Возвращение странницы - Вентворт Патриция - Страница 16

• Предыдущая
• 16/48
• Следующая

— Я совершил ошибку. Еще три года назад. Я должен просить у нее прощения. Это Энн.

Ночевать в Джоселинс-Холте никто не остался. Воспользоваться гостеприимством хозяев была не прочь только Инес, но поскольку ее намеки прошли незамеченными, она покинула дом так же, как явилась в него, в обществе Перри и Лиллы.

В порыве великодушия Милли Армитидж отозвала Лиллу в сторонку.

— Послушай, я не желаю видеть Инес здесь — у нас полно хлопот и без нее. Но если она испортит тебе последний вечер перед отъездом Перри, я предложу ей остаться. С другой стороны, это не мое дело. Энн вернулась, дом принадлежит ей, а я здесь только гостья.

Лилла ответила ей ласковой улыбкой.

— О такой гостье можно только мечтать. Насчет кузины Инес не беспокойся: она остановилась у своей подруги Роберты Лоум, и они еще не успели поссориться, хотя, боюсь, уже на грани разрыва. Лин пообещала приехать завтра ко мне, так что все улажено. А что будет с тобой?

Милли Армитидж состроила гримаску.

— Филип хочет, чтобы я осталась здесь. Но без согласия Энн я, разумеется, не могу принять его приглашение. Правда, она вроде бы не возражает, так что некоторое время я поживу у них, хоть мне будет и нелегко.

— Да, — подтвердила Лилла, пожала ладонь Милли, и они дружески расцеловались.

Вернулся Филип, провожавший гостей, и заметил, что кузина Инес — несомненно, самая несносная женщина на свете. Уже на пороге она начала игриво трясти кудрями и сыпать почти непристойными намеками о втором медовом месяце — последние из них она прокричала во весь голос, высунувшись из окошка такси.

— Тереза тоже была хороша! Она вечно затевала ссоры, всюду лезла, вмешивалась не в свое дело, но при всем этом была жизнерадостна и отнюдь не мстительна. И волосы она не красила — по крайней мере, когда я видел ее в последний раз. Помню, на голове она носила подобие громадного серого вороньего гнезда.

— Да, так она была причесана в день нашей свадьбы, — подхватила Энн беспечным, довольным голосом, словно с самой свадьбы ее жизнь была безоблачной.

А потом, прежде чем присутствующие успели обратить внимание на мрачное молчание Филипа, Энн любезно заговорила с Томасом Джоселином и мистером Кодрингтоном. Из «самозванки», призванной на семейный совет, она мгновенно превратилась в настоящую Энн Джоселин, вежливо, но твердо выпроваживающую гостей из Джоселинс-Холта.

Спустя несколько часов, незадолго до ужина, Филип разыскал Линдолл, сидящую в одиночестве в большой гостиной. Она успела переодеться в темно-красное домашнее бархатное платье, в складках которого играл отблеск огня. В комнате горела всего одна лампа под абажуром, стоящая у дальнего окна. Линдолл ютилась у камина, съежившись и протянув обе ладони к огню. Минуту Филип стоял молча, глядя на Лин, затем подошел к камину и снова застыл.

— Нам надо поговорить.

Лин не шевельнулась, только ладони едва заметно вздрогнули.

— Да, — коротко отозвалась она.

Филип смотрел не на нее, а на пламя в камине.

— Разум и логика убеждают меня, что она Энн, но все остальное кричит: «Это чужая женщина». Как же быть?

Лин ответила слабым голосом усталого ребенка:

— Разве я вправе давать тебе советы?

— Нет. Думаю, мы с ней и в самом деле чужие люди. Все, что связывало нас, осталось в давнем прошлом. Мы разошлись в разные стороны, наши пути вряд ли пересекутся вновь. Она считает, что это возможно, что мы просто обязаны попытаться вновь стать близкими. А я твержу, что она мне ничем не обязана — как и я ей. Но она считает, что я перед ней в неоплатном долгу. В минуту опасности я бросил ее, спасся сам, оставив ее погибать.

— Филип! — Лин обернулась и пытливо вгляделась в его лицо.

