Ледяной сфинкс (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль - Страница 38

• Предыдущая
• 38/80
• Следующая

Лен Гай выпрямился. Хант, так и не вымолвивший ни слова, взвалил доску на плечо, и мы тронулись в путь.

Завершив обход островка, мы вернулись в бухту, где оставили шлюпку, и в половине третьего дня возвратились на шхуну.

Капитан приказал стоять на якоре до утра, надеясь, что задует северный или восточный ветер. На это же надеялась вся команда, ибо буксировать «Халбрейн» шлюпками до самого острова Тсалал было бы немыслимым делом. Пускай нас подхватило бы течение, пускай ему помог бы прилив — все равно для того, чтобы преодолеть подобным способом тридцать миль, у нас мило бы более двух дней.

Итак, отплытие было назначено на следующее утро. В три часа ночи задул легкий бриз, и появилась надежда, что шхуна скоро достигнет цели путешествия.

Двадцать третьего декабря в шесть тридцать утра «Халбрейн» подняла паруса и, отойдя от острова Беннета, взяла курс на юг. Не вызывало сомнений, что нам в руки попало новое и весьма убедительное доказательство катастрофы, разразившейся у берегов острова Тсалал.

Ветер, который должен был донести нас до этих берегов, был совсем слабым, и паруса то и дело висли вдоль мачт, не в силах уловить его дуновение. К счастью, брошенный за борт лот подтвердил, что течение медленно, но верно относит нас к югу.

Весь день я внимательно наблюдал за водой, цвет которой показался мне далеко не таким темно-синим, как писал Артур Пим. Нам, в отличие от команды «Джейн», не пришлось подбирать в этих водах ни куста с красными ягодами, напоминающего боярышник, ни неизвестного сухопутного животного в три фута длиной и в шесть дюймов высотой, коротконогого, с длинными когтями кораллового цвета, с туловищем, покрытым шелковистой белоснежной шерстью, с крысиным хвостом, кошачьей головой, обвислыми, как у собаки, ушами и ярко-красными клыками… Откровенно говоря, я всегда с подозрением воспринимал подобное обилие деталей, на которые щедр Артур Пим, и относил их на счет его непомерно пылкого воображения.

Пристроившись на корме с книжкой Эдгара По в руках, я погрузился в чтение. Хант, то и дело появляясь по роду занятий у рубки, всякий раз устремлял на меня до странности пристальный взгляд. Я как раз дочитывал главу XVII, где Артур Пим признает себя ответственным за «крайне горестные события и кровопролития, которые имеют первопричиной мои настоятельные советы». Ведь именно Артур Пим поборол колебания капитана Уильяма Гая, именно он «побуждал его воспользоваться волнующей возможностью разгадать великую тайну антарктического континента»! Впрочем, сознавая свою ответственность, он «испытывал известное удовлетворение при мысли, что содействовал тому, чтобы открыть науке одну из самых волнующих загадок, которые когда-либо завладевали ее вниманием».

В тот день экипаж «Халбрейн» неоднократно замечал в океане китов. Над мачтами пролетали бесчисленные альбатросы, неизменно устремлявшиеся на ют. На пути шхуны не попалось ни одной льдины. Ни один отблеск не свидетельствовал о близости ледяных полей. Ветерок дул крайне лениво; солнце освещало нам путь сквозь легкую пелену тумана.

Остров Беннета скрылся за горизонтом только к пяти часам пополудни: вот как медленно мы продвигались на юг.

Магнитная стрелка, наблюдение за контрой производилось каждый час, отклонялась крайне незначительно, что также соответствовало запискам Артура Пима. Сколь ни были длинны лоты, забрасываемые боцманом за борт, ему так и не удалось нащупать дно. Хорошо хоть то, что благодаря течению шхуна продолжала смещаться к югу — правда, со скоростью всего полмили в час.

