомительна она ни была. Одно можно было заметить — однако не в упрек ему, — что он жил, сторонясь других, мало разговаривая и больше слушая, что говорили между собой пассажиры и гребцы.
Тем не менее этот разговор между барэ и Жиро подал Жаку Хелло мысль спросить испанца, с какой целью он направляется в Санта-Жуану.
Жан, живо интересовавшийся всем, что касалось этой миссии, с нетерпением стал ожидать, что ответит испанец. Тот объяснил все чрезвычайно просто, не обнаруживая ни малейшего смущения:
— В детстве я был послушником в монастыре Мерседы в Кадиксе… Затем меня взяла охота путешествовать… Я служил матросом на испанских кораблях в течение нескольких лет… Но эта служба меня утомила и, так как я опять почувствовал склонность к монастырской жизни, то задумал поступить в какую-нибудь миссию… Шесть месяцев назад я находился в Каракасе, на торговом судне, когда услышал о миссии Санта-Жуана, основанной отцом Эсперанте… Уверенный, что я буду хорошо принят в этом учреждении, которое, как я слышал, процветает, я решил отправиться туда. Не откладывая дела в долгий ящик и нанимаясь гребцом то на одну, то на другую пирогу, достиг Сан-Фернандо… Здесь я ждал случая, чтобы отправиться в верховья Ориноко, и мои сбережения, то есть то, что я отложил за время моего путешествия, уже приходили к концу, когда ваши пироги прибыли в этот город… Распространился слух, что сын полковника Кермора, в надежде отыскать своего отца, собирается отправиться в Санта-Жуану… Узнав, что рулевой Вальдес нанимает людей для своей пироги, я попросил его взять меня. И вот я плыву теперь на «Галлинетте»… Таким образом, я имею основание сказать, что этот индеец никогда не видел меня в Кариде, так как я впервые прибыл сюда сегодня вечером.
Жак Хелло и Жан были поражены искренностью, с которой все это было сказано испанцем. Имея в виду, что этот человек смолоду, как он сам рассказал, получил некоторое образование, они предложили ему нанять за себя индейца для «Галлинетты» и остаться пассажиром одной из пирог.
Жиро поблагодарил обоих французов, заявив, что он привык к своему ремеслу гребца за время путешествия до Кариды и будет продолжать его до истоков реки.
— Если, — прибавил он, — мне не удастся поступить на службу в миссии, то я прошу вас дать мне возможность вернуться в Сан-Фернандо, взяв меня в качестве гребца, или даже в Европу, когда вы будете возвращаться туда.
Испанец говорил спокойным, хотя и довольно жестким голосом, которому он силился придать мягкость. Но это гармонировало с его суровым лицом, решительным видом, его большой головой с черными волосами, его загорелым лицом и тонкими губами, из-под которых виднелись белые зубы.
Обращала на себя внимание еще одна особенность, которой до сих пор никто не интересовался, но с этого дня заинтересовавшая Жака Хелло: странные взгляды, которые Жиро бросал время от времени на юношу. Не понял ли он секрета Жанны Кермор, которого не подозревали ни Вальдес, ни Паршаль и никто из людей обеих лодок?
Это беспокоило Жака Хелло, и он решил следить за ним, хотя ни молодая девушка, ни сержант Мартьяль не имели по отношению к нему ни малейшего подозрения. В случае, если бы его подозрения подтвердились, Жак Хелло всегда имел возможность отделаться от Жиро, высадив его в какой-либо деревне — например, в Эсмеральде, — когда пироги остановятся там. В этом случае не нужно было бы даже давать Жиро каких-либо объяснений. Просто Вальдес рассчитал бы его, и он мог добираться как ему угодно до миссии Санта-Жуана.
По поводу этой миссии Жан захотел, между прочим, расспросить испанца о том, что ему известно о ней, и спросил его, не знает ли он отца Эсперанте, у которого он хочет устроится.
— Да, господин Кермор, — ответил Жиро после некоторого колебания.
— Вы видели его?
— В Каракасе.
— Когда?
— В тысяча восемьсот семьдесят девятом году, когда я находился на борту одного коммерческого судна.
— Отец Эсперанте был тогда в Каракасе в первый раз?
— Да… в первый раз… Оттуда он и отправился основывать миссию Санта-Жуана.
— Как он выглядит? — спросил Жак Хелло. — Или, скорее, каким он был в то время?
— Это человек лет пятидесяти, высокого роста, большой силы, с большой, уже седой, головой, которая теперь, вероятно, совсем белая.
На этом ответе разговор кончился. Наступило время идти отдать визит на плантацию барэ. Сержант Мартьяль и Жан, Хелло и Герман Патерн высадились на берег и через поля маиса и маниоки направились к жилищу индейца и его жены.
Это была хижина, построенная более тщательно, чем обыкновенные хижины индейцев в этой местности. В ней были мебель, гамаки, инструменты и кухонные принадлежности, стол, несколько корзин, заменявших шкафы, и с полдюжины скамеек.
Принимал и угощал гостей сам барэ, так как его жена не понимала по-испански, тогда как он говорил на этом языке свободно. Его жена была индеанкой.
Барэ, очень гордившийся своим имением, долго говорил о выгодах его эксплуатации и о планах на будущее, причем выражал сожаление, что гости не могут осмотреть плантации на всем ее протяжении.
Лепешки из маниоки, ананасы лучшего качества, водка «тафия», которую барэ сам добывал из сахарного тростника, сигареты из дикого тростника, свернутые из простого листа, в оболочке из коры, «табари», — все это было предложено гостям.
Один Жан отказался от сигарет, несмотря на настояния индейца, и согласился лишь помочить губы в тафии. Это была благоразумная предосторожность, так как водка жжет как огонь. Жак Хелло и сержант Мартьяль, выпивая ее, не моргнули, но Герман Патерн — что, по-видимому, доставило настоящее удовольствие индейцу — не мог удержаться от гримасы, которой могли бы позавидовать обезьяны Ориноко.
Гости ушли около 10 часов вечера, и барэ, сопровождаемый несколькими слугами, проводил их до пирог, экипажи которых спали глубоким сном.
В момент расставания индеец не смог удержаться и сказал по адресу Жиро:
— Я все-таки уверен, что видел этого испанца в окрестностях моей плантации…
- Предыдущая
- 41/68
- Следующая