— Лин, неужели ты не понимаешь, как это выглядит со стороны? Что может подумать посторонний человек, услышав нашу историю? Я вернулся на родину без Энн, я принял за нее другую женщину, мне достались все деньги Энн, до последнего гроша. А когда она вернулась домой, ее узнала ты, узнала тетя Милли, миссис Рамидж, мистер Кодринггон, все родственники. Но я продолжал уверять, что она не Энн, и не желал прислушиваться к доводам рассудка и видеть доказательства ее правоты. И мне было незачем расставлять точки над «и». Видишь, как это выглядит? Я бросил ее, солгал и сделал вид, будто не узнаю ее.

— Филип, прошу тебя…

Поток торопливых, горьких слов прервался, но всего на минуту. Филип уставился на Линдолл так, словно увидел не ее, а бездонную пропасть и себя самого, стоящего на самом краю, готового обрушиться вниз.

— Неужели ты ничего не понимаешь? А мистеру Кодрингтону все ясно. Он доходчиво объяснил мне, как я должен быть благодарен Энн — за то, что ей хватило мужества выдержать семейный совет. Если бы она предпочла возбудить судебный процесс, если бы выказала недовольство, если бы не проявила такой отваги и решимости, меня смешали бы с грязью. Она хочет загладить свою вину, хочет, чтобы мы стали друзьями и дали друг другу шанс. И она вовсе не требует, чтобы я относился к ней, как к жене, — просит только чтобы мы пожили некоторое время под одной крышей, изредка появлялись вдвоем на людях, пока не утихнут сплетни. Что же мне делать? Разве я могу отказать ей?

— Нет, — ответила Линдолл. Она поднялась, двигаясь медленно и неловко из опасения, что колени вот-вот задрожат. Лин старалась держать себя в руках, но от усилий была похожа на куклу с руками и ногами на шарнирах.

Выпрямившись, она тихо добавила:

— Ты должен сделать то, что хочет она. Ты ведь любил ее. Может, любовь еще вернется.

— Думаешь? On revient toujours a ses premiers amours [2]. Эта поговорка всегда казалась мне нелепой. Говорю же, наши пути разошлись. Лин, даже теперь, когда все доказательства говорят об обратном, я готов поручиться, что она вовсе не Энн.

— А кто же?

— Незнакомка. У нас с ней нет ничего общего, ни единого воспоминания — я чувствую это, даже когда слышу от нее подробности, которые могла знать только Энн, — он резко отстранился. — Ты уезжаешь?

— Да.

— Когда?

— Завтра.

Последовала долгая, томительная пауза. Она повисла в комнате, тяжким грузом легла на душу. Завтра Лин уедет. Им больше нечего сказать друг другу — все уже сказано. Протянув руку, Филип мог бы коснуться ее. Но он не шевельнулся. Их уже разлучили, с каждым мгновением тишины они отдалялись друг от друга, связующие их нити рвались, причиняя жгучую боль.

К тому времени как в комнату вошла Милли Армитидж, они не сдвинулись с места, но успели проделать долгий путь — каждый в свою сторону.

Через девять дней шумиха в прессе утихла. Скандал так и не разразился. Кровные узы с Энни Джойс и ее сходство с Энн, ставшее причиной досадной ошибки, о которых тактично сообщили любопытным, все объяснили. Спустя неделю после возвращения Энн телефон перестал трезвонить, а репортеры — добиваться интервью.

Энн получила продовольственные карточки и талоны на одежду, а затем отправилась в город с чековой книжкой в сумочке и горделивым сознанием того, что на ее счету в банке лежит внушительная сумма. В хлопотах целый день пролетел незаметно. Обновить гардероб оказалось непросто. Энн выдали всего двадцать талонов, и она с трудом скрыла недовольство, выяснив, что получит новые лишь в январе. Еще пятьдесят талонов отдала ей миссис Рамидж, которая предпочитала экономить, а не тратить деньги на «тряпки». Чтобы пополнить запас наличных, требовалось дождаться решения Комиссии по урегулированию спорных вопросов, а рассмотрение дела могло затянуться. Восемнадцать талонов на пальто, столько же на жакет с юбкой, одиннадцать на платье, семь на туфли и белье — талоны таяли, исчезали, как уходит вода сквозь ячейки сита. Энн не могла винить тетушку Милли за то, что она раздала вещи покойной миссис Джоселин пострадавшим от бомбежек, но втайне негодовала.

• Предыдущая
• 16/48
• Следующая