К шести часам вечера солнце окончательно заволокло пеленой тумана. Пapyca все так же не могли поймать даже дуновение ветерка, доводя наше нетерпение до последнего градуса кипения. Что, если мы гак и застрянем посреди моря, а потом ветер окрепнет, но задует с противоположной стороны — ведь в этих морях наверняка случаются и ураганы, и шквалы. Тогда нас может отнести к северу, подбавив пищи для жалоб Хирна и иже с ним…

Однако после полуночи подул ветерок, и «Халбрейн» смогла продвинуться на десяток миль; наутро 24 декабря мы находились на 83°2' южной широты и 43°5' западной долготы, или всего в восемнадцати минутах от острова Тсалал — в какой-то трети градуса, или менее чем в двадцати милях…

С полудня ветер, как назло, совершенно утих. Однако течение сделало свое дело, и в шесть сорок пять вечера на горизонте показался остров Тсалал.

Едва мы стали на якорь, как на борту была выставлена усиленная охрана, заряжены пушки, приготовлены ружья и абордажные сети. «Халбрейн» не грозила теперь никакая неожиданность.

Ночь прошла спокойно. От острова не отошла ни одна лодка, на берегу не было заметно туземцев. Из этого следовало, что туземцы прячутся в глубине острова. Как нам было известно по рассказу Артура Пима, главная деревня острова Тсалал располагалась в трех-четырех часах хода от берега. Можно было надеяться, что прибытие «Халбрейн» осталось незамеченным, и порадоваться этому обстоятельству.

В шесть часов утра шхуна подняла якорь и, пользуясь утренним ветерком, подошла к коралловому поясу, напоминавшему коралловые кольца, окружающие тихоокеанские острова, и бросила якорь там, уже в полумиле от острова. С этой стоянки уже можно было разглядеть остров как полагается.

Он имел девять-десять миль в окружности (Артур Пим не позаботился об этом упомянуть), отличался крутыми береговыми склонами, к которым было бы затруднительно пристать; внутри острова простирались засушливые плато черноватой окраски, окруженные грядами холмов средней высоты. Берега, повторяю, оставались безлюдными. Ни в открытом море, ни в многочисленных бухточках не было заметно ни одного челна. Из-за скал не поднималось дымов, так что можно было поверить, что по эту сторону острова его не населяет ни одна живая душа.

Что же тут стряслось за прошедшие одиннадцать лет? Возможно, и вождя туземцев по имени Ту-Уит больше нет на свете? Пусть так, но как же его многочисленные подданные? А капитан Уильям Гай и оставшиеся в живых моряки с английской шхуны?..

«Джейн» была первым кораблем, который довелось узреть жителям острова Тсалал. Поэтому, впервые поднявшись на борт шхуны, они приняли ее за огромное животное, мачты — за конечности, паруса — за одежды. Однако теперь-то они знали что к чему. А раз они не торопятся нанести нам визит, то чем объяснить их неожиданную сдержанность?

— Большую шлюпку — на воду! — нетерпеливо скомандовал капитан Лен Гай.

Дождавшись исполнения приказа, он скатал старшему помощнику:

— Джэм, посади в шлюпку восемь матросов под командой Мартина Холта. Ханта — к рулю. Ты останешься на борту и будешь наблюдать и за берегом, и за морем.

— Не беспокойтесь, капитан.

— Мы высадимся на берег и попытаемся добраться до деревни Клок-Клок. Если здесь что-нибудь случится, оповести нас об этом тремя пушечными выстрелами.

— Будет исполнено: три выстрела, по одному в минуту, — отвечал лейтенант.

— Если мы не вернемся к вечеру, посылай вторую шлюпку с десятью хорошо вооруженными людьми под командой боцмана. Пусть они остановятся в одном кабельтове от берега, готовые принять нас на борг.

— Будет исполнено.

— Ты сам ни в коем случае не покидай шхуны, Джэм.

— Ни за что!

— Если нас так и не удастся найти, то, сделав все, что будет в твоих силах, бери шхуну под свою команду и веди ее к Фолклендам.

— Хорошо.

Большая шлюпка была спущена в считанные минуты. В нее уселось восемь человек, считая Мартина Холта и Ханта, до зубов вооруженных ружьями и пистолетами, с полными пороховницами и с кинжалами у пояса.

Я приблизился к капитану и попросил:

— Не позволите ли мне сопровождать вас, капитан?

— Если вам угодно, мистер Джорлинг.

Я быстро сбегал к себе в каюту, захватил там свою охотничью двухстволку, пороховницу и мешочек с пулями и присоединился к капитану, предложившему мне место на корме.

• Предыдущая
• 38/80
• Следующая